От часа тьмы до рассвета - Вольфганг Хольбайн

Но почему же тогда, если она убила Эда, она оставила жизнь Карлу? Я снова спрашивал себя, не может ли она быть с ним заодно? Красавица и чудовище… Мысль была настолько абсурдной, но если я чему-то в своей жизни и научился за последние часы, так это тому, что нет ничего невозможного.

— Чему ты улыбаешься? — спросила Юдифь. Она взяла из чемодана платье, трикотажную куртку и полотенца. Нижнего белья я не заметил. Возможно, оно спряталось среди другого белья, подумал я, но потом решил, что я бы не мог не заметить, по крайней мере, бюстгальтера, если бы он был среди другого белья и полотенец. Черт, ну почему я не могу быть таким холодным и невозмутимым, как мне бы хотелось, эдаким мачо?

— А я улыбался? — переспросил я, качая головой, виновато глядя в пол. Если я сделал это, наверное, у меня были на то причины, хотя я этого даже не заметил. — Я… хм… да нет.

Да черт возьми! Еще мгновение назад у меня была такая чудесная возможность что-то такое выразительное сказать, и что я сделал? Я переминался с ноги на ногу, как будто мне вдруг очень захотелось в туалет, и бормотал какую-то нечленораздельную чушь!

— Я просто думал, что бы мне надеть. Понимаешь, я взял с собой не так много белья. Я подумал, раз мы все равно здесь всего на одну ночь… — лгал я, проклиная себя за этот нечленораздельный лепет. Поздравляю, Франк, пронеслось у меня в голове. Теперь ты ведешь себя не только как прыщавый подросток у двери эротического магазина, но и еще объясняешь во всех подробностях, что ты такая свинья, что ничего особенного не находишь в том, чтобы минимум два дня ходить в одной и той же одежде. Браво, молодой человек, именно это и любят все женщины. Расскажи еще ей о своих проблемах с пищеварением и о твоем слабом желудке!

Юдифи хватило ума не высказывать, что она обо мне в этот момент определенно подумала, она лишь перестала так тяжело опираться на мое плечо, как раньше, когда мы вошли в нашу комнату и я начал копаться в своем белье, которое взял с собой. Вдруг Юдифь засмеялась, подошла к моей сумке и кончиками пальцев выудила из сумки нечто, в чем, к своему стыду, я признал память о давно прошедшей любви, подарок студентки факультета германистики, имевшей свое собственное представление о колористике: ярко желтые боксерские трусы с яркими аппликациями в форме кенгуру.

— Маразм, — с ухмылкой сказала Юдифь, расправляя указательным пальцем вытянутой руки заинтересовавшую ее принадлежность моего гардероба. Она уже не казалась слабой, ее не лихорадило. — Мужчины — это неизведанный космос. До сегодняшнего дня я даже не догадывалась, что на нашей планете существует нечто подобное.

— Это подарок… Ничего подобного я бы никогда не купил, — смущенно пробормотал я и схватил трусы, чтобы засунуть их обратно поглубже в сумку, но Юдифь, желая меня подразнить, улыбнулась и спрятала трусы себе за спину.

— И все-таки ты их носишь, — мотая головой, проговорила она. — Должно быть, это была настоящая любовь.

Несколько мгновений я смотрел на нее, испытывая смешанные чувства стыда и удивления. Лукавая улыбка восхитительно шла к ее лицу, а ее груди, которые выглядывали из выреза ее футболки, теперь, когда я подошел так близко к ней, нельзя было не заметить. И все-таки я был ей благодарен за то, что она не сделала такой лежащий на поверхности вывод, что я носил эти жуткие шорты не из-за безумной любви к Изабелле — так звали мою добровольную благодетельницу, — а из-за того, что мои собственные запасы нижнего белья были очень скромны, — или, во всяком случае, не стала высказывать очевидное.

«Чушь, безумие, нонсенс», — говорил я про себя. Я еще ни разу не встречал женщины, у которой недоставало бы нижнего белья, и мне казалось абсолютно естественным, что ни одна женщина, принадлежащая современному западному обществу, вообще не может представить себе такого бедственного положения.

— Поможешь мне? — Юдифь прислонилась к стене, примирительно улыбнувшись, протянула мне боксерские трусы и смущенно отвела от меня взгляд. Очевидно, она только что заметила, что уже некоторое время перестала изображать слабость и беспомощность. — Боюсь, у меня все еще слабость в ногах, — проговорила она.

Она что, кокетничает со мной? Это выглядело именно так, но я не мог этому поверить. Я быстро схватил свои шмотки, взял у нее из рук трусы, но лишь затем, чтобы бросить их на пол, и обнял ее рукой. Тепло ее тела действовало одновременно расслабляющее и возбуждающе. Почему я никогда раньше не встречал такой женщины, как она? Она не была внешне красавицей, но она была ею внутри. Женщина, которая вопреки своему очаровательному озорству и почти детской наивности излучала такую женственность и зрелость, какой я еще не встречал и даже не мог себе вообразить, а уж тем более в таком безумном сочетании. Я был в состоянии представить себе, что моя жизнь могла протекать совершенно по-другому — быть более упорядоченной, более положительной, но все же, несмотря на это, не омраченной скукой и буржуазной пресыщенностью, которых я так сильно боялся и которых я так старательно избегал всю свою предыдущую жизнь, особенно во времена моих юношеских приключенческих иллюзий.

— Ты можешь мне помочь?

Мы подошли к душевой, Юдифь облокотилась на одну из раковин и с трудом расстегнула свою блузку, но не сняла ее. Элен перевязала ей руку ремнем, и ей должно было быть по-настоящему больно. Очевидно, рана на ее руке снова начала ее беспокоить. И тем не менее, она смущенно улыбнулась.

Я подошел к ней и медленно кивнул, но не смог произнести ни звука своими внезапно пересохшими губами. Мой язык стал невероятно шершавым, как только я понял, что Юдифь непременно увидит, насколько мне нравится помогать ей при раздевании и мытье, и, хотя я совершенно четко осознавал неуместность в данный момент каких-то эротических мыслей, мне было невероятно тяжело скрывать мое возбуждение и происходящие от этого электрические мурашки в нижней части моего тела. Я осторожно сдвинул тонкую ткань с ее плеча. Как и вечером, когда она, вооруженная двумя банками колы, возникла на пороге моей комнаты, и мы стали ближе (ближе? да просто близки, черт возьми!), под блузкой по-прежнему не было бюстгальтера, а может быть, у нее его вообще не было, пронеслось у меня в голове. Я был смущен и хотел отвести взгляд в сторону, но не сделал этого, так как заметил, что Юдифь тоже заметно возбуждена. Ее соски соблазнительно напряглись, а дыхание заметно участилось. Но, может быть, это произошло только от холода в облицованном кафелем, не отапливаемом помещении? И я решил сдерживаться. Пока.

Юдифь протянула здоровую руку и несколько неуклюже провела по моей щеке.

— Мне бы хотелось познакомиться с тобой при других обстоятельствах, — тихо проговорила она, пожимая только здоровым плечом, чтобы не причинять себе лишней боли. — Все так запутанно… так бессмысленно… Я не имею в виду смерти. Еще до того, как все началось. В некотором роде все это по приказу… И несмотря на это…

Она растерянно помотала головой и бросила на меня взгляд, как будто хотела попросить меня найти правильные слова для того, что она хотела выразить. Яне мог доставить ей этого удовольствия, хотя мне бы этого очень хотелось. Я очень хорошо понимал, что она имела в виду, но мне так же трудно было это высказать, как и ей, потому что у меня по-прежнему было такое чувство, как будто рот мой набит соломой — и в данный момент я был этому даже в некоторой степени рад, потому что в противном случае я бы зацеловал Юдифь, как мартовский кот. Поэтому я только согласно кивнул, что далеко не означало, что я с ней совершенно согласен. При других обстоятельствах я бы вообще не обратил внимания на такую женщину, как Юдифь. Мне всегда нравились женщины типа Элен, безупречных форм и уверенные в своей женской привлекательности. К сожалению, таким женщинам не нравились типы вроде меня, и все мои старания в очередной раз обворожить такую красотку каждый раз терпели крах. В стремлении заполучить такую женщину я не останавливался ни перед чем, диапазон колебался от дорогих автомобилей, от которых до сих пор остались непогашенные кредиты, до интимного пирсинга, который привел к мучительному недельному воспалению, прежде чем я наконец плюнул на те пятьдесят долларов, которые он мне стоил, и не удалил его собственноручно, терпя боль и обливаясь слезами. И я был практически уверен, что, несмотря на все мои безуспешные прошлые попытки, я бы мгновенно превратился в похотливую обезьяну, если бы Элен дала бы мне хоть малейшую надежду на взаимность, когда мы познакомились.

И вот теперь я стоял рядом с Юдифью, которая меня явно желала и очевидно сильно и приятно меня волновала, чувствуя себя при этом не в своей тарелке, и что я делал? Я думал об Элен и тысячах других красавиц! Я полный идиот и останусь таким навсегда, если не пойму; наконец, что лучше синица в руке, чем журавль в небе!