Грюнвальдское побоище. Русские полки против крестоносцев - Виктор Поротников

Виктор Петрович Поротников

Грюнвальдское побоище. Русские полки против крестоносцев

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

ВДОВА-ОХОТНИЦА

В село Кузищино приехал как-то осенью тиун боярина Самовлада Гордеевича, который являлся потомственным владельцем этого села. Тиуна звали Архипом, но было у него и прозвище Тумарь. На диалекте смоленских кривичей тумарь означает «скупец, скряга».

Село Кузищино затерялось в густых лесах, от города Дорогобужа сюда вела единственная дорога, и та была вся в ухабах.

Архип прибыл в село верхом на коне, в сопровождении двух боярских гридней. Он сразу направился по извилистой деревенской улице, разбитой тележными колеями, к покосившейся избе, стоящей на отшибе.

Начало сентября в этом году выдалось теплое и не дождливое.

Кузищинские смерды, пользуясь столь благостной погодой, торопились управиться со всеми делами в поле и на огородах. Вот и в этот вечер: солнце уже почти скрылось за макушками вековых сосен, а жители деревни только-только потянулись с полей к своим избам, издали напоминавшим стога сена из-за крыш, укрытых соломой.

Немало любопытных мужских и женских глаз поглядывали на троих богато одетых всадников, которые спешились возле неказистого жилища здешней вдовы-охотницы по имени Мирослава. Она одна во всей деревне не пахала, не сеяла, довольствуясь круглый год лесной дичью и рыбным промыслом.

Мирослава загоняла кур в курятник, когда ее через невысокий тын окликнул тиун Архип, слезая с коня.

– Пустишь ли, хозяйка, на постой? – промолвил Архип, входя во двор через скрипучую калитку. – Вот, ехали мимо, решили навестить тебя.

Архипу уже доводилось бывать в Кузищине, наезжая сюда то вместе с боярином, который любил поохотиться в здешних дебрях, то с боярским сборщиком налогов. Здешние селяне хорошо знали Архипа, от его дотошного нрава пострадали многие недоимщики.

– Нескладно лжешь, Тумарь, – ворчливо обронила Мирослава. – Никогда прежде ты на моем дворе на постой не останавливался, всегда находил избу попросторней моей.

– Что верно, то верно, – неловко усмехнулся Архип, – но ныне я приехал к тебе, Мирослава, по поручению боярина Самовлада Гордеевича.

– За что это почтил меня боярин такой честью? – Мирослава взглянула в лицо Архипу. – Недоимок на мне вроде нету.

– Мне бы с тобой с глазу на глаз потолковать, хозяюшка, – просительным тоном проговорил Архип, переминаясь с ноги на ногу.

Мирослава внешне была статная и крепкая, широка в плечах и бедрах, с большой грудью, с сильными руками. В ней сила сочеталась с женственностью. В синих очах этой сорокалетней женщины было нечто такое, что вгоняло в смущение многих мужчин, знатных и незнатных, с коими ей доводилось встречаться. Мужа Мирославы загрыз медведь-шатун, это случилось больше десяти лет тому назад. С той поры Мирослава замуж больше так и не вышла, жила ради детей своих, сына и дочери.

Мирослава молчаливым жестом пригласила тиуна в дом. Архип уселся на скамью возле печи, сняв с головы шапку-мурмолку.

– А дети твои где, хозяюшка? – как бы между прочим поинтересовался тиун, оглядывая низкий потолок, бревенчатые потемневшие стены со мхом в пазах, небольшие оконца, затянутые бычьим пузырем.

– Дети мои в лесу, вернуться вот-вот должны, – ответила Мирослава, присев у стола на табурет. – А посему излагай свое дело поскорее, Тумарь.

– Не серчай, хозяюшка, что начинаю прошлое ворошить, – начал Архип, не зная, куда деть свои руки. – Я человек подневольный, что боярин мне велел, то и выполняю.

– Ну, ладно, не томи! – нахмурилась Мирослава. – Молви, с чем пожаловал.

– Хозяин мой желает принять сына твоего в свой дом, – промолвил Архип, не смея встретиться взглядом с Мирославой, – ибо это его родная кровь. Ты же родила Горяина от Самовлада Гордеевича. Это всем ведомо.

– Верно, понесла я первенца своего от Самовлада Гордеевича, который надругался надо мной спьяну, – усмехнулась Мирослава. – Это тоже всему селу известно.

– Что было, то было, – смутился Архип. – Пусть принудил тебя боярин силой к совокуплению, зато какого сына-красавца ты от него родила! Это, душа моя, поважнее обид и злобствований.

– Я зла на хозяина твоего не держу, Тумарь, – пожала плечами Мирослава, – но и сына своего к нему не отпущу. С какой такой радости? Двадцать лет Горяша мой рос не признанный своим истинным отцом, и вдруг в боярине Самовладе проснулись отцовские чувства! Передай боярину, Тумарь, что мы в его благодеяниях не нуждаемся.

– Но… – начал было Архип, комкая в руках шапку.

– Разговор окончен! – прервала его Мирослава, поднявшись с табурета.

– Я не все еще поведал тебе, хозяюшка, – сказал Архип, всем своим видом показывая, что так просто не уйдет. – Сначала выслушай до конца, а уж потом и решение принимай. И не руби с плеча, Мирослава. Обидел тебя когда-то Самовлад Гордеевич, но ныне бог его так наказал, что хуже некуда.

Тон, каким Архип произнес эти слова, и выражение его глаз подействовали на Мирославу интригующе. Она медленно, словно нехотя, села на прежнее место.

– Этим летом князь литовский Витовт ходил с ратью в Жемайтию, дабы пресечь бесчинства немцев, творимые там с местным населением, – продолжил Архип. – Вместе с литовскими полками в этом походе участвовали и наши смоленские князья. Самовлад Гордеевич состоит на службе у дорогобужского князя Федора Юрьевича, поэтому он вместе с обоими своими сыновьями тоже побывал на этой войне в составе дорогобужской дружины. В сече на реке Венте немецкие рыцари убили обоих сынов Самовлада Гордеевича, а его самого так мечами иссекли, что до дому гридни довезли его чуть живого. Вот так-то, хозяюшка. – Архип покачал головой и тяжело вздохнул. – Лекари говорят, вряд ли выживет боярин Самовлад с такими ранами, да и годов-то ему уже немало. Прежней крепости в теле у него нету.

– Сочувствую твоему хозяину, Тумарь, – сказала Мирослава. – Но при чем здесь мой сын?

– После гибели сынов у Самовлада Гордеевича остались лишь три дочери, – пустился в разъяснения Архип. – Жена у боярина померла четыре года назад. Он путался с разными наложницами время от времени, две из них разродились от него, но тоже дочерьми. Вот и получается, хозяюшка, что без твоего сыночка боярину Самовладу ну никак не обойтись! Наследство у него немалое, ежели все дочерям оставить, так они замуж повыходят и растащат все богатства по мужниным родственникам. Род у Самовлада Гордеевича древний и в Дорогобуже всем хорошо известный. Предки его служили еще Ярославу Мудрому. Не хочет хозяин мой, чтобы род его пресекся. Потому-то, едва оклемавшись, Самовлад Гордеевич велел мне ехать сюда, в Кузищино. Он готов повиниться перед тобой, Мирослава, готов златом и шелками тебя одарить, лишь бы ты отпустила к нему сына своего. Неужто ты не сжалишься над человеком, который уже одной ногой в могиле стоит.

Архип умолк и в ожидании уставился на Мирославу почти с мольбой в глазах.

– Пусть не покажутся тебе злорадством мои слова, Тумарь, но такова уж участь боярская стоять в сече подле князей, – после долгой паузы промолвила Мирослава. – Это, без сомнения, честь – сложить голову под стягом княжеским в битве, токмо я для своего сына такой чести не хочу. Слово мое прежнее: сын мой со мной останется. Уж не обессудь, Тумарь.

Архип опечалился, завздыхал. Он был смущен и раздосадован такой непреклонностью Мирославы.

Со двора донеслись юные звонкие голоса, затем девичий смех. Было слышно, что в этом непринужденном разговоре участвуют и молодые гридни, ожидающие Архипа снаружи.

– Ну все, Тумарь. – Мирослава поднялась и направилась к двери. – Дети мои вернулись. Прекратим нашу беседу.

Архипу ничего не оставалось, как подчиниться. Тиун вышел из избы на двор вслед за Мирославой.

Боярские гридни при виде Архипа враз посерьезнели и отступили в сторонку. Красивая статная девушка горделивым жестом указала на две корзинки, полные черники, с довольной улыбкой обращаясь к Мирославе:

– Гляди, матушка, сколь ныне ягод в лесу! Было бы у нас четыре корзины, и те наполнили бы.

– Это где же вы побывали? – промолвила Мирослава. – Неужто до лухариной пади добрались?

– Нет, матушка, – ответил Мирославе ее сын, – мы дальше Сухого озера не заходили.

Сыну Мирославы было двадцать лет, это был высокий широкоплечий юноша с густыми светло-русыми вьющимися волосами, с небесно-голубыми глазами. Он был одет в замшевую длинную рубаху и суконные темные порты, заправленные в короткие сапоги без каблуков.

Дочери Мирославы было семнадцать лет, она совершенно не походила на своего брата. У Ольги были серо-голубые очи, опушенные столь длинными ресницами, что из-за этого цвет ее глаз казался скорее светло-карим. Черные волосы Ольги были заплетены в длинную косу. В чертах ее лица явственно проступало смешение кровей – славянской через ее мать и одного из поволжских племен: отец Ольги был наполовину черемисом. Ростом Ольга была на целую голову ниже брата. Она была прекрасно сложена, унаследовав от матери округлые полные бедра, тонкую талию и пышную грудь.