Грюнвальдское побоище. Русские полки против крестоносцев - Виктор Поротников

Архип ответил на приветствие Горяина и Ольги таким цветистым выражением, каким обычно приветствуют детей княжеских или боярских, чем даже слегка смутил брата и сестру.

– Почто это ты, Архип Семеныч, возвеличиваешь нас с Горяшей, – со смущенной улыбкой обратилась к тиуну Ольга. – Мы ведь люди простые, не имовитые.

– Кто-то не имовитый, это верно, – с таинственной полуухмылкой проговорил Архип, – А кто-то достоин лучшей одежки и лучшей доли… Но не ведает того.

Брат и сестра недоумевающе переглянулись.

– Ступай-ка прочь отсюда, Тумарь! – рассердилась Мирослава. – Не о чем нам больше толковать! На ночлег я тебя все равно не пущу, тесно у нас в избе.

Архип отвесил Мирославе поклон, бормоча извинения, и тут же покинул двор вдовы-охотницы вместе со своими гриднями.

– На что это тут намекал Архип Семеныч? – промолвил Горяин, глядя на троих всадников, удаляющихся в сторону дома деревенского старосты. – Я что-то ничего не понял.

– И я ничего не поняла, – вставила Ольга, теребя мать за руку.

– Не обращайте внимания, милые, – небрежно обронила Мирослава. – Тумарь умником прослыть хочет, вот и пытается говорить загадками. Берите корзины, идемте в избу. Ужинать пора.

Мирослава полагала, что своей непреклонностью и неприступностью надолго отбила желание у боярского тиуна ворошить прошлое, но не тут-то было.

Хитрый Архип, зная людские слабости, решил подобраться к вдове-охотнице совсем с другой стороны.

Остановившись в доме сельского старосты, тиун уже на следующий день стал вызывать к себе по одному местных мужиков-недоимщиков, ведя с каждым задушевную беседу. Так продолжалось несколько дней.

Однажды Мирославу остановил прямо на деревенской улице сельский староста Карп. Это был довольно въедливый старичок, который, несмотря на преклонные лета свои, имел отменную телесную крепость. Он имел прямую осанку, твердую поступь, был зорок и не туг на ухо. В Кузищинской сельской общине от решений Карпа зависело многое. Староста являлся неким связующим звеном между боярином и зависимыми от него смердами.

– Ай-ай, Мирославушка! – с некой укоризной в голосе заговорил Карп, качая седой бородкой. – Привалило тебе счастье, а ты воспользоваться им не желаешь. Неразумно это! Нехорошо, голубушка.

– Ты о чем это, Карп Савельич? – насторожилась Мирослава, поставив на землю ведерко с солодом.

– Боярин Самовлад готов принять сына твоего под свое родительское крыло, а ты противишься этому, – ответил староста. – Умерь свою обиду на боярина, то дело прошлое. О счастье сыновнем подумай, голуба моя.

– Это тебе Тумарь наплел, так? – Мирослава грозно сдвинула брови. – Дубина по нему плачет! Вот прихвостень боярский!

Подхватив деревянное ведро с солодом, Мирослава зашагала дальше по улице, не слушая увещеваний старосты, который что-то бубнил ей вслед с плохо скрываемой досадой.

Придя домой, Мирослава только утерла пот со лба, а к ней на двор уже пожаловали ее соседи Мстирад и Парфен. Оба были многодетные и по уши в долгах. Они без обиняков завели разговор о том, что тиун Архип готов простить им все недоимки, если они уговорят свою упрямую соседку уступить боярину Самовладу.

– Отпусти Горяина на несколько дней в Дорогобуж, – молвил Мирославе Парфен. – Уважь ты боярина, душа моя. Пусть Самовлад перед смертью на сыночка посмотрит.

– Как только Самовлад отдаст богу душу, так Горяин сразу же домой вернется, – поддержал Парфена Мстирад. – Тем самым ты и нас, горемычных, от долгов избавишь, и Горяину дашь возможность в боярских хоромах пожить. Разве плохо, Мирослава?

Ничего не ответила соседям Мирослава, выпроводив их за ворота. Обещала подумать над их словами, хотя в душе была верна своему прежнему решению. Как можно отдать любимого сына в чужой дом!

В последующие дни все повторилось для Мирославы сызнова. К ней шли односельчане, мужи и жены, и у всех на устах была одна и та же просьба. Людям казалось, что Мирослава своей уступкой боярину Самовладу может запросто избавить всю общину от тяжких долгов.

Глава вторая

ГРИДЕНЬ ГЛЕБ

С утра пораньше Мирослава устроила суровый допрос своей дочери.

– Зачем ты даришь улыбки этому гридню? – молвила вдова, поджигая бересту и подкладывая ее к сухим дровам, сложенным в печи. – О чем ты так долго ворковала с ним вчера вечером возле калитки?

Мирослава заплетала волосы в косу, сидя на скамье.

– Мы говорили с ним о сущих пустяках, матушка, – заметно смутившись, ответила Ольга. – И вообще, Глеб приходит не ко мне, а к Горяину.

– Приходит-то этот гридень, конечно, к Горяину, однако с помыслами о тебе, – проворчала Мирослава, присев на корточки возле печной топки. – Приятный младень, ничего не скажешь, но он боярского рода, и мы ему не ровня. Запомни это, дочь.

– Матушка, можно мне спросить тебя о… – Ольга запнулась, не смея продолжить.

– О чем? – не оборачиваясь, проговорила Мирослава.

– Правда ли, что отцом Горяши является боярин Самовлад?

Мирослава распрямилась и повернулась к дочери.

– Истинная правда, – с тяжелым вздохом ответила она.

– Выходит, Горяша ровня Глебу, – заметила Ольга.

– Глебу, а не тебе, глупая, – проворчала Мирослава.

После беседы с дочерью у Мирославы состоялся разговор с сыном, когда тот, позавтракав, удалился под навес в углу двора, где он мастерил стрелы для своего охотничьего лука.

Видимо, Горяин в душе был уже готов к этой непростой беседе с матерью, поскольку он сам пришел ей на помощь, видя, как нелегко Мирославе говорить ему о том, что так долго было тайной для него.

– Не переживай, матушка, – сказал Горяин, – тебя я не променяю на отца-боярина. И ехать в Дорогобуж я не собираюсь.

– Тебе все же придется поехать в Дорогобуж, сынок, – с печалью в голосе промолвила Мирослава. – Односельчане наши проходу мне не дают, ибо Тумарь-хитрец на свою сторону их перетянул обещанием простить им все недоимки, ежели они уговорят меня уступить боярину Самовладу. Самовлад, сказывают, плох совсем и желает перед смертью с тобой повидаться. Не могу я идти одна против всей общины, сынок. Коль простит боярин долги всей нашей деревне, то люди нам с тобой будут за это благодарны.

Горяин понимающе покивал головой, всем своим видом показывая, что он готов поехать в Дорогобуж по воле матери, но сам туда ни за что не поехал бы.

Если тиун Архип плел свою интригу, не выходя из дома сельского старосты, то оба его гридня все это время были предоставлены самим себе. Один из них, по имени Фома, свел знакомство со здешним скорняком, который сам был когда-то воином. С утра и по вечерам Фома наведывался на двор к скорняку, где стоял тяжелый запах свежесодранных коровьих и лошадиных шкур, дабы в компании со своим новым знакомцем осушить очередной жбан пива или медовухи.

Гридень Глеб ежедневно встречался с Горяином и его сестрой, помогая им по хозяйству или гуляя с ними по лесу. В эту осеннюю ягодную пору из Кузищина ежедневно отправлялись на промысел в лес и стар и млад.

Горяин видел, что у его сестры к Глебу не просто симпатия, но чувство более сильное, это читалось по ее глазам, по тому, как Ольга будто бы невзначай слегка прижимается к плечу Глеба, как она протягивает ему руки при каждой встрече, как ласково ерошит волосы на голове Глеба.

Однажды вечером Горяин застал Ольгу и Глеба целующимися. Влюбленные спрятались за баней, но Горяин отыскал их и здесь.

– Пострелица, тебя мать кличет, – сказал Горяин, обращаясь к сестре. – Уж извините, голубки, что потревожил вас.

– Мог бы сказать матушке, что не нашел меня, – надулась Ольга.

Глеб смущенно топтался в лопухах у нее за спиной.

– Ты же знаешь, Оля, что мою ложь матушка сразу распознает, – проговорил Горяин и направился было прочь, но задержался на месте. – Я жду тебя у ворот.

Частокол, окружавший подворье вдовы-охотницы, лишь упирался в баню с двух сторон, поэтому половина бани оказывалась как бы по ту сторону ограждения. В прежние времена Ольга, если была чем-то обижена на мать, убегала со двора и пряталась за баней среди зарослей крапивы и сорной травы. Это было ее любимое укромное место.

Простившись с Глебом, Ольга наконец пришла к ожидающему ее у ворот брату.

– Матушке об увиденном молчок! – строгим голосом предупредила Ольга брата, заглянув ему в глаза.

Горяин только молча улыбнулся с выражением снисходительного благородства на лице. С самых юных своих лет он был поверенным многих тайн своей младшей сестры.

Ольга условилась с Глебом, что завтра поутру они опять пойдут в лес за ягодами.

Глеб поднялся чуть свет. Умывшись и наскоро перекусив, он поспешил к избе вдовы-охотницы, кутаясь в свой красный военный плащ. Пройдя по переулку, в конце которого стоял дом сельского старосты, Глеб неожиданно столкнулся лицом к лицу с тремя крепкими местными парнями. Один из них, рыжий и веснушчатый, преградил Глебу путь, выйдя из-за ствола кудрявой березы. Двое других выскочили из-за забора, за которым находился чей-то огород.