Русский флаг - Александр Борщаговский

Было что-то устрашающее, леденящее кровь во внезапном броске русских, в суровой решимости, написанной на их лицах, в их слитности, которая, казалось, во сто крат умножала силы защитников порта.

Неприятель остановился, поспешно заряжая ружья. Но ружья уже не решали дела. Презирая смерть, русские приближались слишком стремительно, угрожая англичанам стальными лезвиями штыков. И тогда морские солдаты Паркера повернули, бросились вверх, увлекая за собой французов.

А грозная атака нарастала. Ободренные бегством врага, матросы "Авроры" и сибирские стрелки поднимались в гору, настигая неприятеля.

Депуант только что оставил адмиральский вельбот. Он собрался в Петропавловск. Что барабаны умолкли, он находил вполне естественным: его мальчики пошли врукопашную, а тут уж не до барабанов. Хватит и того, что небу и горам жарко стало от того, как они орудуют. Но что они кричат?

"А-а-а!" - донеслось до слуха Депуанта.

"Черт их знает! Холмы так шутят с голосами матросов, что из победных кличей их выходит подобие русского "ура"..."

Англичане бежали, ныряя в плотную листву ольшаника. Бежали, поворачивая на ходу испуганные лица, роняя сигары и трубки, подпрыгивая и петляя, когда им казалось, что русский штык преследователя вот-вот ударит в спину. Бежали молча, безразличные ко всему, кроме спасения собственной жизни.

Пастухов со своей партией быстро продвигался в гору в районе перешейка. Легко отрывая тело от земли, ощущая в мышцах ног и ровно работающем сердце большой запас сил, Пастухов поднимался выше и выше... Бархатный дерновый ковер, распластанный между двумя известковыми скалами. Камень, на котором он часто сидел с Настенькой, наблюдая закат. Крутой поворот тропинки у обрыва...

Образ Настеньки продолжал жить где-то в глубине сознания. Она второе после матери близкое для него существо, светлый образ родной земли, радостный и грустный вместе, молодой и приветливый, как березовый подлесок. Благодатная синь здешнего неба, необъятная, но зримая, отчетливая из-за горного обрамления ширь залива, мягкая зелень земли - все неотделимо от Настеньки. Мир полон красивого, возвышенного, а она лучшее, что есть в нем...

Впереди отряда камчадалов бежал Илья. Его темные быстрые глаза полны живого интереса и мысли. Камчадалы подымались в гору молча, открывая рот только для короткого выдоха. Их угрюмая молчаливость среди топота бегущих ног, хруста веток и накрывающего все "ура-а-а" придавала небольшому отряду какую-то особую значительность.

Неудержимая атака нарастала.

Сибирских стрелков и матросов поддерживали артиллеристы, брошенные с Сигнальной, Кошечной и стертой с лица земли "Смертельной" батареи. Ушел на гору Арбузов с отрядом стрелков. Резерв тоже был пущен в дело. Завойко и сам находился на Никольской горе с атакующей неприятеля партией Колокольцева, не переставая следить за общим ходом дела. Для охраны озерного дефиле теперь достаточно было волонтеров Зарудного и орудийной прислуги Гезехуса. Северная оконечность Никольской горы, у Култушного озера, и южная, у перешейка, были сосредоточием неприятельских сил, - тут, соответственно, находилась и большая часть стрелковых партий. Но и на всем протяжении горы, рассыпавшись редкой цепью по склону, двигались русские.

Увидев, что англичане повернули, Магуд бросился в сторону, надеясь скрыться от морских солдат Паркера. Он искал спасения у французов, несмотря на то, что Депуант так негостеприимно встретил его. Тут был хоть один шанс из ста. Нужно примкнуть к французам, сесть в их шлюпку, попасть на французский фрегат. Но Магуд понимал, что сделать это почти невозможно - для этого необходимо пересечь наискось весь склон и перевалить через гору у перешейка. Вряд ли на это хватит времени.

Портовые партии настигли неприятеля у гребня горы. Пока расстояние не позволяло действовать штыками, люди стреляли в неприятельские спины на ходу, с коротких остановок. Успевали стрелять даже те, у кого ружья заряжались с дульной части.

На вершине Барриджу удалось задержать часть английской морской пехоты. Он размахивал пистолетом перед носом матросов. Особенно бесили его матросы Никольсона. Головорезы с "Пика", всегда готовые к драке, к поножовщине, уходили быстрее всех. Некоторые из них в суматохе бросили ружья. Барридж, который считал величайшим свинством измену боевому содружеству, ощутил прилив злобной ненависти к Никольсону. Но пока Барридж беснуется здесь, без фуражки, потерянной бог весть где, орет на матросов, рискуя каждую секунду свалиться от русской пули, Никольсон наблюдает за необычайным зрелищем в подзорную трубу.

Паркер и Барридж увидели, какая опасность ждет десант. Если люди побегут и дальше, вниз по склону, к отвесным кручам, они погибнут.

Изыльметьев предусмотрительно направил ударные партии к перешейку. Если отрядам, которыми руководит Завойко, удастся успешно действовать со стороны озера, фрегатские партии не дадут врагу спастись бегством по пологому склону, у перешейка. При успешном отражении неприятеля фланги будут зажаты, англичане и французы понесут ощутимые потери.

В поисках офицера Сунцов посветлевшими от злости и азарта глазами на ходу обшаривал гору. Он дважды выстрелил к, кажется, не промахнулся, во всяком случае солдаты, в которых он метил, упали, но были тут же подхвачены на руки и унесены. Перед глазами мелькнула фигура в офицерском мундире, с открытой головой, и сразу же потерялась, нырнула за гребень горы.

Уже приближаясь к вершине, Сунцов заметил Паркера. Узкое лицо капитана Гибралтарского полка кривилось над острым, подвижным от крика кадыком. Подобравшись поближе, Сунцов прицелился.

Пуля Сунцова угодила Паркеру под подбородок и вышла у макушки. Капитан взмахнул длинными руками; руки, воздетые к небу, на какую-то долю секунды замерли, и Паркер рухнул на спину.

По всему гребню завязался рукопашный бой. На каждого матроса с "Авроры", на каждого стрелка или камчадала приходилось по три-четыре неприятельских солдата. Камчадалы действовали исключительно как стрелки у них не было штыков. Солдаты английской морской пехоты, матросы соединенной эскадры все еще были на гребне горы.

Схлестнулись люди, скрестились, лязгая, штыки. Стоны и вопли послышались среди несмолкавшего басовитого "ура-а-а", готового перевалить через вершину и покатиться вниз. Офицеры десанта метались по зеленой вершине, ободряя солдат. Одно только усилие, один мощный удар, который сбросил бы горсть русских с гребня, - и честь английского знамени будет спасена, десант увенчается успехом, Петропавловск ляжет у ног, беззащитный. Одно усилие...

Тут и там рассыпалась дробь барабанов. Но она тонет в реве, в криках отчаяния.

Нет, барабанам уже не сыграть грозной музыки наступления... Вот упал, обливаясь кровью, барабанщик. Гладкий ремень соскользнул с плеча, и барабан покатился к обрыву, подпрыгивая и ухая негодующе, глухо... Еще бы одно усилие, один смелый бросок!

Аврорцы в светлых парусиновых рубахах шли вперед, точно им не угрожали неприятельские штыки. Велико, необыкновенно одушевление, охватившее людей! И враг не выдержал этого натиска. Враг бежал.

Бежали англичане и французы. Неслись вниз без дороги, сломя голову, подгоняемые страхом. Русские преследовали их, подогревали ружейным огнем, наваливались сзади неотвратимым, как горный обвал, "ура-а-а".

Офицеры уже не могли справиться с обезумевшей от страха, ревущей толпой, не могли остановить ее и построить в боевые порядки. Все смешалось. Барридж бежал вместе с матросами Никольсона, злобно отталкивая матросов и даже знаменосца, за которым волочилось знамя Гибралтарского полка - леопард, занесший лапу над земным шаром в знак своего владычества над морем и сушей.

"Per mare, per terram!"

Бежал лейтенант Кулум, оставляя за собой кровавый след, не видя, что его друг Клеменс безнадежно отстает, припадая на простреленную ногу. Пронесся мимо плешивый, черноротый Мэт Робинсон, нечистоплотный офицер с "Пика", презираемый товарищами. "Этот уцелеет, - успел подумать Кулум. Такие сволочи долго живут!"

Пастухов, как и его солдаты, орудовал штыком. Ему было отлично видно, как смело действовали матросы лейтенанта Анкудинова и мичмана Михайлова, как молодецки разили они врага. "Удача!" - хотелось крикнуть Пастухову так, чтобы его услышали все в порту - и Максутов в палате и Настенька на хуторе.

Недавно матросы Анкудинова еще топтались где-то у перевязочного пункта вблизи перешейка в ожидании своего часа. Мимо них проносили в лазарет Александра Максутова. Евграф Анкудинов, презиравший жест и аффектацию, закричал:

- Ребята! Смотрите, как нужно умирать герою!

Максутов, казалось, услышал эти слова, - он не открыл глаз, но что-то дрогнуло на меловом лице.

Не прошло и часа, а уже матросы Анкудинова храбро шли в атаку.

Никита Кочнев ударом приклада повалил знаменосца Гибралтарского полка. Живучий стрелок потерял рассудок от ужаса, но из последних сил продолжал ползти к обрыву, волоча по земле знамя. Никита наступил сапогом на знамя, и древко выскользнуло из рук умирающего солдата.