Операция "Берег" (СИ) - Валин Юрий Павлович

Зуммерил в блиндаже телефон…

— Вот, и комполка по твою душу. Сам прибудет…

Ждал Иванов под охраной. Замкомвзвода и ротного тоже не отпустили, те ждали, поглядывали.

— Ох, дурак ты, Иванов. Есть склонность к непременному геройству, просился бы в разведку, или в школу снайперов. А так.… Запросто в штрафную попадешь — сказал батальонный сержант-телефонист.

Митрич пожал плечами:

— В разведроту я возрастом не вышел, в снайперы — рылом. Только к вам, иль вон в штрафную и принимают. Да похрен.

Комполка здесь, наверное, давненько не видели. Геройский подполковник: два ордена, нашивки за три легких ранения, усы «щеточкой» цвета перца с солью, шаг порывистый-напористый, даром, что сам с тростью и ростом «метр с фуражкой».

С места погнал вовсю:

— Сволочи! Зажрались! Обленились! Анархию, комбат, допускаешь⁈ Кто позволял⁈

…Размахивал рукой и тростью комполка, блестел наградами. Только для ора неверное место выбрал — кто ж на виду, перед блиндажом, матом кроет и палкой грозит? Тут с полсотни человек видят. Нет, неверно взял.

…— А если он провокатор⁈ Если обдуманно вредит? Комбат, ты его, мерзавца, проверял?

Смотрел Митрич за взмахами трости — это что ж за материал такой интересный? Узловатый красивый узор древесины, полировка славная, кольца серебряные, нет, мастерски сделано.

…— Что ты глазами водишь, сученок долговязый⁈ На меня смотреть, говорю!

Бах!

Не из винтовки, конечно, но тоже неслабо прилетело. Митрич невольно схватился за плечо. Зарычал:

— Это еще за что, а, подполковник? За то, что я фрицев убивал? За уничтожение живой силы фашистов?

— Ах, свинья дурная, ты еще комполка учить будешь⁈

Встопорщилась щеточка под командирским носом, взлетела палка, невольно шарахнулись и уклонились придержавшие рядового Иванова штабные личности. Шагнул преступник вперед, на взмахе перехватил шикарную трость, вывернул из суровой подполковничьей длани…

Вот дурь, конечно. Прямо как в кино.

Не ждал комполка, отступил, чуть не споткнулся, назад качнулся…

Ага, а самшитовая трость-то — хороший материал, тут что прихрамывать, что лупить — на всё сгодиться.

Трость улетела за бруствер, а Иванов в полный голос сказал:

— Не старые времена. Небось, коммунист, а, подполковник? А ухватки старорежимные откуда взял? Хотите — стреляйте, хотите — судите. А лупить не дам, я вам не юнкерок какой интеллигентный.

— Ты, ты… — подполковник хватал кобуру. — Расстрел! Показательно! Под суд! Сейчас же! Трость мне!

…Тащили с травы трость, Иванову пытались крутить руки — не давался. Впрочем, подполковника и самого уже придерживали, не давали выхватить трофейный щегольской пистолетик.

Спешно уводили Иванова, а подполковник еще выкрикивал «под трибунал! К высшей мере! Предатель, мразь фашистская!». Звучало довольно жалко. Ну и кто тут контуженный, а?

Сидел рядовой Иванов в отдельном арестантском блиндаже, на удивление сухом. Спал и ждал. Водили на допросы. Собственно, допрос случился один, далее так — для проформы.

— Ну? — сходу спросил невзрачный старший лейтенант с затертыми пехотными эмблемками на петличках.

— Чего? — поинтересовался арестант, знающий, что терять ему особо нечего. — Если ждете, что признаюсь в немецком шпионстве и диверсионных планах, так фига с два. Не признаюсь. Так стреляйте. Если особо нужно.

— Прям сейчас. Устал, что ли? Нет, подождешь с отдыхом, еще повоюешь. Штрафная рота, не медом мазано, но тебе не привыкать. Впрочем, приговор суд определяет. Об обвинении в шпионаже речь не идет, это уж совсем глупо выйдет. Но нарушение приказа и боевой дисциплины — налицо. Вот и спрашиваю — зачем? Будет наступление, пошел бы боец Иванов вперед «штыком и гранатой», как велит боевой устав. С чего такое нетерпение, а, Дмитрий Дмитриевич?

Иванов подумал и рассказал. Понятно, в красноармейской книжке про Гришку и Сашку не сказано, там вообще много неупомянутого, оно и понятно — не того характера документ. Но что тут скрывать? По сути, обычная история.

Особист, ныне переименованный в устрашающее «смершевец», выслушал. Посидел молча и сказал:

— Так оно, конечно, понятнее. Но вообще-то, ты, Дмитрий Дмитриевич…

— Дурак? Уже говорено.

— Ну, дурак, это тоже отчасти верно. Но сейчас не о том. Не на своё место ты попал. Так оно случается. Попал бы верно — представили к награде. Но получилось точно наоборот. Месяц штрафной, это минимум.

— Да черт с ней. Повоюю напоследок.

— Но-но! Что за деморализующие настроения? Еще навоюешься, смоешь вину кровью или успешными действиями. Только учти — и тут люди воюют. Дивизия себе место на фронте и задачу не выбирала. Куда поставили, что приказали, то и делаем. И это нужно осознавать.

— Ну. А ежели кто заблуждается — того палкой-тростью по шее.

Про трость тогда особист промолчал. Наверное, ему тоже не особо нравились манеры комполка. Действительно, что за жуткие и оскорбительные манеры? При царе, что ли? С другой стороны, людям-человекам присущи недостатки. У одних это нервы и отсутствие дисциплины, у других — нервы и рукоприкладство. Плохо, конечно, но устают люди от войны, теряют чувство меры.

Но об этом Иванов подумал много позже, а тогда особо мыслей не имелось. Вышло все быстро и довольно смешно: как с глупого вырывания трости началось, примерно так и дальше пошло. Хорошо, что без задержки. Прибыли председатель дивизионного трибунала и секретарь, вызвали двух офицеров-заседателей из полка. В пять минут зачитали приговор: «учитывая смягчающие обстоятельства… 4 года ИТЛ[1]… с заменой на месяц штрафной роты». Заседателей в морды Иванов не знал, намерения возмущаться приговором не имел. Попросил уточнить, что такое «статья 193−8»? Оказалось «Самовольное оставление места службы без намерения вовсе уклониться от несения обязанностей, с отсутствие не более двух суток». Тут не удержался, хмыкнул.

Главный трибунальский подполковник рассердился:

— Мало? Добавить, а, Иванов? Дали минимум, учитывая ваши ранения и иные обстоятельства.

— Никак нет, не мало. В самый раз.

— Именно. Искупайте вину, снимайте судимость. И заимейте привычку носить награды и нашивки за ранение. Это, между прочим, тоже серьезное нарушение дисциплины. Всё, уводите осужденного.

* * *

7 апреля 1945 года, Кёнигсберг

22:49

— Выводят! Вон они! — сказал Хамедов, плотнее прижимая к плечу сдвижной приклад ДТ.

Митрич и сам видел, даже получше — оптический прицел приближал.

Бежала по проулку группка людей, довольно странных, сразу видно, что не немцы: рабочая форма, нашивки на груди, военнопленные, или вроде них. Человек девять одинаковых, несут кого-то, видимо, нескольких раненых. Один раненый точно в камуфляже, похоже, наш. Замыкающая группа — четверо, в форме, частью немецкой, и с оружием. Переодетые, что ли? Стоп!

Оптический прицел вообще не бинокль — все из него норовит мгновенно выпрыгнуть, но долговязая фигура показалась знакомой. Точно — Ян из «Линды»! Во — морда какая сосредоточенная, костистая — издали точно фриц.

— Они! Разведчики! — вслух подтвердил Митрич.

— Да кто еще? Не просто же так тут бегают… — проворчал Хамедов, но закончить не успел.

Немцы — те, что настоящие, засевшие в домах — прочухались и открыли огонь по бегущим. Сначала не особо уверенно, видимо, тоже сомневались. Разведчики и военнопленные успели попадать в траншею, пересекающую проулок. Упал раненный военнопленный, его затащили в укрытие, а по траншее уже крыл пулемет. Из дома бьют, где магазинчик, или что там такое.

— По лавке давай бей! — указал Митрич, ища себе точную цель.

— Даю! — ДТ открыл огонь по вспышкам пулемета.

…Прямо как замедлилось все. Митрич успел расстрелять магазин — двоих фрицев точно свалил — повысовывались в азарте, гады. Рядом строчил Хамедов, радист оставил рацию, залег напротив окна со своим коротеньким ППС — далековато для автомата, но сейчас каждая пуля «в строку». В траншее за рекой шел свой бой: немцы пытались достать с двух сторон, рвались гранаты, разведка отчаянно отстреливалась. Из окна прилетел «фауст», вроде в мостовую попал. Но фрицы словно ошалели, уже напрямую атаковали, и по проулку бежали, и с левой стороны…