Операция "Берег" (СИ) - Валин Юрий Павлович

— Стояяяяять!

Рев рядом был неистов — куда там жалкому писку перекормленных немок-болонок, тут голос сотню таких заглушит, да еще танковый двигатель и пару «мессершмитов» в придачу перекроет.

Дрогнули и присели все — включая немку, Широкоспинного, да и самого старшего лейтенанта Терскова. Прямо как под свистом крупнокалиберного снаряда…

…но тут было куда хуже. Казалось, от командного рева Мезиной заново штукатурка посыпалась.

….— ты,… сука… позорник… в анал тя…!

Мат зеленоглазой старшей лейтенантши был страшен — Олег понимал слово через два, но и того хватало…

…— арестован,… в СМЕРШ пойдешь,… шмондюк тупой, твою…

Но все же бойца пехоты одним матом разве сшибешь? Широкоспинный урод уже чуть оправился от начального оглушения, нахально кривил рот. Выдал, многозначительно тряхнув короткой шеей и висящим на ней автоматом:

— Отойди, красивая. Или завидки берут? Так я запросто махнусь…

Казалось, только тряхнула плечом Мезина, и самозарядка в руки сама упала. И под дых спорщику прикладом тоже абсолютно сама врезала.

«Да как она это действительно делает? Не врал, видимо, Тимка» — ошеломленно подумал Олег.

Широкоспинный мгновенно скрутился, опускаясь на колени. Немка застыла с безумно выкаченными глазами.

— Чо вы, ей богу, шутил боец, — вякнул кто-то из бойцов, стоящих в отдалении.

— Шутил⁈ — зловеще переспросила Мезина, и от ее низкого голоса и тона мороз шел по спине. — А вы посмеивались? Строиться! Живо! Работает СМЕРШ-К! Все в строй, я сказала!

Морды у бойцов были бледные. Кто-то из задних попятился, но тут заговорила СВТ…

Веер пуль попортил потолок, слегка опустился, расклевывая стену. Наверное, кто-то из пехоты успел нырнуть за чемоданы, но большинство попавшихся бойцов присели там, где стояли.

Олег понял, что стоит согнувшись, с автоматом наготове. В кого собрался стрелять, не совсем ясно — те то бойцы ничего строго преступного не делали, разве что смотрели-бездействовали, не класть же своих.

Мезина закинула за спину опустевшую самозарядку, в руках был ТТ.

— Ты! Вот ты, сержант — построил всех!

Младший сержант — вздрагивая, начал строить попавшихся.

Широкоспинный наконец смог вздохнуть, пополз было в сторону, немедля получил сапогом по почкам и заново скорчился на коленях. Мезина крепко ткнула стволом пистолета в темя скотине:

— Кончила бы на месте. Но есть закон.

Сзади топали сапогами — на звук стрельбы прибывали штурмовые саперы «Линды». Подскочил Тимка с автоматом наперевес.

— Что тут такое? — тихо спросил у уха Олега знакомый голос — за спиной стоял Митрич, держал наготове винтовку.

— Прибыли?

— Ну, починились. А что за митинг?

Появился встревоженный майор Васюк. Мезина сказала ему два слова, Васюк приказал построиться и саперам.

Довольно странно это выглядело: кладбище чемоданов, две шеренги бойцов, между ними пыльная, красновато-черная Мезина с пистолетом, и стоящий на коленях, уже разоруженный боец — после удара выпрямиться еще не мог, но порывался хрипеть:

— За что⁈ То же немцы! Гады! Они что с нашими бабами делали⁈ Мы на фронте, а фашист наших баб всех подряд…

Мезина вновь крепко ткнула его в голову пистолетом, вдобавок замахнулась отобранной красноармейской книжкой:

— Заткнулся! Как уполномоченный представитель СМЕРШ буду кратка. Рядовой Горохив пытался силой склонить немку фрау Паулину Кляйцер к вступлению в половую связь. То есть изнасиловать. Оправдывает свое скотское желание мучением своих личных родственниц женского пола, натерпевшихся в период немецкой оккупации. Сам гражданин Горохив тоже, видимо, натерпелся, поскольку состоял при своих родственницах, с трудом пережил тот страшный период, хорошо что не залетел, только чуть схуднул мордой. Сука! Да у тебя харя шире плеч, урод! «Призван 14 декабря 1944-го», все видели? Собственно, это не важно. Закон для всех один. И дорога гражданину Горохиву одна, понятная: трибунал, десять лет, с заменой на три месяца штрафной роты, далее согласно приказа 275-го[6]. Дело не в малоумном рядовом, — Мезина обратила свирепый взгляд на шеренгу пехоты. — Вы дурные или слепые? Или сами в очередь за немецким сладким телом пристроились, а? Она вам сильно нужна, та Паулина Кляйцер с довеском-приговором, а то и «сифоном» да триппером? На мясистость купились? Голодные?

— Да кто на нее смотрел? — пробубнил телефонист с катушкой кабеля за плечами. — Я вообще, к примеру, связь тянул, и тут случайно.

— А надо было смотреть! Ваши товарищи бой ведут в двухстах метрах отсюда, а вы тут «не смотрите». А чем заняты? Попустительствуете⁈ Видите, солдат непоправимую глупость совершает — пусть поганый солдат, пусть откровенное говно, но все же сослуживец. Неужели нельзя удержать, по харе вмазать? Ладно, со скотиной Горохивым всё ясно. Испортил дурак себе жизнь и судьбу. А вы? Домой вернетесь, будете мамкам, сестрам, невестам и дочерям рассказывать: «был у нас случай, сильничали толстую немку, ох и посмеялись». Так, да? Вы же советские, русские люди, зачем вам такой гнойный чирей на душе? Стыдно за вас, вот прямо нестерпимо, — Мезина принялась прятать пистолет в кобуру, и по лицу — красивому и печальному — было видно, действительно стыдно ей. — Нас здесь почти взвод, а из-за одного подлого ублюдка пятно на всех ляжет — «это ж русские, известные насильники, всю Европу отодрали, ах, измывались как хотели, ужас-ужас». И это про нас будет, хрен кому что докажешь, хрен объяснишь, что в любой армии случаются преступники и гады.

Строй молчал. Старшему лейтенанту Терскову тоже было как-то не по себе, хотя, честное слово, никаких мыслей о немецких паулинах — толстых, худых, красивых и наоборот — у него даже отдаленно не возникало.

— Товарища контрразведчицу все услышали? — обратился майор Васюк к своим саперам. — Уверен, в нашей «Линде» ничего подобного даже близко быть не может. Иначе даже не знаю что сделаю.… У нас даже до исполнения 275-го приказа такой блудодей не дотянет.

— Товарищ майор, виноваты, как-то не осознали в запарке, — осмелел, пехотный сержантик, понявший, что всех подряд отправлять в штрафную не будут. — А что за приказ нумер 275-ть? До нас не доводили.

Майор глянул на Мезину:

— Как не доводили? — удивилась контрразведчица. — Может, не успели. Разберемся с вашим начальством, безобразие какое, понятно, что бои, но все равно. А приказ прост и понятен: «военнослужащие, пытавшиеся вступить в насильственную или иную половую связь с местным женским населением Германии и иных стран-противников, по отбытии приговора или снятию судимости обязаны сочетаться законным браком с объектом своих домогательств». Ну, там юридически расписано подробно, я вам самую суть передаю. Короче, полез — женись. Вот смоет вину кровью рядовой Горохив, этапируют его обратно в Кёнигсберг, зарегистрируют брак с этой самой распрекрасной Паулиной Кляйцер. Сейчас в комендатуре откроют специальный отдел, там без очереди такие браки регистрируют. Дальше уже, как говорится, жить-поживать, добра наживать, сполна реабилитировать себя и в семейной интернациональной жизни. Домой гербовое извещение уйдет, все как положено: дата, печать, обстоятельства брака…

Строй дружно ахнул. Горохив панически завыл — начало доходить, что будет даже хуже худшего.

Олег не особо поверил — указ выглядел уж очень внезапным и жестковатым. Хотя с другой стороны, указы и не такие случались, время-то суровое. Интересно, а если преступник и немка ранее уже в браке, как тогда? Впрочем, наверное, тоже как-то учитывается, там заочно разведут, тут зарегистрируют.

Строй распустили, пехотинцы поспешно устремились по своим делам, опергруппа собиралась начинать работу в технических вокзальных помещениях, дурака Горохива повезли под арест. Олег доложился начальству, и был отпущен к танковым делам.

Проверяли «ноль-второй», старший лейтенант Терсков снова чувствовал себя уверенно. Сходили глянули с лейтенантом-сапером проезды к железнодорожным путям — если выдвигаться для поддержки оперативников, так там еще попробуй проберись. Ну ничего, это дело знакомое, пробьемся.