Химера (СИ) - Ворожцов Дмитрий

Бредятина…  Мне даже нечем вдыхать, про опорожняться лучше вообще молчать…  Ну вот и все Ветров! Отлетался…

Обугленные кости внезапно покрылись трещинами, в глубине которых светилась непереносимо ярким светом огненная лава. Снопы искр мощным потоком полетели против направления движения тела, пожирая скелет с нереальной быстротой. Больше не было космоса, не было звезд…  Ничего не было…  Лишь необъятная туша невыносимо ослепляющей звезды, залившая все вокруг белым светом…

Затарахтела немецкая речь. Яркий свет начал затухать, пока не перестал ослеплять. Впереди меня стояли в ожидании мои спутники, а за ними виднелся стальной бункер с «зондеркомандой» в центре. С живой и, главное, разумной. Не было никаких следов битвы. Ни истерзанных трупов, ни бассейна с темно-красной жертвенной кровью, ни стрелянных гильз, ни жуткого запаха смерти.

Что-то новенькое…  В первый раз после смерти я вернулся не в кресло. Видимо, чтобы не заскучал…

— Да здравствует Адольф Гитлер! Оберштурмбанфюрер Эрнста фон Рунштедт, доложите обстановку, — затянул командным голосом Вольфганг и подошел к арийке, пожирая ее взглядом оголодавшего питона.

— Группенфюрер, вся мощь великой арийской нации мобилизована по боевой тревоге. Все силы, что имелись в наличии, — ответила ему «хрустальная леди» с каменным лицом.

Этот фильм ужасов я уже смотрел, и его финал мне не понравился…

Левая рука нырнула во внутренний карман костюма, схватила артефакт и сжала его что есть мочи. Правой рукой я вытащил любимый «Desert Eagle». Большой палец щелкнул предохранителем, и сверкающий ствол уперся в затылок Рихтера, скидывая его ковбойскую шляпу на пол.

— Не дергайся, Альфред! — грубо выкрикнул я. — Иначе вынесу тебе мозги.

— Что ты делаешь, Владимир? — прошептал Рихтер беззлобно, можно сказать, даже по-доброму. — Ты сошел с ума…

— Я никогда не был разумнее, чем сейчас. Я знаю теперь то, чего раньше не знал…

— Если ты задумал взять меня в заложники для чего-то…  Забудь. Эйзентрегер убьет нас обоих, ему на это плевать…  Он не пойдет на уступки.

— Правильно говоришь, Фреди. Это не в моих правилах, — подтвердил его слова Вольфганг. Вытащил пистолет и направил на меня. Собственно, как и Аршалуйс. — Дружба дружбой, а своя жизнь дороже.

— Нет, Альфред, все гораздо хуже…

— Ты хочешь меня убить?

— Нет…  Я хочу, чтобы ты жил…  Это трудно объяснить. Я должен это сделать.

— Я готов поговорить об этом. Опусти ствол, — сказал Альфред и попытался обернуться ко мне лицом.

— Стоять, я сказал! — заорал я, психанув. Руки задрожали и ствол заелозил по седым волосам Рихтера. — У нас нет времени говорить. Поверь мне, так надо…

— А еще говорят: я неуравновешенный. Да по сравнению со сбрендившими русскими, я ангел во плоти, — вставил группенфюрер и засмеялся. — Я бы никогда не замочил своего друга без объяснений.

— Альфред…  Я хочу, чтобы ты был жив…  Хочу, чтобы я жил…  Елена…  Знаешь, я хочу от нее детей…  Я хочу, чтобы жило все это кровожадное, ненасытное…  чертово человечество…

— Дак живи…  Рожайте отпрысков, никто не помешает вам…  Зачем все усложнять? Вольфганг спасет нас, у него в хранилище есть могущественные предметы. И мы вернемся домой…

— Нет…  не спасет…  И поверь мне, смерть не самое страшное, — захлебнувшись словами, произнес я.

— Не будь слепцом, Владимир. Посмотри, какая армия нас защитит. Это Четвертый рейх…  Ты понимаешь, что заложено в этих словах?

— Пойми…  Я прозрел…  Я только сейчас прозрел! Я знаю, чего хочу и, главное, зачем.

— Остановись…  Вова…

— Да хватит уже этих соплей! Стошнит скоро, а я недавно пообедал, — прервал наш диалог группенфюрер. — Даю тебе три секунды, щенок…  Или…  Или я вынесу тебе мозги вместе с бредовыми мыслями. Пусть проветрятся…

— Я тебя не спрашивал. Заткнись, фашистская тварь! — сорвался я на него.

— Что…  Что ты сказал? Су…  Су…

— Повторить?

— Я знал…  — бормотал он невнятно, а в глазах его запылал злобный огонь. — Я ведь сразу заподозрил…  Лица не узнал…  Твой взгляд…  Этого не может…  быть…  Так не бывает…  Это невозможно…

— Взаимно. Я тоже рад встрече, — издевательски бросил я.

— Гребаный русский…  Ты заставил меня ненавидеть весь мир! Лучше бы ты меня убил. Задавлю…

— Вы бредите? Давайте успокоимся и все обсудим, — прокричал Рихтер, но с места больше не двигался.

— Я намотаю твои кишки на кулак и заставлю их сожрать. Убью голыми руками, — зашипел Эйзентрегер.

— Рискни, гнида…  Лейтенант Слепаков промазал. А вот я не промажу. Ты сам себя приговорил, рассказав о врожденной декстрокардии.

Вольфганг рванул на меня с обезображенным яростью лицом.

Больше нечего ждать, нужно решаться! Смерть ради жизни или жизнь ради смерти.

Указательный палец дернулся, и в то же мгновенье мозги Рихтера брызнули в лицо кавказца. Я должен был его убить…  Не знаю почему, но артефакты не работают рядом с Альфредом, когда ему грозит опасность. По-другому я не смог бы вернуться на нулевой километр…

Рихтер замертво рухнул на пол. Вольфганг уже добежал и теперь заносил рукоятку над моим незащищенным виском, но убить он меня не успел. Аршалуйс всадил целую обойму свинца гораздо быстрее, пригвоздив мое продырявленное тело к стене. Горячая кровь струилась по телу. Стекала по рукам и напитывала жаждущий ее амулет. Теперь он был объят молниями. Скоро я окажусь в кресле, в своем кабинете…

Боли я не чувствовал, лишь радость. Притом совершенно безумную. Больно не умирать, мучительно жить на этом свете «мертвецом»…

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ЛИЛОВЫЕ СНЫ

Это было странное место. И дело даже не в фантастическом пейзаже. Оно не поддавалось анализу обескураженной логики. Все здесь было неправильным. От начала и до конца, если в этом хаосе их вообще можно отыскать.

Очнулся я в дремучем хвойном лесу. Он по определению должен быть вечнозеленым, но на самом деле этому требованию не отвечал. Все без исключения было лилового цвета с незначительным различием оттенков: величественные ели, редкие кустарники, корявый валежник, ковры мхов, таежные травинки, наливные ягодки и цветочки…  Приходилось всматриваться, чтобы хоть как-то разделить в сознании эту сумбурную мешанину элементов. Перед глазами — опушка вечнолилового леса, как бы смешно это ни звучало. Хотя на самом деле было не до смеха.

Я даже ущипнул себя за руку, но, кроме боли и разочарования в том, что это не сон, больше ничегошеньки не получил. А это значило одно — придется просто плыть по течению в ожидании «хеппи-энда». Да поплясывать под чужую дудку, как вечно неунывающий петрушка-скоморох. Наверняка это проделки Химеры…  М-да, Ветров…  Опять ты попал…

Самое интересное, что странности цветопреставлением не ограничивались. Необычную тайгу раскраивала напополам узенькая дорожка из лилового кирпича. Она устремлялась вдаль горизонта к застывшему на лавандовых небесах солнцу цвета индиго. Хотя, возможно, это и не солнце…

Дорога была добротной. Не шикарный немецкий автобан, конечно, но тоже идеально прямая и с ровной поверхностью без лишних углублений и выпуклостей. Как будто ее строили на века и с искренней любовью, что наводило на мысли о сугубо нероссийском ее происхождении. По этой «неизвилистой» дорожке мне и нужно было идти. На это недвусмысленно намекали указатели в виде фиолетовых стрелочек, установленных по обочине через одинаковое расстояние. Они циклично вспыхивали ярким электрическим светом на манер бегущей строки.

Откуда вообще в этой забытой богом глухомани такая роскошь, как электричество? Где-то в кустах спрятаны лиловые белки, безостановочно бегающие в колесе с проводами?

Но на этом диковинность дороги не заканчивалась. В этом я убедился сразу, как только опрометчиво двинулся с места. В каком бы направлении я ни шел, каким бы способом это ни делал и какие бы силы ни прикладывал, я все равно неизменно приближался к «псевдосолнцу». Развернулся в обратную сторону. Прыгнул вперед на свою тень, но пока летишь, уже видишь, как загадочная дорожка перемещается под тобой сама по себе. Ты приземляешься на то же самое место, откуда и начинал полет. Можешь плюнуть на все и ломануться в сторону чащи парадоксального леса…  Но «кирпичная тропа» и тут не дремлет. Подстраивается под внезапные желания и исправляет на свое усмотрение. И вскоре ты вновь уже бежишь к светилу, ведомый той же непреклонной волей, что дирижирует стрелкой компаса. И ведь не поспоришь! Бесполезно. Не убедишь ни кулаками, ни пламенными речами. Кому вообще мне высказать свое бурное недовольство?!