Четыре танкиста и собака - Януш Пшимановский

– До войны их трещотками пугали, – оживился Томаш, вспомнив Студзянки. – А теперь почти у каждого обрез. Выстрелит из засады – и двойная польза: картошка цела и мясо на колбасу есть…

– Могли покрышку проколоть, – прервал его Саакашвили.

– Пешком бы уже сто раз пришел. Гляди-ка, вечереет.

– Ну и что, черт возьми?

Из-за деревьев выскочил Шарик, подбежал к танкистам, заскулил.

– Что такое? – нахмурился Густлик. Он опустился на колени, заглянул под ошейник и, ничего не найдя там, начал гладить продолжавшего скулить Шарика. – Жаль, что мы его говорить не научили… Что-то случилось, ребята, с нашим командиром.

– А может, ему там весело, и он собаку отослал, – запротестовал Григорий. – Шарик бы в беде его не оставил.

После этого разговора все долго молчали, а когда заходило солнце, без единого слова поужинали, и Густлик приказал отдыхать. Опустилась ночь, между деревьями сгустилась темнота. Только на лесную полянку около танка ложился свет далеких звезд. Трое друзей сидели на броне за башней, прижавшись друг к другу, как птенцы в гнезде. Скучный Шарик лежал рядом, согревая им ноги.

– Танкисты! – услышали они тихий голос Шавелло.

– Чего? – неприветливо отозвался Густлик, а Шарик угрожающе заворчал.

– В гости вас приглашаем, познакомиться. Завтра нам вместе воевать придется.

Сержант вынырнул из темноты. Его доброе круглое лицо белело, словно полная луна. За ним маячила еще чья-то молчаливая фигура.

– Познакомимся, когда командир вернется.

– Чего это вы, как совы, нахохлились? Вам радоваться надо, что в склад попали.

– Девушек мало, танцевать не с кем.

– А гармошка-то у вас есть, танкисты? Если все не хотите, то отпустите к нам гармониста.

– Хочешь – иди, – буркнул Густлик.

Томаш молча встал.

– Солдат инструмент понесет, – сказал Шавелло и, обернувшись к стоящему сзади молодому пехотинцу, приказал: – Возьми гармошку.

– Не нужно. Я сам, – запротестовал Черешняк.

– Не нужно так не нужно, – согласился сержант и остановил своего молчаливого помощника. – Перед боем попеть неплохо – ночь короче кажется, – приговаривал он. – Хорошая песня воевать помогает…

– Густлик, – тихо позвал Григорий, – а если Томаш к утру не вернется?

– Дадут нам пулеметчика из пехоты.

Из глубины леса донеслись легкие аккорды, а затем низкий мужской голос затянул песню. Ее подхватили еще несколько голосов.

– Вернется, конечно вернется, – убеждал сам себя Саакашвили.

– Само собой, – кивнул головой Густлик, но голос его прозвучал не очень уверенно.

Теперь уже целый хор из пехотинцев пел песню.

– Мало того, что танк покалечен, так еще и без командира, – досадовал Густлик.

– У нас в Грузии говорят: палец покалечишь – вся рука болит.

Хор умолк, только сержант Константин Шавелло, вторя гармошке Черешняка, что-то пел, импровизируя на тему песни.

– И все из-за девчонки, – ворчал Григорий. – Лучше, когда солдат одинокий, как мы.

– А что твоя Аня?

– Ханя. Ничего из этого не получится.

– Гжесь, хочешь вина?

– Нет.

– Почему? Грузины любят…

– Да, но только в веселой компании, с друзьями…

Шарик рванулся, заскулил, но Елень придержал его.

– Тихо, пес.

Невдалеке послышался шум мотора, потом все смолкло, и появилась плотная фигура человека, приближавшегося к танку. Густлик его узнал.

– Гражданин генерал! – Он соскочил на землю и встал по стойке «смирно». – Докладываю: экипаж в составе двух человек. Третий подыгрывает пехоте, а сержант Кос…

– Подожди, не завирайся. Не хочу, чтоб ты выдумывал.

Овчарка, которую Елень держал за ошейник, вырвалась и побежала в лес.

– Зови третьего.

– Рядовой Черешняк, ко мне!

Мелодия оборвалась.

– Теперь рассказывайте, что там было со стрельбой, но только правду.

– Правда такая… Нужно было опробовать пушку…

Подбежал Томаш и, увидев генерала, встал по стойке «смирно» рядом с Григорием.

– Григорий подкатил, я – бах! – и готово.

– С первого выстрела?

– С четвертого. Я четыре раза, чтобы разлет посмотреть и…

– Что – и?

– Никто бы и не заметил, если бы не влепил в самую середку ихнего склада.

– Так это правда, что именно ваши снаряды попали?

– Один только, четвертый, товарищ генерал. Что правда, то правда.

– Командир танка! – позвал генерал.

Из-за ближайшей сосны выбежал Кос и встал на правом фланге своего экипажа. Шарик бежал за ним, подпрыгивая от радости, но, заметив, что все стоят навытяжку, тоже присел на задние лапы, как и полагается дисциплинированной собаке.

– Приказом командующего армией, – торжественно произнес генерал, – экипаж танка 102, уничтоживший склад боеприпасов противника на передней линии фронта, награждается медалями «Отличившимся на поле боя». Командир – серебряной, остальные – бронзовыми. Вручение наград состоится в ближайшие дни. – Генерал на минуту остановился и совсем просто добавил: – Не ожидали?

– Как снег на голову, – искренне признался Густлик. – Янек же…

– Знаю. Он не стрелял. Но не хотите же вы, чтобы я доложил командующему армией, что сержант Кос удрал без пропуска к девушке и что его нужно, собственно говоря, наказать?

– Нет, конечно, – признался Густлик.

– У нас в Грузии… – начал было Саакашвили, но замолчал.

Генерал продолжал:

– Так бывает: совершишь иногда подвиг, а никто и не заметит, не наградит. Зато в другой раз выйдет так, как у Янека. В итоге – все правильно.

– Гражданин генерал, я во время форсирования… – начал было Кос.

– Погоди. Все вы заслужили медали еще за «Херменегильду». А сейчас

– трое спать, один – на пост. Поспите хотя бы немного до рассвета.

После отъезда генерала улеглись не сразу. Нужно ведь было рассказать друг другу о приключениях минувшего дня, а о некоторых событиях по два, а то и по три раза. Почти час у них заняло «знакомство» с сержантом Шавелло и его пехотинцами.

Часам к двенадцати ночи осушили они бутылку вина. Янек рассказал, как он открыл кран у бочки в подвале дворца Шварцер Форст. Все смеялись до слез, а потом, убаюканные постукиванием автоматов из-за Одера и приглушенным тявканьем минометов, заснули так крепко и глубоко, как умеют только солдаты.

На посту стоял сначала Елень, потом Черешняк, который, не желая никого будить, дождался рассвета.

Туман от реки, словно медленно закипающее молоко, взбирался по крутому обрыву берега; порывы свежего ветра разносили его лохматые пряди между стволами дремлющего леса, опутывали ими артиллерийские щиты, вплетали их в маскировочные сети, заливали песчаные окопы колышущимся белым паром.

За башней, на двигателе, крепко спали три танкиста, накрытые плащ-палатками; подушки им заменяли шлемофоны. Они даже не проснулись, когда из-за реки Альте-Одер ударила тяжелая батарея и польский берег всколыхнулся от взрывов.

Когда эхо разрывов утонуло во мгле, где-то рядом, по другую сторону танка, деловито застучал топор. Легкое постукивание разбудило спящего с краю Григория. Он открыл глаза, соскочил с брони и увидел Черешняка, который кончал уже обтесывать довольно толстое, более чем двухметровой длины бревно.

– Зачем это ты? – тихо спросил Саакашвили. – Почему меня вовремя не разбудил?

И, не дождавшись ответа, сделал несколько взмахов руками, подскоков и приседаний. Желая согреться и размяться после сна, он затанцевал вокруг удивленного Томаша, который вертел головой, выжидая момент, чтобы ответить.

– Все ставят. И справа, и слева…

– Что ставят?

– Столбы. С орлами. Здесь ведь граница.

– Хочешь иметь свой собственный?

– Нет. Но руки тоскуют без дела, и если бы сержант Кос приказал…

Шарик тоже проснулся, стремительно шмыгнул в лес, так же стремительно выскочил оттуда и начал носиться большими кругами вокруг танка.

– А на чем орла нарисуешь?

– На доске, – ответил Черешняк и, нагнувшись, полез в свой набитый всякой всячиной вещмешок, вытянул довольно большой кусок гладкой широкой доски.

Григорий вынул из кармана огрызок химического карандаша, которым он писал письма Хане, и быстро набросал контур орла.

– Это так вы на посту стоите, сынки? – послышался голос Коса за их спиной. – Эх, сказал бы вам вахмистр Калита пару ласковых слов.

– Янек, посмотри, – прервал его Григорий, показывая рукой на столб и доску. – Будем ставить?

– Надо бы красной и белой краски.

– Красной хватит. После ремонта сурик остался…

Тем временем Томаш выстругал своим садовым ножом два колышка и проделал шилом отверстия в доске и в столбе. Прикрепил одно к другому без гвоздей, а механик достал из танка банку с суриком.

– Ставь сюда. – Саакашвили показал, как приставить столб к броне танка, и, усевшись на него верхом, размазал пальцем краску по доске. Получился фон.

– Густлик! – Янек потряс силезца за плечо. – Вставай!