Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек. - Шелли Мэрри

Наконец залы начали пустеть. Противореча своим желаниям, Пердита укоряла гостей за ранний уход. Наконец она пожала руку последней гостьи.

- Как холодна ваша рука, - сказала приятельница, - и какая она влажная! Вы утомлены, отдохните же наконец.

Пердита слабо улыбнулась; гостья вышла. Стук удалявшейся кареты убедил Пердиту, что все уехали. Тогда, словно преследуемая врагом, словно у ног ее выросли крылья, она кинулась в спальню, отпустила служанок, заперлась, до крови кусая губы, чтобы заглушить крики, рухнула на пол и долго лежала во власти отчаяния, стараясь ни о чем не думать; а между тем мысли, страшные как фурии, злобные как змеи, теснились в ее голове, сталкиваясь друг с другом и грозя безумием.

Через некоторое время она поднялась, более спокойная, но столь же несчастная. Стоя перед большим зеркалом, она вгляделась в свое отражение.

Воздушный наряд, драгоценности, сверкавшие в прическе, на прелестной шее и руках, маленькие ножки в атласных туфельках и пышные, блестящие кудри вокруг ее лица, выражавшего отчаяние, - все это было точно великолепной рамой для темной и мрачной картины. "Я словно сосуд, - думала она, - сосуд, по самые края наполненный горчайшим экстрактом отчаяния. Прощай, Пердита! Прощай, бедная женщина! Никогда уже не увидишь ты себя такой, не увидишь богатства и роскоши. Ты так бедна, что можешь позавидовать бездомному нищему. И я в самом деле бездомна! Я живу в безводной пустыне, в 246 Последний человек бескрайней пустыне, где нет ни цветов, ни плодов и высится лишь одинокая скала, к которой ты прикована, Пердита, чтобы видеть перед собой пустыню, уходящую в бесконечную даль".

Она распахнула окно, выходившее в дворцовый сад. Ночная тьма уже боролась там со светом; небо на востоке покрылось золотыми и розовыми полосами; догорала последняя звезда. Утренний ветерок пронесся над растениями, влажными от росы, и впорхнул в душную комнату. "Все идет своим чередом, - думала Пердита. - Все сущее расцветает, увядает и гибнет. Когда усталый день загоняет своих коней в их стойла на западе, небесный огонь поднимается привычным путем с востока. Так заходят они и восходят над холмом небес. Когда открывает глаза день, пробуждаются птицы, цветы, травы и свежий ветерок; встает солнце и величественно подымается в небеса. Все идет своим чередом, изменяется и умирает - все, кроме горя в моем сердце. Да, все течет и меняется. Так чему же дивиться, если и любовь прошла свой путь к закату и владыка моей жизни переменился ко мне? Мы называем светила неподвижными, а между тем они движутся по небесному своду; взглянув снова туда, куда я глядела час назад, я увижу, что лик небес изменился. Глупая луна и непостоянные звезды каждую ночь танцуют иной танец; даже солнце, владыка небес, по временам покидает свой престол и оставляет свое царство во власти ночи и зимы. Природа стареет, ее одряхлевшие члены трясутся - все сущее идет к концу. Чему же дивиться, если пришло затмение и гибель света твоей жизни, Пердита?"

Глава десятая

Так печальны и смутны были мысли бедной сестры моей, когда она убедилась в неверности Раймонда. Как все достоинства ее, так и недостатки способствовали тому, что удар, нанесенный ей, был неисцелим. Привязанность Пердиты ко мне - ее брату, к Адриану и Айдрис отступали перед главной ее любовью.

Даже ее материнские чувства во многом питались тем, что в ребенке она находила сходство с Раймондом. В детстве она была нелюдимой, но любовь смягчила неровности ее характерец брак с Раймондом помог расцвести ее талантам и чувствам. Когда ее любовь оказалась обманутой, Пердита отчасти вернулась к тому, чем была прежде. Врожденная болезненная гордость, забытая, пока длился блаженный сон ее счастья, пробудилась вновь и жалила ее в сердце; теперешнее унижение усиливало действие яда. Пердита высоко вознеслась в собственных глазах, когда снискала любовь Раймонда. Чего же стоила она теперь, когда он предпочел ей другую? Она гордилась тем, что завоевала его и долго удерживала; но ныне его завоевала другая, и от гордого ликования остались погасшие угли.

Том I. Глава десятая

247

В нашем уединении мы долго не знали о ее беде. Вскоре после празднества Пердита прислала за своим ребенком, а потом словно позабыла о нас. Адриан, однажды навестив их, заметил в ней перемену, но не понял, насколько она переменилась и почему. На людях супруги по-прежнему появлялись вместе и жили под одной крышей. Раймонд был, как всегда, учтив, и лишь временами высокомерие или внезапная резкость в поведении удивляли его кроткого друга. Ничто, казалось, не омрачало его чело, но губы кривились презрительно, а голос звучал резко. Пердита была полна внимания к желаниям своего повелителя, но оставалась молчаливой и очень печальной. Она похудела и побледнела, и глаза ее часто наполнялись слезами. Иногда ее взгляд, брошенный на Раймонда, как бы спрашивал: "Неужели у нас дошло до этого?" Иногда лицо ее выражало готовность, несмотря ни на что, делать все возможное, лишь бы он был счастлив. Но Адриан плохо умел читать на ее лице и мог ошибаться. Клара постоянно была возле матери, и казалось, что той больше всего нравится сидеть где-нибудь в укромном уголке и молча держать свое дитя за руку. Однако Адриан не догадывался об истине; он усиленно звал супругов посетить нас в Виндзоре, и они обещали приехать через месяц.

Тогда наступил уже май, и весна одела лесные деревья листвою, а тропинки украсила множеством цветов. Пердита приехала с дочерью; скоро будет и Раймонд, сказала она, однако его еще задерживают дела. После рассказов Адриана я ожидал увидеть ее печальной; но она, напротив, была необычайно оживлена; правда, похудела, глаза несколько запали, как и щеки, хотя они и пылали ярким румянцем. Она радовалась свиданию с нами, ласкала наших детей, удивлялась, как они выросли и развились; Клара также была рада увидеться со своим маленьким другом Альфредом; затевались детские игры, в которых участвовала и Пердита. Ее оживление сообщилось и нам, и, когда мы все веселились на террасе замка, трудно было бы найти более счастливую и беззаботную компанию.

- Здесь лучше, мама, - сказала Клара, - чем в гадком Лондоне. Там ты часто плачешь и никогда не смеешься, как сейчас.

- Замолчи, глупышка, - ответила ее мать, - и запомни: кто упомянет Лондон, с тем мы не станем разговаривать целый час97.

Вскоре приехал и Раймонд. Он не присоединился, как обычно, к нашему веселому обществу. Он говорил только с Адрианом и со мною; мы как бы обособились, и вскоре с детьми остались только Айдрис и Пердита. Раймонд рассказал о новых постройках и о своих планах по улучшению учебных заведений для бедных; как обычно, между ним и Адрианом начался спор, и время пролетело незаметно.