Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек. - Шелли Мэрри

- Здесь лучше, мама, - сказала Клара, - чем в гадком Лондоне. Там ты часто плачешь и никогда не смеешься, как сейчас.

- Замолчи, глупышка, - ответила ее мать, - и запомни: кто упомянет Лондон, с тем мы не станем разговаривать целый час97.

Вскоре приехал и Раймонд. Он не присоединился, как обычно, к нашему веселому обществу. Он говорил только с Адрианом и со мною; мы как бы обособились, и вскоре с детьми остались только Айдрис и Пердита. Раймонд рассказал о новых постройках и о своих планах по улучшению учебных заведений для бедных; как обычно, между ним и Адрианом начался спор, и время пролетело незаметно.

Вечером мы собрались вновь; Пердита непременно захотела музицировать. Она сказала, что желает показать свои успехи; с самого переезда в Лондон она занималась музыкой; голос ее был не сильным, но очень приятным.

248

Последний человек

Она выбирала одни лишь веселые мотивы; перебрала все оперы Моцарта, чтобы найти самые жизнерадостные из его мелодий. Помимо других достоинств, Моцартова музыка более всякой другой кажется исходящей из сердца; вы сами переживаете выражаемые ею чувства и по воле этого властелина нашей души печалитесь, радуетесь или гневаетесь. Некоторое время музыка звучала весело; но когда Раймонд присоединился к трио "Taci ingiusto core"*' ^ из "Дон-Жуана", Пердита отошла от фортепиано. Лукавая мольба, выражаемая этой арией, звучала у Раймонда очень нежно и пробудила в ней воспоминания о невозвратном прошлом. Этот же голос, этим же тоном и словами, часто выражал любовь к ней. Теперь все было иначе, и знакомые звуки, противоречившие их нынешнему смыслу, приводили ее в отчаяние. Вскоре затем Айдрис, игравшая на арфе, обратилась к страстной и печальной арии из "Фигаро" "Porgi, amor, qualche ristoro"** ", в которой покинутая графиня жалуется на измену Альмавивы. Здесь звучит сама душа печали, и нежный голос Айдрис, сопровождаемый жалобными аккордами ее инструмента, еще усиливал смысл слов.

Когда зазвучало патетическое завершение арии, мы услышали сдавленное рыдание; Пердита, опомнившись, когда смолкла музыка, поспешила из залы; я последовал за ней. Сперва она отстранялась, но, уступая моим расспросам, кинулась мне на шею и заплакала.

- Хотя бы раз, - воскликнула она, - хотя бы раз, милый брат, на твоей груди несчастная Пердита выплачет свое горе. Я приказала себе молчать о нем и вот уже много месяцев выполняю этот приказ. Мне и сейчас не надо бы плакать, тем более выражать свое горе в словах. И я не стану говорить! Тебе достаточно узнать, что я несчастна, что узорный покров жизни разорван100, что я навсегда погружена во мрак, что сестрой мне стала печаль, а подругой - вечная жалоба!

Я попытался утешить ее; ни о чем не спрашивая, я ласкал ее и уверял в своей горячей привязанности и в самом глубоком сочувствии.

- Твои ласковые слова, - воскликнула она, - я слушаю точно звуки забытой музыки, когда-то дорогой мне. Но они не могут успокоить или утешить меня. Милый Лайонел, ты не можешь себе представить все, что я вытерпела за эти долгие месяцы. Я читала о древних плакальщиках, которые надевали власяницу, посыпали голову прахом, ели хлеб пополам с золою и селились на скалистых вершинах гор, громко укоряя в своих несчастьях небо и землю. Как хорошо было бы горевать именно так! Каждый день выдумывать все новые сумасбродства, окружать себя всеми принадлежностями скорби, всем реквизитом отчаяния! Увы! Я вынуждена скрывать сжигающее меня горе. Я должна носить сияющую маску лжи, чтобы прятать свои страдания от глаз толпы, * "Молчи, несправедливое сердце" (ит.).

** "Дай, любовь, хоть какое-то утешение" (ит.).

Том I. Глава десятая

249

должна притворно улыбаться. Даже наедине с собой я не смею думать о том, что погибла, иначе я сойду с ума.

Слезы и волнение моей бедной сестры не позволяли ей вернуться в покинутый нами кружок; я уговорил ее проехаться со мной по парку; за это время я убедил ее доверить мне свое горе, полагая, что это облегчит ее, и уверенный, что, если есть от него средство, мы его найдем.

Со времени юбилейного торжества прошло несколько недель, а Пердита все еще не могла успокоиться и собраться с мыслями. Иногда она упрекала себя, зачем столь тяжело переживает то, что многим показалось бы пустяком; но доводы разума не помогали ей. Не зная правды о побуждениях и действиях Раймонда, она представляла себе их хуже, чем они были на деле. Он редко бывал во дворце и лишь тогда, когда был уверен, что государственные дела не позволят ему остаться наедине с Пердитой. Они почти не говорили друг с другом, избегали объяснений, и каждый из них боялся того, что может сказать другой. Но внезапно поведение Раймонда изменилось. Казалось, он ищет случая обрести прежнюю близость с моей сестрой. Любовь к ней вернулась; он не мог позабыть, как был ей предан, как сделал ее хранительницей всех своих мыслей и чувств. Раймонду, видимо, мешал стыд, но он явно желал возобновить прежние отношения доверия и любви. Пердита, когда достаточно оправилась, составила свой план и намеревалась следовать ему. Попытки вернуть прежнюю любовь она встретила ласково; она не избегала общества Раймонда, но преградила путь и к былой близости, и к мучительному объяснению.

Преодолеть эту преграду Раймонду мешали и гордость и стыд. Он начал проявлять раздражение, и Пердита поняла, что вести себя так далее ей нельзя.

Следовало объясниться. Но заговорить она была не силах и написала:

Умоляю тебя терпеливо прочесть это письмо. В нем не будет упреков.

Упреки бесполезны. В чем бы стала я тебя упрекать?

Позволь мне объяснить мои чувства; без этого мы оба будем блуждать во тьме, не понимая друг друга, и сойдем с пути, на котором хотя бы одному из нас удастся избрать иную жизнь, нежели та, какую ведем мы оба последние несколько недель.

Я любила тебя - и люблю. Не гнев и не гордость диктуют мне эти строки, но чувство более глубокое и неизменное. Моя любовь ранена, и исцелить ее невозможно. Оставь же тщетные попытки, если именно к этому они ведут. Прощение! Возврат к прежнему! Пустые слова! Я прощаю боль, которую испытываю, но прежний путь нам не дано пройти снова.

Обычное чувство, быть может, удовлетворилось бы обычным решением. Я верила, что ты читал в моем сердце и знал его безграничную преданность, его верность тебе. Ты был воплощением всех моих грез. Тебя окружали слава, власть и высокие стремления. Любовь к тебе осветила для 250 Последний человек меня весь мир волшебным светом. Я не ступала по земле - общей матери, вечно воспроизводящей все пошлое и избитое. Я обитала в храме, посвященном беспредельной любви, я была жрицей, созерцавшей лишь твое могущество и твое совершенство.

Мне ль так с тобою говорить? С тобою,