Монструм - Полина Граф

Я выбежал из резко оборвавшегося леса и увидел, как Лэстрада в спешке переставляет осколки на пульте управления. Стекла в портале летали с невиданной скоростью, создавая вспышки света, всполохами отправляющиеся в небо. Стоило мне взойти на мост, как дэларша разбила самое большое стекло в панели. От этого портал засветился сильнее. Заоблачница обернулась ко мне с обезумевшим выражением лица. С ее лба стекала золотая кровь, заливавшая правый глаз. Вся кожа в ссадинах, взгляд пылал зверской злобой.

– Они идут, монструм, и ты их не остановишь! – кричала она, вновь создавая трезубец. – Теперь путь на эту планету открыт для всех темных! И этому не помешать! Даже если ты убьешь меня, придут другие дэлары, и Антарес падет!

Лэстрада знала, что умрет, но была готова отражать мои атаки до последнего. Когда она вновь устремилась ко мне, в мыслях лихорадочно промелькнуло, что оружием ближнего боя я не владею. Зато им владел Антарес.

Я даже не мог уследить за собственными движениями. Парирование, нападение. Обманный маневр. Я еще никогда не чувствовал себя так уверенно в ближнем бою, и это поражало. И ощущал себя всесильным. Лэстрада сделала мощный замах трезубцем, от которого мне с трудом удалось уклониться. Портал меж тем разгорался.

Похоже, Верховный тоже понимал это, потому резко отпустил бразды правления, и я, прокатившись под просвистевшим над головой трезубцем, метнулся к порталу. Мне почти удалось добежать до гудящего стеклянного вихря, как вдруг левую ногу поддело острое лезвие. Лодыжку обожгла боль, и я повалился на землю. Копье с лязгом отскочило далеко вперед и исчезло за обрывом.

Я перевернулся, и в то место, где только что находилась моя голова, воткнулось лезвие. Разум Антареса вновь перехватил контроль и, игнорируя жгучую боль в раненой ноге, сделал подсечку. Лэстрада оступилась, а я, обхватив ее трезубец, подался вперед, нанося ей по животу удар светозарным огнем. Дэларша зашипела и пошатнулась. Воспользовавшись моментом, я выдернул трезубец у нее из рук и сбросил его с моста. Теперь мы оба оказались безоружны, а позади грохотал сломанный, разгоряченный портал. В его ярком сиянии Лэстрада рванула ко мне, придавив к земле и вцепившись в горло мертвой хваткой. Я задыхался, чувствуя на шее ожоги от черни. Мрачные вихри окутали меня и поглотили весь свет. Одна сплошная темнота. Дэларша давила, охваченная бешеной ненавистью к Антаресу.

– Свет падет, – шипела она. – Мы слишком долго шли к свободе, я не позволю тебе отнять у нас будущее!

В золотой пене волн ее души я увидел его – Мастера, о котором она говорила и думала. Уловил, как она боготворит весь его образ, как мечтает заметить одобрение в строгих глазах. Темный, неразборчивый силуэт. Эквилибрум смотрел на меня, в самую глубь моей души. Это он все устроил – этот темный заменил души звезд на дэларские, послал сюда Лэстраду, отдавал ей приказы о падших, об орнега, о «Белом луче». Обо всем, что касалось меня и Антареса. Этот Мастер… он знал обо всем?

Тут нечто встряхнуло мое сознание, словно крича, что не время смотреть на чужие души. И Антарес был прав. Все случилось так быстро, что я даже не понял, что конкретно произошло. Наконец я взял себя под контроль и, напрягшись, пнул Лэстраду в живот. В тот миг, когда она перелетала через меня, Антарес вытянул к ней руки, и из них вырвался мощный импульс, отразившийся жжением в сердце. Свет точно взрывной волной впечатал дэларшу в панель портала. Панель вдребезги разбилась, а Лэстрада с криком влетела в стеклянный вихрь. Земля вздрогнула. Я потрясенно смотрел, как тело заоблачницы разрывается сотнями стекол, пронзающих ее плоть, а затем сгорает, подобно спичке, от светлой энергии. Лишь когда портал вспыхнул так, что по мосту пошла глубокая трещина, мне хватило ума броситься оттуда прочь. Я прыгнул под защиту деревьев, и в ту же секунду портал с оглушительным грохотом взорвался, озарив лес и Соларум фиолетовым огнем. Он не прекращал греметь, пока мост со стоном не откололся, и тогда каменный остров дребезжа полетел вниз – в океан.

Отовсюду приносило запах гари, листва деревьев тлела в огне. Я лежал в траве и не мог надышаться. В голове помутнело. Меня трясло, но я все еще был жив и даже смог уберечь Верховного от полчища дэларов. Но от всех ли?

Звезды мерцали в черном небе, и им не было счета. Столько за раз в городе не увидишь. Обидно понимать, что люди променяли эту красоту на мертвый электрический свет, будто старались как можно сильнее отгородиться от мира Эквилибриса. Но вот же он – над головой. Так близко. Об этом я думал, в бреду протягивая руку к небу. Нутро пронзила горечь. Я безудержно тосковал по тому миру, мне хотелось вознестись, вернуться туда. Вновь ощутить себя его частью. Казалось, что минули не Генезисы, нет – вечность.

Дом… Так близко, так…

Глава XXXI

Переменные наших путей

Стефан снова стоял на том же месте, перед темными воротами кладбища. Позади рокотало море. Как и пару дней назад, луна и звезды казались необычайно яркими. Он чувствовал укол совести, что не смог прийти сюда в нужную дату.

Ладно, главное, он все-таки добрался.

Стефан не особо глядел по сторонам, углубившись в свои мысли. Во рту он держал незажженную сигарету. Произошедшее в Соларуме настолько отвлекло его, что он просто забыл поджечь ее.

Все теперь будет по-другому, абсолютно все.

Он встряхнулся. Нет. В этом месте никакого Света, никакой Тьмы, никаких чертовых протекторов, Соларума, никаких гребаных эквилибрумов красного спектра.

Только он и четыре могилы.

Стефан даже и не заметил, как добрался до них. Его всегда забавляло, что всю семью похоронили на католической стороне, хотя никто из ее членов никогда не испытывал любви к религии. И тем не менее вот они здесь, почти сто лет спустя. Возложенные на дорогом участке благодаря своей зажиточности. Четыре белые могилы, которые уже посерели от времени, слегка запущенные, заваленные жухлыми ноябрьскими листьями. Одна из них выглядела особо покореженной, и только лишь потому, что Стефан никогда за ней не следил. Остальные он немного облагородил манипуляциями: смел листья, убрал трещины в мраморе. Стефан встал перед ними, бесцельно глядя вперед. Не сказать, что ему было особенно грустно или тягостно. К одиночеству со временем привыкаешь. Но приходить сюда было необходимо, иначе что же он за сын?

Мать и сестра умерли в один день. Отец прожил