Imprimatur - Рита Мональди

Вместо того чтобы посмеяться, мы с Атто, затаив дыхание, слушали, а аббат, так тот даже перестал орудовать своим шестом, и Угонио пришлось одному продвигать лодку вперед.

– Так, так, – раздумчиво произнес Атто. – Богат – это верно. Ловок в ведении переговоров – тоже. Светловолос – да, Правда, лишь до тех пор, пока не поседел. Путешественник, любитель разгадывать слова и поступки других – что правда, то правда. Густая борода, светлые глаза, белые зубы, недурная челюсть, нос ничего себе – все так. Красноречив, прилежен, воспитан, подвижен и силен: слава Богу, все это при мне, да не сочтут меня бахвалом. Что еще? Ах да, уважение государей, посещение прелатов и головные боли. Не знаю, где Угонио почерпнул всю эту премудрость относительно Овна, но, должен сказать, она небезосновательна.

Я воздержался от того, чтобы вызнавать у Атто, а как насчет жадности, гнева, мошенничества, зависти, лживости, как не стал выяснять и у Угонио, отчего он не включил в перечень многих недостатков рожденных под знаком Ариеса тщеславие. Поостерегся и упоминания о предсказанной женитьбе и потомстве, да аббат и сам предпочел пропустить это мимо ушей. Зато не преминул поздравить знатока стольких дисциплин, вспомнив о блестящем excursus, который он сделал нам несколькими ночами ранее:

– Да ты прямо-таки поднаторел в астрологии.

– Почитывал, послушивал, поговаривал.

– Знаешь, мой мальчик, – вмешался аббат Мелани, – любой дом, любая стена, любой камень этого святого города отмечены волшебством, предрассудками и тайным знанием. Наши два дурня начитались астрологических книжек, которых здесь полно, хотя и продаются они из-под полы. Скандал – не более чем театральная постановка для дурачков: не забывай об истории аббата Моранди…

Именно в эту минуту шум водного потока отвлек нас от беседы: мы достигли места слияния с главным каналом.

Воды, в которые мы входили, были заметно более стремительны по сравнению с теми, из которых мы выбрались.

– Теперь неплохо бы сесть на весла, – проговорил Атто. Мы все трое уставились друг на друга, лишившись дара речи.

– Весла… – в замешательстве повторил я. – Кажется, мы их потеряли, когда перед нами возникли представители похоронной компании.

Атто бросил в сторону Угонио негодующий взгляд, словно требуя от него объяснений.

– Ариес отличается также рассеянностью, – попытался переложить вину на него самого Угонио.

Подхваченный бурной стремниной, наш челн вдруг безбожно закачался на волнах. Бесполезны оказались все наши попытки застопорить его, всаживая шесты в дно.

Какое-то время мы еще держались, но очень скоро в том мете где из-за поворота слева в наш канал влился дополнительный поток, подняв при этом волну, нам пришлось вцепиться что было сил в нашу скорлупку, которую будто щепку влекло вперед. Никто не смел открыть рта.

Угонио попытался зацепиться с помощью припасенной веревки за какой-нибудь выступ в стенах, но камни и кирпичи, из которых они были сложены, образовывали гладкую поверхность.

И тут в памяти всплыло загадочное объяснение Угонио, почему он не пожелал остаться в главном рукаве подземной протоки.

– Ты вроде бы говорил, что этот рукав «попахивает»? Он кивнул:

– Дак не просто попахивает, а воняет, так что святых выноси.

Тут мы увидели впереди что-то вроде перекрестка: слева и справа в наш канал вливались еще два не меньших по размерам потока, что сопровождалось страшным грохотом.

Это было началом конца. Челн словно заколдованный под воздействием разнонаправленных потоков завращался на одном месте. Мы вцепились уже не только в него, но и друг в друга. Вскоре все убыстряющееся верчение лишило нас каких-либо ориентиров, так что мгновение спустя у меня появилось абсурдное ощущение, что мы поднимаемся вверх по реке, против течения, туда, где спасение.

При этом что-то все время оглушительно потрескивало. Фонарь, ценой нечеловеческого усилия удерживаемый Атто над головой – казалось, от этого зависит судьба целой вселенной, – был нашим единственным компасом. Вокруг этой светящейся точки все бешено крутилось. Казалось, мы не плыли, а летели, Уносимые неведомо куда с головокружительной быстротой. У меня захватило дух, объяло ликование.

А потом вся вода из-под челна куда-то подевалась, под нами образовалась воронка. Было слышно, как все вокруг с колоссальной силой рвется вперед. Походило на то, как если бы некая магнетическая сила приподняла нас, собираясь бережно перенести на спасительный берег. В памяти вспыхнули слова отца Робледы о выведенном Кирхером законе всеобщего магнетизма, исходящего от Бога и объединяющего все сущее.

Слепая громада придавила нас мгновение спустя ко дну челна, а вслед за тем, словно хлам, и вовсе вытряхнула из него. И мрак покрыл все. Я очутился в воде, среди клокочущих и шибающих в нос стоков, вопя от ужаса, отчаяния и ледяного холода.

Это был каскад. Лодку на нем опрокинуло, фонарь унесло. Время от времени мои ноги касались дна, видимо, на нашем пути попадались скалистые выступы, без чего я бы уже давно утоп. Зловоние стало запредельным, и если я еще и дышал, то скорее по привычке и из страха, а не потому, что мне этого хотелось.

– Живы-ы-ы? – донесся из мрака голос Атто, перекричавшего рев водопада.

– Я зде-е-есь, – отвечал я, барахтаясь изо всех сил. Что-то ткнулось мне в грудь, лишив меня дыхания.

– Хватайтесь за лодку, она здесь, рядом с нами! – прокричал Атто.

Чудом удалось мне ухватиться за борт лодки в тот момент, как поток с новой силой взялся за нас.

– Угонио! Где ты! – завопил Атто что было мочи.

Нас осталось только двое. Осознавая, что движемся навстречу смерти, мы отдали себя на волю провидения, уцепившись за жалкую посудину, швыряемую темными густыми массами, лишь на какую-то долю состоящими из воды, а по большей части из мочи и фекалий.

– Попахивает… теперь понятно, – услышал я голос Атто.

– Что понятно?

– Мы не просто в каком-то там заштатном канале, мы в Cloaca Maxima [177], самой мощной сточной канаве Рима, выстроенной еще древними римлянами.

Скорость, с которой нас несло вперед, вновь увеличилась, и по этому, а также по изменившемуся эху мы догадались, что оказались в широкой трубе с очень низким сводом, и было сомнительно, чтобы наш перевернутый челн смог преодолеть ее в целости и сохранности. Зато грохот воды уменьшился, поскольку каскад остался далеко позади.

И вдруг лодка встала, зацепившись за свод. Подняв руку, я с ужасом убедился, сколь мало расстояние, отделяющее поверхность сточных вод от него. Воздух был смертоносным, перенасыщенным зловонными испарениями, дышать давалось с неимоверным трудом.

– Что делать? – спросил я, пытаясь не набрать в рот этого месива.

– Назад уже не вернешься. Отдадимся на волю потока.

– Я не умею плавать!

– Я тоже, но воды очень плотные, старайся просто держаться на поверхности. Ляг на спину и подними лицо над водой, отплевываясь, – советовал мне Мелани. – Время от времени греби рукой, но не налегай, иначе пойдешь ко дну.

– А потом?

– Куда-то мы непременно выплывем.

– А если свод окончательно сомкнётся с потоком? Ответа не последовало.

Выбившись из сил, мы доверились водам (если этот понос имел к ним хоть какое-то отношение) и неслись до тех пор, пока не сбылось мое предсказание. Течение вновь усилилось, словно теперь стоки устремились вниз. Воздух был уже столь разрежен, что приходилось надолго задерживать дыхание, а потом лихорадочно хватать его ртом; от зловонных испарений у меня начались спазмы и головокружение. Казалось, кто-то мощный и далекий готовится окончательно поглотить нас.

Я стукнулся головой о свод, движение все ускорялось Смерть была близка.

Меня чуть было не вырвало, но я сдержался, с минуты на минуту ожидая освобождения от этого ужаса и успокоения. В последний раз услышал я придушенный, но близкий голос Атто:

– Ах, так это правда.

День девятый 19 СЕНТЯБРЯ 1683 ГОДА

– Смотри-ка, еще один. Совсем мальчишка.

Ангелы с состраданием разглядывали и ощупывали меня. Видно, мой земной путь подошел к концу, и я был уже в иных сферах, где все так же светило солнце, оказывая благотворное воздействие на души. Я ждал высшего приговора.

На несколько секунд время замерло, затем меня вновь коснулись ласковые руки. Мало-помалу, слыша неразборчивое перешептывание, я приходил в себя и наконец расслышал одну из фраз божественного совещания:

– Займись-ка другим.

В считанные мгновения, длившиеся, возможно, вечность, горние посланники оставили меня. Очевидно, их милосердное участие мне более не требовалось. Я отдался божественному свету, который благожелательное Небо расточало без разбору на все земное.

Против всякого ожидания я не был лишен возможности видеть, слышать и испытывать наслаждение от обволакивающего меня тепла. А подняв веки, обнаружил перед собой символ Господа, почитаемый еще первыми христианами много веков назад: великолепную, отливающую серебром рыбу, судя по ее взгляду, сострадающую мне.