Imprimatur - Рита Мональди

Как я догадывался, я был не единственным, кто дожидался этих колдовских звуков. Девизе исполнил пьесу раз, второй, третий, словно желая сказать нам, что по неисповедимым причинам она и ему милее остальных. Все замерли и хранили молчание, в который уж раз слушая знакомую мелодию.

Когда она зазвучала в четвертый раз, убаюканный повторяющимся рефреном, я вдруг испытал чудесное озарение, сопоставив то, что услышал от самого Девизе несколько дней назад, и то, что прочел аббат Мелани в письме Кирхера. «Побочные темы, – сказал музыкант, – представляли собой попытки достичь гармонии, отличающиеся неожиданным характером, будто бы даже чуждым устоявшимся музыкальным нормам. Достигнув вершины, рондо резко обрывалось». «Циклы чумы, – пишет Кирхер, – на завершающей стадии представляет собой нечто неожиданное, таинственное, чуждое медицине: достигнув пика, болезнь senescit ex abrupto, то есть резко идет на спад».

Ба, да ведь Девизе описал рондо словами, почти точно совпадающими со строками Кирхера, содержащими его рассуждения о чуме…

Дождавшись, когда смолкнет музыка, я наконец задал Девизе вопрос, который давным-давно следовало задать:

– Сударь, а есть ли у этого рондо название?

– Да, Les Barricades mysterieuses, – медленно и четко выговорил он.

И пока он переводил его на итальянский, я хранил молчание: то были те самые слова, которые накануне во сне вырвались у Атто. Они тут же соотнеслись и с агсапае obices из письма Кирхера…

Далее рассудок отказался мне повиноваться. Раздражающее биение этих двух латинских слов погрузило его в пучину иллюзорных подозрений, а меня самого заставило испытать головокружение. Я как сомнамбула встал и пошел под удивленными взглядами Кристофано и Девизе, вновь ударившего по струнам.

Под тяжестью своего открытия и тех последствий, какими оно было чревато, я добрел до своей комнаты и, как подкошенный неожидаемой лавиной, пал на пол.

Страшная тайна агсапае obices Кирхера, таинственные преграды на пути secretum vitae наконец обрели форму.

Мне было просто необходимо побыть в полном одиночестве И не потому, что требовалось дать отдых бедной голове. Следовало решить, с кем я могу поделиться своими мыслями.

Итак, мы с Атто шли по пятам агсапае obices, или иначе les mysterieuses barricades, наделенных высшей способностью одолевать чуму, о чем писал Кирхер в своем безумном письме суперинтенданту Фуке. Далее: я слышал, как аббат поминал во сне на чужом языке les barricades mysterieuses. И наконец: поинтересовавшись у Девизе, каково название рондо, исполняемого им для Бедфорда, больного чумой, я наткнулся на те же самые слова. Очевидно, кое-кому было известно обо всем этом больше, чем он признавал.

– Да ты ничегошеньки не смыслишь! – всплеснул руками аббат Мелани.

Желая объясниться с ним, я нагрянул к нему и бесцеремонно поднял с постели. Оттого его слова и жесты были столь горячи. Он попросил меня подтвердить, правильно ли он понял, будто Девизе с самым естественным видом признался, что рондо именуется Les barricades mysterieuses.

– Извини, но я должен побыть один, чтобы собраться с мыслями, – попросил он наконец, очевидно, не в силах вынести такого количества открытий.

– Только знайте: я жду объяснений…

– Хорошо, хорошо. Дай мне подумать.

Пришлось несолоно хлебавши уйти и вернуться чуть позже. Взгляд его был насторожен и воинственен, словно он и не спал вовсе.

– Вижу, ты ждал, когда мы подберемся к истине, чтобы пре-титься в моего врага, – начал он с горького упрека.

– Это не так, – поспешил я заверить его. – Но посудите сами…

– Попытайся рассуждать здраво, – перебил он меня.

– Ежели вы мне позволите, сударь, я как раз и собирался это сделать. И вот что я думаю: как могло случиться, что вам известно название этого рондо, являющееся к тому же переводом латинского агсапае obices?

Мысль загнать в угол, хотя бы ненадолго, сего в высшей степени прозорливого и смышленого субъекта переполняла меня гордостью. Я уже заранее взирал на него с осуждением.

– Это все, что ты хочешь знать?

– Да.

– Тогда помолчи. Если я правильно понял, ты слышал, как я прошептал во сне barricades mysterieuses?

– Ну да.

– Хорошо. Как тебе известно, это более-менее точный перевод слов агсапае obices.

– Правильно. Так вот и объясните мне, откуда вам было известно…

– Неужто непонятно?

– Но вы…

– Поверь мне в последний раз. То, что я тебе сейчас скажу, изменит твое мнение.

– Сударь, я более не намерен распутывать все эти тайны, и…

– Да тебе и не надо ничего распутывать. Все ведь уже ясно. Тайна агсапае obices среди нас и, возможно, принадлежит тебе в большей степени, чем мне.

– Что вы имеете в виду?

– Что ты наблюдал ее и слышал чаще меня.

– То есть.

– Secretum vitae, отвращающий чуму, заключен в самой этой музыке.

На сей раз собраться с мыслями и свыкнуться со сногсшибательной новостью требовалось мне. Тайна Кирхера и Фуке, короля-Солнце и Марии-Терезии крылась в очаровавшем меня рондо..

Во власти изумления я побледнел и прошептал:

– Но я думал… это невозможно.

– Я тоже так думал. Следи за ходом моих рассуждений: разве я тебе не говорил, что Корбетта, учитель Девизе, мастерски владел искусством музыкальной тайнописи?

– Да, верно.

– Так вот. Девизе сам тебе признался, что Корбетта сочинил рондо и подарил его перед смертью Марии-Терезии.

– Угу.

– Как ты мог убедиться своими собственными глазами, рондо имеет посвящение «a Mademoiselle», возлюбленной Лозена. Лозен был посажен в ту же крепость, что и Фуке. А Фуке унаследовал от Кирхера тайну чумы. Будучи еще на посту суперинтенданта, Фуке, согласовав это с Кирхером, поставил перед Корбеттой задачу зашифровать в музыкальном произведении secretum vitae – то бишь arcanae obices, или mysterieuses barricades, – излечивающий от чумы.

– Но Кирхер и сам умел шифровать послания с помощью нот, вы же мне о том рассказывали.

– Разумеется. И впрямь нельзя исключать, что Кирхер передал Фуке secretum vitae уже в зашифрованном виде, то есть таблатуру, при этом не доведя ее до совершенства. Помнишь, что рассказывал Девизе? Корбетта создал рондо на основе уже существовавшей мелодии. Я уверен, что он намекал на Кирхера. И это еще не все: вновь и вновь исполняя рондо на гитаре, Девизе наверняка усовершенствовал его до такой степени, что никому и в голову не придет, что столь гармоничное творение служит прикрытием некоему посланию. Невероятно, не правда ли? Я и сам с трудом в это верю.

– Должно быть, суперинтендант ревниво оберегал тайну, заключенную в рондо.

– Таблатуры загадочным образом избежали злой участи, преследовавшей моего бедного друга Никола.

– И в Пинероло…

– …он доверил тайну Лозену. Знаешь, что я по этому поводу думаю? Что Лозен собственноручно вписал посвящение «а Mademoiselle» и передал таблатуру супруге, дабы та вручила ее Марии-Терезии.

– Мне Девизе сказал, что это подарок Корбетты королеве.

– Чепуха. Ему было проще представить тебе это таким образом. На самом же деле после Корбетты и до того, как попасть к Марии-Терезии, рондо прошло через руки Фуке, Лозена и Большой Мадемуазели.

– И все же что-то тут не вяжется, господин Атто. Не, кажется ли вам, что Лозена подсадили к Фуке, чтобы вырвать у него тайну?

– Возможно, Лозен и был слугой двух господ. Вместо того чтобы шпионить за Фуке и предавать его, он предпочел открыться ему, ведь Белка обладала тонким умом. Лозен помог ей выменять secretum morbi на свободу. Однако – это делает Лозену честь – он поостерегся открыть Его Величеству Существование secretum vitae, то есть этого самого рондо. Или скорее Большая Мадемуазель и он уцепились за случай отомстить королю и выдали противоядие от эпидемии врагам Его Величества, среди коих – ах! мне больно об этом говорить – находилась королева Мария-Терезия, да сохранится светлая память о ней.

Я мысленно повторил про себя все, что услышал от Атто.

– И то сказать, есть что-то необычное в этом рондо, – пытаясь свести концы с концами, проговорил я, – его мелодия как бы делает шаг вперед и тут же отступает назад, всегда одинаковая и всегда разная. Трудно объяснить, но ее поступь напоминает то, что написано о чуме Кирхером: болезнь то удаляется, то приближается, а достигнув кульминации, резко обрывается. Словно… эта музыка и чума подобны друг другу.

– Вот как? Еще лучше. Слушая рондо все последние дни, я тоже ощущал, что есть в нем нечто загадочное и непостижимое.

Поглощенный этими догадками, я совершенно упустил из виду, зачем явился к Мелани: потребовать объяснений, как могло случиться, что у него во сне вырвались некие слова.

– Послушай меня хорошенько, – снова начал он. – У нас остается еще два неразрешенных вопроса. Первое: кому служит противоядие, чья цель свести на нет действие secretum morbi, то бишь усилий Его Наихристианнейшего Величества? Второе: что затевает Дульчибени, тот самый человек, что путешествовал в компании с Девизе и Фуке до того, как мой сердечный друг… – голос Атто дрогнул в очередной раз, – преставился здесь?