Мечтают ли андроиды об электроовцах - Филип Дик

— Не помню, — машинально ответила Юлиана, не отрываясь от чтения.

— Он был итальянцем. Но после войны ему бы не разрешили дирижировать из-за его политических симпатий. Теперь-то он уже умер. Этот фон Кароян — бессменный дирижер Нью-Йоркской филармонии — мне не нравится. Мы были обязаны ходить на его концерты, наш рабочий поселок. А что я люблю — догадайся!

Он посмотрел на нее.

— Как книга?

— Захватывает.

— Я люблю Верди и Пуччини. Все, что у нас было в Нью-Йорке, — это тяжеловесная, напыщенная музыка Вагнера и Орффа, и мы были обязаны каждую неделю ходить на эти пошлые драматические представления, устраиваемые нацистами в Медисон-сквер-Гарден — с флагами, трубами, барабанами, пылающими факелами. История готических племен или другая воспитательная чушь, но разве это можно назвать искусством? Ты бывала в Нью-Йорке до войны?

— Да, — безучастно отозвалась Юлиана.

— Правда, что там были шикарные театры? Я слышал, что были. Да и с кино теперь то же самое: вся кинопромышленность сосредоточена в одном берлинском квартале. За те тринадцать лет, которые я провел в Нью-Йорке, не было ни одной оперетты или пьесы, только эти…

— Не мешай мне читать, — попросила Юлиана.

— То же самое с книжными издательствами, — продолжал Джо невозмутимо. — Сейчас они все монополизированы, и центр находится в Мюнхене. В Нью-Йорке книги теперь только для того, чтобы было чем занять печатные станки. А вот до войны Нью-Йорк был центром мирового книгоиздательства. Так, во всяком случае, говорят.

Заткнув уши пальцами, Юлиана углубилась в чтение.

Ей попался тот раздел “Саранчи”, где описывалось легендарное телевидение, рассказывалось о дешевых небольших установках для отсталых народов Африки и Азии.

“Только предприимчивость янки и система массового производства; Детройт, Чикаго, Кливленд — какие волшебные названия! — могли совершить это чудо, посылку этого нескончаемого и почти до безумия бескорыстного потока дешевых однодолларовых (в китайских долларах) телевизионных приборов в каждую деревню, в любую глухомань Востока. И когда какой-нибудь изможденный юноша, умирая от голода, тем не менее хватался за этот единственный шанс, который представляли ему щедрые американцы, и собирал из набора крохотный приемник с встроен иным в него источником питания размером не больше куска туалетного мыла, то что же можно было узнать с его помощью? Сгрудившись перед экраном, молодежь деревни — а часто и люди постарше — видели слова. Инструкции. Прежде всего, как научиться читать, затем все остальное. Как выкопать более глубокий колодец, вспахать более глубокую борозду. Как очистить питьевую воду, исцелить своих больных. Над их головами витала американская искусственная волна, распространяя сигналы, разнося их повсюду, всем страждущим, всем жаждущим знания массам Востока…”

— Ты читаешь все подряд? — спросил Джо. — Или пропускаешь какие-то куски?

— Как это замечательно! Он заставил нас посылать пищу и образование всем азиатам, миллионам их, — заметила Юлиана.

— Благотворительность во всемирном масштабе.

— Да. Новый курс, провозглашенный Тагвеллом, по подъему уровня жизни масс. Только послушай.

Она прочла вслух:

— “Каким всегда был Китай? Томящимся, испытывающим нужду во всем, глядящим на Запад. Его великий президент, демократ Чан Кайши, проведя китайский народ через военные годы, теперь, в дни мира, вел его к Декаде Перестройки. Но для Китая это не было восстановлением, так как в этой, сверхъестественно обширной, плоской стране раньше ничего не возводилось, и она еще оставалась погруженной в свой древний сон. Восстающее ото сна существо, гигант, которому нужно было наконец-то обрести ясное сознание в современном мире с его реактивными самолетами и автострадами, атомной энергией и заводами. И откуда же должен раздаться тот удар грома, чтобы разбудить гиганта? Чан Кайши знал это еще во время войны с Японией. Он мог раздаться только из Соединенных Штатов. К тысяча девятьсот пятидесятому году американские инженеры, техники, агрономы, учителя, врачи роем устремились в китайскую провинцию, в каждую деревню, подобно какому-то новому виду ожившего…”

— Ты знаешь, что он сделал, а? — прервал ее чтение Джо. — Он взял у нацизма все лучшее, его социалистическую часть, организацию Тодта и экономический прогресс, достигнутый при Шпеере, и все это подарил чему? Новому курсу. А выкинул все то, что уродливо — деятельность СС, расовую политику, дискриминацию. Но это же утопия! Ты думаешь, если бы союзники победили, то Новый курс оживил бы экономику и совершил бы все эти социальные сдвиги, поднял бы благосостояние? Ничего подобного! Чан Кайши выдумал некую форму государственного синдиката, корпоративного государства, вроде того, к которому мы пришли при Дуче. Он утверждает: вы будете иметь только хорошее и ничего из…

— Дай дочитать! — огрызнулась Юлиана.

“И эти рынки на населенной миллионами земле обеспечили на много лет работой заводы Детройта и Чикаго. Этот гигантский зев никогда не наполнится, этот народ и за сто лет не обеспечить нужным количеством грузовиков, кирпичей, стальных болванок, одеждой, пишущими машинками и каплями от насморка. В тысяча девятьсот шестидесятом году наивысший уровень жизни в мире считался у американского рабочего, и все потому, что Штаты изящно назывались “наиболее благоприятствующей страной” при заключении торговых сделок со странами Востока. США больше не оккупировали Японию, а последняя никогда не оккупировала Китай, тем не менее неоспоримым фактом было то, что Кантон, Токио и Шанхай покупали не британские товары, а американские. И каждая новая сделка способствовала увеличению благосостояния рабочего в Балтиморе, Лос-Анджелесе и Атланте. Тем, кто делал долгосрочную политику, людям в Белом Доме, обладающим широким кругозором, казалось, что они почти добились цели. Исследовательские ракеты должны были вот-вот устремиться в космические бездны, покидая Мир, который наконец-то увидел окончание своих вековых болезней: голода, эпидемий, войн, невежества. Эквивалентные меры социального и экономического развития, предпринятые Британской империей, принесли подобное же облегчение участи широким массам Индии, Бирмы, Африки, Ближнего Востока. Продукция заводов Рура и Манчестера, сталь Саара, нефть Баку — все слилось, и взаимодействовало в сложной, но действенной гармонии. Народы Европы наслаждались тем, что казалось…”

— Я полагаю, что именно они должны править миром, — сказала Юлиана.

Она оторвалась от книги.

— Они во всем были лучше всех. Британцы.