Глаз бури - Екатерина Мурашова

– Оля не просила у меня денег на революцию. Она полагает, что я в этом смысле безнадежна, так как окончательно увязла в семейном болоте. Что касается Софи, то в ней было и есть то, чего во мне всегда не хватало. Трудно сказать, кто из нас больше получает от нашей дружбы…

– Возможно, ты и права, – серьезно кивнул Василий, соглашаясь с женой. – Но вот чем больше я думаю о том, что именно ты получаешь от этого общения, тем меньше мне это нравится. Одно дело, когда Софи почти официально считалась невестой Пьера Безбородко. Он, конечно, рохля и пое-эт, – на последнем слове лицо Василия презрительно скривилось. – Но все-таки вполне приличный человек, из уважаемой семьи… Я все время думал, что его маман в любом случае не допустит этого брака, но теперь, когда твоя Софи связалась с Тумановым, да еще этот непонятный скандал с рубинами на карнавале… Право, я просто не понимаю, как в ее положении можно вести себя столь неосмотрительно и своими руками губить малейшую возможность вернуться к нормальной жизни…

– Волею случая Софи спасла Туманову жизнь и теперь подружилась с ним! – заявила Элен. – Что в этом предосудительного? А что до того человека, который подарил ей ожерелье, так Софи клятвенно заверила меня, что она и по сей день не знает, кто он такой. Я ей верю!

– Элен! – Василий картинно всплеснул белыми, красивыми руками. – Я сейчас с тобой, ей-богу, с ума сойду! Ты сама себя теперь слышишь ли?! Разве приличная девица может попасть в ситуацию, когда незнакомый (!) мужчина дарит ей рубиновое колье! Ты только попробуй представить в таком положении себя… – Элен мгновенно вспомнила о векселях, подаренных ей Тумановым, и закашлялась, едва не задохнувшись от комка, мгновенно возникшего где-то в горле.

– Вот видишь! – торжествующе воскликнул Василий, по-своему истолковав смятение жены. – Тебе даже подумать страшно!

«Боже! Как Васечка мне доверяет! А я…» – подумала Элен и едва не разрыдалась от охватившего ее отчаяния. В такой позиции говорить о Софи казалось почти спасением.

– Ты не прав относительно Софи, милый, – мягко сказала Элен. – Я понимаю, что снаружи все это выглядит… Гм…Слегка странно. Но ведь я, по счастью, знаю ее как никто другой. Она сильный и очень умный человек, и просто не может войти в отношения, которые были бы… были бы по-настоящему предосудительны. Если она теперь близка с Тумановым и находит его интересным и дружелюбным человеком, это значит, что мы мало знаем о нем и плохо его понимаем…

– Элен! Для твоего возраста и положения ты просто поразительно наивна! – закричал Головнин. Элен даже вздрогнула от неожиданной резкости его тона. – Десятки, если не сотни девиц и дам разного достатка и положения находили Туманова интересным и дружелюбным! До поры до времени… И все это всегда развивалось по одному и тому же сценарию. Неужели ты думаешь, что молоденькая сельская учительница станет исключением в этом правиле?!

– Я это вполне допускаю, – важно кивнула Элен. Она всегда отличалась поразительной верностью друзьям и в любом случае придерживалась о них очень высокого мнения. – Встреча с Софи может перевернуть жизнь и взгляды любого мужчины…

– О Господи! Вразуми ее! – простонал Головнин и выразительно взглянул на лепной потолок. Никакого ответа оттуда не последовало.

– У меня есть основания так думать, – спокойно продолжала Элен. – Софи писала ко мне, что Туманов уже не раз имел возможность воспользоваться ее девичьей неискушенностью, но не сделал этого. Напротив, в откровенно двусмысленной ситуации он повел себя как настоящий джентльмен…

– Элен! Элен! Дорогая! – Василий протестующе замахал руками. – Я просто не могу больше слышать этот бред. Да Софи просто врет тебе и ее вполне можно понять! Разумеется, Туманов воспользовался первой же возможностью, и именно на этой основе строится их восхитительная дружба, потому что никакой другой основы у нее просто не может быть, и ты сама это поймешь, если возьмешь на себя труд хоть чуть-чуть подумать. Конечно, Софи хочется одеть эту обыкновеннейшую и пошлейшую историю в романтический флер, что она и делает не без успеха, так как, помимо естественной девичьей склонности к романтизму, обладает еще и литературным даром. Ты же и рада развесить уши… Подлинный драматизм ситуации заключается в том, что все это не дамский французский роман, а обыкновенная жизнь, и вскорости твоя Софи, как и все после встречи с Тумановым, останется совершенно у разбитого корыта, и в дальнейшем не сможет рассчитывать ни на что и ни на кого, даже на Петеньку Безбородко…

– Васечка! – слезы все же выступили на глазах Элен. – Ты говоришь ужасные вещи, и я не хочу тебе верить!

– Это уж как тебе заблагорассудится, дорогая, – Головнин пожал плечами. – Я не поп, насильно заставлять верить не стану. Но вот что скажу: Домогатской я где-то даже сочувствую, но она выбирала сама, а я должен о семье думать. От тебя ждать здравых рассуждений в этом вопросе не приходится, и потому: после всех скандалов я не желаю ее видеть в своем доме…

– Васечка! – закричала Элен, вскакивая. – Что ты говоришь?! Не принимать Софи?!!

– То, что ты услышала! – отрезал Головнин и тоже поднялся. – Если тебе наплевать на себя и на меня, вспомни о том, что у нас – дети. Домогатскую не принимать, это окончательно.

И прежде, чем потрясенная Элен успела еще что-то сказать, Василий Головнин вышел из будуара жены, плотно притворив за собой дверь.

Окончательная близость случилась у них почти что между делом. В один из ненастных, слякотных, не то зимних, не то позднеосенних дней, после длинной прогулки и не менее длинного разговора обо всем, они молча сидели рядом на софе, напротив камина в покоях Туманова. Софи прислонилась затылком к стене и часто моргала глазами, не без оснований опасаясь внезапного и немедленного засыпания. Вытянутые красно-желтые языки пламени походили на тощих, причудливо извивающихся и скалящихся в улыбке арлекинов.

– Михаил, скажи там, чтоб меня к Дуне отвезли, – несколько невнятно попросила девушка. – Я сейчас встану. Прямо вот сию минуту…

– Есть смысл? – несколько напряженно спросил Туманов. – Ты вполне можешь остаться здесь… Я уйду…

– Но ведь все равно скажут…

– Софья! Слушай сюда! Я понимаю, что ты нынче спать хочешь, и вообще не вовремя, но когда-то все одно пришлось… Ты смекаешь ли, что все, у кого хоть чуточки интерес к этому делу есть, уже все промеж себя касательно нас решили? И что мы там теперь будем делать или говорить, уже никакого значения с точки зрения сплетен не имеет?