Иосиф Сталин – беспощадный созидатель - Борис Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самосуд, художественный руководитель Большого театра:
«Постановление абсолютно правильное. Камерный театр – не театр. Таиров – очковтиратель. Идея постановки «Богатырей» порочна. Демьян Бедный предлагал мне эту пьесу еще в Михайловский театр, но я от нее отказался».
Мейерхольд, народный артист республики:
«Наконец-то стукнули Таирова так, как он этого заслуживал. Я веду список запрещенных пьес у Таирова, в этом списке «Богатыри» будут жемчужиной. И Демьяну так и надо. Но самое главное в том, что во всем виноват комитет и персонально Боярский. Он меня травит. Пока в комитете будет такое руководство, искусство развиваться не будет»…
Тренев, драматург, автор «Любови Яровой»:
«Я очень обрадован постановлением. Я горжусь им, как русский человек. Нельзя плевать нам в лицо. Я сам не мог пойти на спектакль, послал жену и дочь. Они не досидели, ушли, отплевываясь. Настолько омерзительное это производит впечатление»…
П. Романов, писатель, прозаик:
«Хорошо сделали, что хлопнули. Демьян берет своим орденом, связями и грубятиной. На этот раз дело не вышло. Это раз, а, во-вторых, очень хорошо, что заступились за русский фольклор, русских богатырей. Надо же искать и русских героев».
Городецкий, поэт:
«Я никаким репрессиям сочувствовать не могу, но мне нравится, что бьют за издевательство над фольклором, а не за темы из него. Нельзя так относиться к истории народа, и еще приятнее, что ударили по Таирову: он жулик».
Всеволод Вишневский, драматург:
«Поделом Демьяну, пусть не халтурит. Это урок истории: «не трогай наших». История еще пригодится, и очень скоро. Уже готовится опера «Минин и Пожарский – спасение от интервентов». (Такая оценка решения не помешала Вишневскому пойти к Таирову с выражением соболезнования.)
В. Луговской, поэт:
«Постановление вообще правильное, но что особо ценно, это мотивировка. После этого будут прекращены выходки разных пошляков, осмеливавшихся высмеивать русский народ и его историю. До сих пор считалось хорошим тоном стыдиться нашей истории».
И. Трауберг, режиссер, автор кинокартины «Встречный»:
«Советское государство становится все более и более национальным и даже националистическим. В силу этого совершенно неожиданные вещи находят защиту у руководства партии. Становится трудней работать, тем более, когда столько руководящих лиц, – и главреперткомовцы, и комитет по делам искусств не могут правильно решить смысл пьесы, которую приходится снимать после того, как она ими принята».
С. Клычков, писатель:
«А впрочем, может быть, все может быть. Великий русский народ все-таки насчитывает сто миллионов, и он, конечно, имеет свое право на искусство большее, нежели на коробках для пудры и киосках а-ля-рюсс. Может быть, когда-нибудь и посмеют меня назвать русским писателем. Русское искусство нельзя бросить под хвост вогульскому эпосу.
Кому дали на поругание русский эпос? Жиду Таирову да мозгляку Бедному. Ну что можно было кроме сатиры ожидать от Бедного, фельетониста по преимуществу? Но кто-то умный человек и тонкий человек берет их за зад и вытряхивает лишнюю вонь.
Демьяну Бедному влетело поделом. Этим постановлением реабилитируется русская история, а то все у нас дерьмом называют. Надо было. Теперь начинают признавать прогрессивное значение за многими фактами, пожалуй, поймут, что и кулик мог быть полезен. С другой стороны, постановление как бы реабилитирует христианство; может быть, поймут, что и сейчас верующий не подлец, потому что красть не станет.
Надеюсь, что писателям легче будет писать правду, а критики должны будут признавать свои ошибки»…
Ю. Олеша, писатель:
«Пьеса здесь главной роли не играет. Демьян заелся. Демьяну дали по морде. Сегодня ему, завтра другому. Радоваться особенно не приходится. Демьяну выплачивается за его прежние грехи»…
Ромм Михаил, кинорежиссер:
«По существу, конечно, статья (Керженцева. – Б. С.) правильная, и всем досталось по заслугам. Но где же комитет искусств был раньше? Очевидно, этот спектакль смотрел кто-либо из членов правительства, и Керженцеву предложили самого себя высечь»…
Литовский, председатель Главреперткома:
«Я не выступлю на беспартийном совещании. На совещании членов партии я скажу, что виноват в этом не только Литовский, но и комитет: Керженцев, Боярский, а также Городинский, которые принимали спектакль».
М. Булгаков, автор «Дней Турбиных»:
«Это редкий случай, когда Демьян, при его характере, не будет злорадствовать: на этот раз он сам пал жертвой, – а не подхихикивать над другими. Пусть теперь почувствует сам»».
Характерно, что братья писатели и режиссеры, артисты и драматурги не скрывали своего злорадства по поводу того, что Таиров и Демьян Бедный сели в лужу. Какое-либо чувство солидарности подавляющему большинству из людей советской литературы и искусства было неведомо. Оттого и гибли они все поодиночке.
Впрочем, и то сказать, а кто бы им позволил солидарность проявлять. Любой, кто попытался бы создать некое подобие независимого профсоюза литераторов и театральных работников или организовать какое-либо коллективное письмо в защиту репрессированных и тем более с протестом против репрессий, был бы немедленно «изъят» органами НКВД. Это не значит, что писем с просьбой облегчить участь того или иного писателя или артиста, оказавшегося в ГУЛАГе, не писали вовсе. Нет, писали, и довольно много. Но делалось это в индивидуальном порядке или небольшими группами друзей по два-три человека. Такая форма апелляции к верховной власти в лице Сталина, Молотова или наркома внутренних дел была вполне допустимой, и даже в тех случаях, когда письма не приводили к изменению судьбы осужденных, сам факт таких писем их авторам не ставился в вину.
Одним из немногих, кто довольно прохладно отнесся к запрету «Богатырей», был Андрей Платонов. Информатор НКВД так передавал его настроение: Андрей Платонов – Не видел спектакль и не читал пьесы: думает, что они действительно никуда не годятся. К Камерному театру относится резко отрицательно. Об исторической части критики говорит осторожно, так как плохо знает историю; но тем не менее, ему неприятен упор на крещение Руси и заслуги Минина и Пожарского, он говорит, что для преданности социализму ему достаточно других, более близких и убедительных примеров, а слишком большое количество неприкосновенных святынь сковывает жизнь. Но очевидно, что эта сторона дела его мало задевает».
О.С. Литовский, после войны угодивший в лагерь как «космополит», но счастливо вынырнувший из ГУЛАГа после смерти Сталина (а впоследствии подсевший на морфий), оставил нам весьма интересные мемуары. Там он следующим образом изложил историю с «Богатырями»: «В своем увлечении театром Демьян набрел на злополучных «Богатырей». То была пародийная опера с музыкой Бородина и текстом небезызвестного драматургических дел мастера конца прошлого века Виктора Крылова. Она шла в конце девяностых годов в Большом театре, не вызвав никакого шума, кроме нескольких, довольно благоприятных оценок музыкальной критики, и совершенно понятно, почему именно в «Богатырях» Бородин подвергал осмеянию квазинародный стиль в музыке. Именно музыка Бородина и составляла существо пародии.
А Демьян Бедный перенес центр тяжести с музыки на текст. У Демьяна в «Богатырях» пародийному осмеянию подвергалась не квазинародная музыка, а вся богатырская эпопея. И надо сказать, что и в этом плане Демьян внес не очень много нового в крыловский текст, который он использовал полностью как материал.
Усугубил первоначальную ошибку Демьяна Таиров, трактовавший бородинскую пародийную музыку всерьез, по-оперному, а из текста сделавший плакатно-балаганное, откровенно пародийное зрелище. Ошибку довершил я, разрешив пьесу и расхвалив спектакль в печати.
В конце концов, все это было в духе безбожных, нигилистических представлений двадцатых и тридцатых годов.
Незадолго до «Богатырей» в Театре сатиры шло архииздевательское сатирическое обозрение Н. Адуева «Крещение Руси». В этом обозрении показывалось, как Владимир спьяну крестил киевлян».
А жена Михаила Булгакова Елена Сергеевна записала в дневнике 2 ноября 1936 года: «Днем генеральная «Богатырей» в Камерном. Стыдный спектакль». И 14 ноября зафиксировала реакцию Булгакова на запрет спектакля: «В газете – постановление Комитета по делам искусств: «Богатыри» снимаются. «…За глумление над крещением Руси…» в частности.
– Таиров лежит с капустным листом на голове, уверяю тебя».
Тем временем падение Демьяна продолжилось 20 июля 1937 года, когда Сталин направил записку главному редактору «Правды»:
«Тов. Мехлис!
На Ваш запрос о басне Демьяна «Борись или умирай» отвечаю письмом на имя Демьяна, которое можете ему зачитать.
Новоявленному Данте, т. е. Конраду, то бишь… Демьяну Бедному.
Басня или поэма «Борись иль умирай», по-моему, художественно-посредственная штука. Как критика фашизма, она бледна и неоригинальна. Как критика советского строя (не шутите!), она глупа, хотя и прозрачна.
