Иосиф Сталин – беспощадный созидатель - Борис Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для Ягоды и Сталина было важно, что бывший оппозиционер все еще не отказался от политических амбиций, а значит, представляет определенную опасность. Тем более, что дальше в дневнике Презента, в записи от 10 февраля 1929 года, были зафиксированы совсем уж крамольные речи Стеклова: «Стеклову, как крупному чиновнику ЦИКа, оборудовали большой отдельный кабинет. Я распорядился перевесить туда находившийся в моей с Ю. Потехиным комнате солидный портрет Рыкова. Портрет этот висит в комнате Стеклова уже довольно долго. Позавчера он говорит Потехину: «Как, у меня висит портрет Рыкова!» – «А что, – отвечает Потехин, – не оправдал доверия?» – «Нет, ничего. Он человек хороший. Звезд с неба, правда, не хватает, но ничего». – «А кто, по-вашему, сейчас самый талантливый человек?» – спрашивает Потехин. – «Троцкий, конечно. Но он выслан, кажется, за границу, и теперь не осталось ни одного умного человека. Томский, вот, очень талантлив, но он мало популярен. А это такой человек, который может дать много очков вперед многим европейским министрам».
Восхваления Троцкого Сталин Стеклову не простил. Получалось, что бывший редактор «Известий» и Иосифа Виссарионовича не относил к числу умных людей, раз утверждал, что таковых после изгнания Троцкого в руководстве страны не осталось. В феврале 38-го Стеклов будет арестован и в сентябре 41-го, как и Презент, умрет в тюремной больнице.
Отметил Ягода и запись от 25 февраля 1929 года, зафиксировавшую весьма нелестную характеристику Стекловым Михаила Кольцова: «Не могу видеть творения Михаила Кольцова. Во Франции, знаете, есть журналисты, которых называют «револьверными». Они в погоне за сенсацией готовы пойти под револьвер, нож, веревку. Отличие Кольцова от таких журналистов то, что он хочет быть «револьверным» журналистом, но без всякого риска в работе».
Сталин тоже хорошо запомнил эти строки. И в 38-м году вернувшемуся из Испании Кольцову Иосиф Виссарионович задал странный, на первый взгляд, вопрос: «У вас есть револьвер, товарищ Кольцов?» – «Есть, товарищ Сталин», – ответил удивленный редактор «Огонька». «Но вы не собираетесь из него застрелиться?» – «Конечно, нет. И в мыслях не имею». – «Ну вот и отлично, – заключил Сталин. – Еще раз спасибо за интересный доклад, товарищ Кольцов. До свидания, дон Мигель». Иосиф Виссарионович решил сделать из Михаила Ефимовича настоящего «револьверного» журналиста. Чтобы все было по-настоящему: не только сенсации, но и реальный риск получить пулю. Возможно, сгубили Кольцова, среди прочего, его неумеренные славословия в адрес «железного наркома» Ежова. 8 марта 1938 года в «Правде» Кольцов охарактеризовал Ежова как «чудесного несгибаемого большевика, который дни и ночи не встает из-за стола, стремительно распутывает и режет нити фашистского заговора».
Но уже 27 сентября 1938 года Ежов и его первый заместитель Берия положили на стол Сталина обширный компромат на Кольцова, наверняка подготовленный по требованию вождя:
«КОЛЬЦОВ (ФРИДЛЯНД) Михаил Ефимович – журналист, член ВКП(б), депутат Верховного Совета РСФСР.
КОЛЬЦОВ родился в 1898 г. в городе Белостоке (Польша) в семье коммерсанта по экспорту кожи за границу.
С начала 1917 года КОЛЬЦОВ сотрудничает в Петербурге в журналах.
По агентурным данным, в летних номерах Петербургского журнала для всех (1917 г.) помещен ряд статей КОЛЬЦОВА с нападками на большевиков, на Ленина.
В 1918–1919 гг. КОЛЬЦОВ сотрудничает в газете ярко выраженного контрреволюционного направления «Киевское эхо». Содержание статей КОЛЬЦОВА того периода характеризуется «жалостью» к врагам революции, смакованием «жестокостей» большевиков и пасквилянтством.
В № 1 «Киевское эхо» от 13 января 1919 года в статье, озаглавленной «Жалость», КОЛЬЦОВ писал:
«Семьи осужденных или сами расстреливаемые ползали у ног красноармейцев, плакали, рвали на себе волосы, умоляли о пощаде и жалости. В этих случаях расстрел был особенно жестоким и потрясающим».
«Я был в Москве: мне нужно было разделываться за фельетон о чрезвычайке, напечатанный в одной из московских газет. Я провел на Лубянке пятнадцать жутких и душных минут».
В том же «Киевском эхо» за 3 февраля 1919 г. КОЛЬЦОВ писал:
«Мне довелось видеть первые китайские советские отряды. Просторные казармы у Воробьевых гор. Ряды винтовок, низко стриженные головы. Коммунистические воззвания на стенах. Портрет Ленина. Косые глаза. Высокий, визгливый азиатский смех.
Это очень остро и неслыханно – сочетание восточной «победоносной» экзотики с дальнобойным железобетонным европейским коммунизмом.
Так же буднично и старательно, как мыли по утрам желтые красноармейцы свои жесткие круглые головы, – пошли они (неумолимые, наступающие китайцы) теперь на Волгу, на Украину, стреляют в черные незнакомые дома, опустошают кумирни незнакомых и ненужных богов» (Вероятно, этот фельетон Кольцова вдохновил Михаила Булгакова на написание рассказа «Китайская история», где описывается история жизни и гибели китайца, вступившего в Красную Армию и героически погибшего за дело революции, о которой он имел очень смутное понятие, но наивно радующегося своему искусству «виртуоза»-пулеметчика. – Б.С.).
В 1921 году, будучи направленным НКИД в Прагу для работы в газете «Новый путь», КОЛЬЦОВ получал письма от кадетского журналиста ПОЛЯКОВА-ЛИТОВЦЕВА, встречался с белоэмигрантскими журналистами, в частности с Петром ПИЛЬСКИМ.
В 1930–1931 годах под влиянием критики в связи с «зеленым голодом» КОЛЬЦОВ был настроен оппозиционно:
«Колебания он испытывал вправо. Именно тогда я встретил у КОЛЬЦОВА вернувшегося из ссылки МАРЕЦКОГО, КОЛЬЦОВ отзывался о нем хорошо, говорил, что МАРЕЦКИЙ очень нуждается. КОЛЬЦОВ часто рассказывал о голоде, недовольстве и волнениях среди крестьян в связи с перегибами в колхозной политике».
В связи с арестами врагов народа АНТОНОВА-ОВСЕЕНКО и других, КОЛЬЦОВ высказывал большое смятение и растерянность.
«7-го февраля КОЛЬЦОВ с угнетенным видом заявил: опять аресты. Арестованы БЕЛОВ, ВИКТОРОВ, ТКАЧЕВ. Несколько дней назад я ходил на лыжах с РАБИЧЕВЫМ и ТКАЧЕВЫМ – один застрелился, другой арестован.
Смещены ДЫБЕНКО и ЕГОРОВ. Это настолько неприятно, что даже не публикуют сообщений. ЕГОРОВА держали на высоком посту за преданность, а не за военные таланты. Народ все берут и берут».
Зимой 1937–1938 гг. проходя мимо дачи СЕРЕБРЯКОВА, КОЛЬЦОВ с сожалением и грустью сказал:
«Да, опрокинулся СЕРЕБРЯКОВ. Теперь ему больше ничего не надо: ни дачи, ни участка, ни сада, ни площадки.
Мне Наркомвнудел предлагает дачу из тех, что конфискованы, но я не хочу брать. Не могу. Пусть это донкихотство, но щепетильность моя не дает мне принять в дар то, что у другого взято таким путем».
После приезда из Испании КОЛЬЦОВ говорил:
«Приехав сюда, я почувствовал буквально на своих плечах, как тяжела обстановка. Раньше бывало, спрашиваешь о человеке, как он поживает, где работает? Сейчас, увы, я сразу выучился применять эту печальную формулу: «А у него все в порядке?».
«Сейчас такое время. Что ближайшие два месяца надо лучше дома сидеть и ни с кем не встречаться, к тому времени все установится, аресты схлынут».
Говоря о положении в Испании, КОЛЬЦОВ заявлял:
«Сейчас испанская компартия утрачивает свою руководящую роль, начинает терять свой авторитет и в ближайшее время будет все больше терять. В среде иностранцев, сражающихся в рядах республиканской армии, эти слухи об арестах в СССР вызывают колебания».
Касаясь иностранных писателей, КОЛЬЦОВ говорит, что «очень многие из них (Роже Мартен Дю Гар, Жюль Ромен и другие) в результате последних арестов в СССР отворачиваются к А. ЖИДУ».
«Фейхтвангер сейчас настроен значительно хуже, чем в момент, когда он писал свою книгу об СССР. На него повлияли факты арестов в СССР.
У нас все подчиняются конъюнктуре, в особенности в отношении к иностранным писателям. К ним подходят как к нашим «законопослушным». При такой политике мы и растеряли всех наших друзей. Фактически это ЦК воспитывал в таком духе».
Осужденный участник антисоветской организации правых АНГАРОВ 4 ноября 1937 года показал, что КОЛЬЦОВ создавал неблагоприятную обстановку для приезжающих в СССР иностранных писателей и воздействовал на некоторых из них в антисоветском направлении.
«Во время приезда Ромен Роллана в СССР ко мне пришел по поручению КОЛЬЦОВА АПЛЕТИН, который заявил, что КОЛЬЦОВ просил не вмешиваться в деятельность АРОСЕВА по встрече и устройству РОЛЛАНА.
АРОСЕВ же создал невозможные условия встречи и пребывания Р. РОЛЛАНА в СССР. КОЛЬЦОВ, прося не вмешиваться в это дело, дал линию контрреволюционного поведения в этом вопросе.
Во время приезда Андре ЖИДА в СССР я виделся с КОЛЬЦОВЫМ, который рассказал мне, как он думает организовать ознакомление этого «знатного путешественника» со страной. План этот, по существу, изолировал А. ЖИДА от советского народа и ставил его в окружение таких людей, которые могли дать неправильное представление о стране. «Посмотрите, – добавил КОЛЬЦОВ, – что он напишет о нас после всего этого». При поездке по СССР у А. ЖИДА, как известно, был ряд инцидентов, в частности в Гори».
