Там, где цветет полынь - Ольга Птицева

открыть глаза, чтобы все это исчезло. Но невидимое продолжает существовать, как бы разум ни доказывал обратное. Теперь Уля знала это наверняка. Потому она продолжала стоять, покачиваясь на горьком ветру, пока не услышала смех, разносимый им по полю. Где-то там, за полынными волнами и стеной, разделяющей дозволенный кусок поля и неведомый край теней, надрывно смеялся ребенок. Он хохотал, всхлипывал и подвывал, не понимая, что уже вопит и смех его давно превратился в плач.

Когда Никитка был совсем маленьким, он всегда плакал так, стоило ему разыграться. Уля просто щекотала ему мягкие пяточки, а он принимался смеяться, срываясь на истошный крик, и долго потом не мог остановиться, икая и всхлипывая. Маму очень пугали такие приступы. А кого бы не испугали?

Уля отлично запомнила, как краснели в такие моменты детские щечки, как тельце становилось липким от пота. Как сам Никитка вдруг понимал, что контроль над весельем потерян, как пугался, но остановиться уже не мог, пока силы окончательно не покидали его. Тогда он забывался сном под тревожные взгляды мамы.

Этот смех Уля ни с чем бы не перепутала. Она стояла, вся – полынь и ветер, слушая Никиткин плач, и ни капли не удивилась, когда навстречу ей, попадая в такт рваного детского смеха, поползли языки тумана. Это тени мертвецов смеялись Уле в лицо, подбираясь все ближе. Все, кого забрал с собой полынный дух. Все, чьи подарочки были отданы Гусу. Все, чей круг замкнулся на поле, чтобы проклятая трава обновлялась, чтобы Гус был доволен, чтобы полынники глотали чертовы таблетки, чтобы подарочки сыпались в старческие руки, чтобы туман набирался их силы и снова приходил за причитающимся ему. Чтобы круг замыкался в каждом, кто начал игру. Например, в Рэме.

Уля открыла глаза. Поле послушно исчезло, рамка зеркала заполнилась отражением кухни в мутной дымке пара. Ульяна вскрикнула, почувствовав наконец обожженную кипятком кожу, и закрыла кран. Ополоснула кружки в набравшейся воде, поставила их на край раковины и оперлась на него руками. Одиннадцать дней, которые остались ей, медленно превращались в десять. Но и за них, при должном везении, можно успеть раздобыть последний подарочек. Вручить Гусу, чтобы тот исполнил одно, но самое главное желание.

Да только с полынью Уля жить научилась. Деньги она сумеет заработать сама. Мама после записок Артема виделась ей чужой, пусть и несчастной женщиной. И даже шикарная квартира с видом на Красную площадь станет тюрьмой, если гнить в ней один на один с неизбывным чувством вины. И Рэмом, который будет смеяться в унисон Никитке, стоит только закрыть глаза возле зеркала. А закрывать их придется. Потому что смотреть на себя, бросившую человека подыхать в тумане ради собственного благополучия, будет мерзко еще долгие годы.

Уля встряхнула головой. Как просто все оказалось! Как легко может быть на душе, если принять правильное решение! Она потянулась к чашкам, но вспомнила, что чай убран в сумку, и поставила их обратно. Так даже лучше. Ни к чему умирающему еще и кипятком обливаться, услышав неожиданные новости.

Улыбаясь сама себе, Уля шагнула в коридор и спокойно вошла в комнату, где притих Рэм. Ей больше не было страшно.

* * *

– Если попрошу Гуса отпустить тебя, снять метку, полынь перестанет тебя убивать? – выпалила она, переступая порог.

Рэм лежал на диване, неловко откинувшись на подушку. Он тут же распахнул глаза. Взгляд немного поблуждал по комнате и впился в Улю.

– Повтори, – прохрипел Рэм, приподнимаясь.

– Если я попрошу Гуса забрать у тебя метку, полынь отвяжется? Как думаешь? – спокойно спросила Уля, делая вид, что в этих словах не было ничего необычного.

– Ну да, конечно. – Рэм хмыкнул, опускаясь на подушку. – С каких это пор старина Гус стал фабрикой по исполнению дурацких желаний?.. – И осекся, наконец понимая, о чем идет речь. – Нет.

Он рывком сел, болезненно охнул, но не позволил телу расслабленно вытянуться.

– Совсем с ума сошла…

– Мне неинтересно, что ты по этому поводу думаешь. Мне только нужно знать, успеем ли мы вытащить тебя, принеси я вещицу, скажем, завтра. Или послезавтра. До того как Зинаида о тебе прознает.

– Глупость какая-то. Ты что, собралась потратить на это свое желание, если выиграешь чертову игру? Совсем поехала?

– Не черти, – машинально поправила его Уля и улыбнулась. – Если ты так реагируешь, значит, это возможно. Убрать метку. Она перестанет тянуть из тебя последние соки, потом Варя засунет тебя в какую-нибудь больничку, где всё подлатают… И здравствуй, нормальная жизнь.

– Бред. – Рэм дернул плечом. – Ты сама себя слышишь вообще? Снять метку…

– Гус не может воскрешать, но ты же пока не умер.

– Он не согласится.

– Да почему? – Уля присела на краешек дивана. – Что ему ты? Один из множества. Подножный корм, кажется, так говорилось? Ну вот. Он просто тебя отпустит. Ну а если откажется… Пожелаю себе огромную базуку и пристрелю его к чертовой бабушке.

– Что-то ты подозрительно развеселилась, – заметил Рэм, прижимаясь затылком к стене. Его веки устало опускались – спорить он больше не собирался.

– Да потому что я устала так, понимаешь? Постоянно бояться и скорбно смотреть по сторонам. – Уля уселась поближе, откинулась назад, чтобы их плечи соприкоснулись. – Я начала эту игру, чтобы избавиться от полыни, я не умела с ней жить. Но ты меня научил. Я у тебя в долгу.

– Не по собственному желанию, уж извини. Мне приказали. По сути, я нехило так тебя подставил.

– Плевать. Знаешь, где я встретила Гуса в первый раз? На мосту. Хотела спрыгнуть, не могла больше… Думала, что сумасшедшая. – Уля тоже прикрыла глаза, вся обращаясь в голос. – Что я одна такая, свихнувшаяся дура… Когда ты рассказал мне об игре… Да господи, я на что угодно бы согласилась, лишь бы это закончилось! Поэтому не думай, будто это твое красноречие сбило меня с толку. – Она шутливо пихнула Рэма плечом, тот хмыкнул в ответ. – Я просто попробую. Если Гус откажет, ну что ж… Не обижайся, но я тут же попрошу перенести меня куда-нибудь на Бали.

– Все равно глупо… После всего, что с тобой успело случиться, тратить желание на такое… Ты же почти меня не знаешь. А того, что тебе известно, достаточно, чтобы понять: до святого мученика мне как Ипкинсу до гепарда.

– Кстати, где он?

– У Вари остался. Я потому к ней и рванул: боялся, что Зинаида меня утащит, а Ипкинса выкинут в ближайшую помойку.

– Он бы и там о себе позаботился.

– Это точно.

Они помолчали, но Уля не собиралась сдаваться.

– Можешь сколько угодно доказывать, что большей сволочи, чем ты, на свете не сыскать, но