Там, где цветет полынь - Ольга Птицева

– Очень невовремя, мам, – прошептала Ульяна, не позволяя себе надеяться увидеть совсем другое имя.

Свежедобавленный в память адресной книги номер Рэма радостно сверкал на экранчике. Уля на секунду зажмурилась, губы растянулись в глупой улыбке.

– Помяни черта, вот и он, – проговорила она, предвкушая, как на том конце сейчас хмыкнут в ответ и хриплая просьба не чертить проведет итог под ужасами прошедшей ночи.

– Ульяна, – позвал ее незнакомый женский голос. – Ульяна, это ты?

– Да… – Она сжалась в предчувствии беды.

– Это Варя…

Слова оборвались сдавленным всхлипом.

– Алло! Варя! Я тебя не слышу! Что случилось?

– Уля… тут с Рэмом… беда. Он приехал к нам, и ему стало плохо. Мы вызвали скорую… Врачи говорят, что он… Что он… Уля…

– Я здесь. Говори, – чужим, отстраненным голосом проговорила Уля.

Перед ее глазами стояло бледное, покрытое бисеринками холодного пота лицо Рэма. И ничего больше. Только полутьма его машины. Их дыхание. И его боль, которую не избыть.

– Врачи ничего толком сказать не могут… Но все очень плохо. А он не хочет даже на обследование лечь… Я не знаю, что делать… Ульян, ты можешь приехать? Прямо сейчас. Пожалуйста…

– Диктуй адрес.

Достучаться до небес

В обычные дни тариф, заломленный таксистом, вызвал бы у Ули приступ негодования. Она бы отправилась к ближайшей остановке и полдня добиралась бы на общественном транспорте, если уж так необходимо оказаться на другом конце Подмосковья, которое кто-то будто в насмешку назвал ближним.

Но в этот раз она пропустила сумму мимо ушей, и даже мрачное «оплата при посадке» не заставило Улю передумать. Она сунула в смуглую руку водителя предпоследнюю пятерку, доставшуюся от Гуса, и не глядя забрала скудную сдачу.

Двадцать тысяч как тридцать сребреников. Достаточно поманить ими, чтобы человек с разбегу бросился в полынный омут. Уля уставилась в забрызганное окно. Такси медленно ползло по утренним пробкам. Уля попыталась вспомнить, какой сегодня день недели. Но в голове пульсировал один лишь густой туман. Да что там день недели? Даже дата никак не всплывала в памяти. Ничего. Пустынное седое поле. И замерший на его границе Рэм. У него могли закончиться таблетки, а после – открыться старые раны, и заботливый мальчик Рома рухнул под ноги Вареньке, заливая деревянный пол ее дома густой кровью.

От этой картины Улю затошнило. Она просунула руку во внутренний карман куртки и на ощупь пересчитала оставшиеся таблетки. Спасут ли они того, кто гибнет без очередной дозы?

Ответа не было. Зато было такси и пробиравшее до костей предчувствие беды. Чтобы хоть как-то отогнать его, Уля всмотрелась в ползущий за окном город. Хмурое утро сменялось сумрачным днем. Тяжелые низкие тучи, прямо как те, над полем, задевали верхние этажи домов. В их серости читалось предчувствие снега, который наконец укроет исстрадавшиеся улицы, убаюкает их, медленно оседая.

Сама того не замечая, Уля погрузилась в дремоту. Машина мерно покачивалась, дорога шумела под колесами, улицы ждали снега, небо готовилось его просыпать. Уля спала, видя во сне все то же самое, а еще туман, который подбирался к городу с самого горизонта, чтобы подарить всем его жителям безмятежность смерти, ее покой и молочную белизну.

– Приехали. Выходите, – буркнул через плечо водитель, коверкая гласные.

Уля вздрогнула и открыла глаза. Улицы остались, как и небо и будущий снег, туман лишь спрятался во тьму под веками. Но разве слепцы, не видящие туман, отменяют его реальность? Если бы в Уле оставались силы, она бы спросила об этом водителя – вдруг его восточная кровь знала ответ? Но она только кивнула на прощание и вышла из машины. Та сорвалась с места, оставив Улю у здания больницы в четыре этажа с облетевшим садиком перед входом.

Уля застыла у тяжелой двери. Теперь, когда от Рэма ее отделяло всего несколько десятков шагов, страх больше не желал прятаться в закоулках разума. Он окутал Улю как туман, и даже метка была бессильна перед его властью. Из ступора ее вывела трель телефона.

– Да, Варь, я уже приехала, куда идти? – Язык с трудом шевелился в пересохшем рту.

– Третий этаж, приемная палата… – Варя на том конце трубки смешалась. – Черт, какой номер?

– Не черти, – чуть слышно попросила Уля, но Варя ее не услышала.

– Палата триста двадцать пять.

– Сейчас буду.

Старенький лифт был тесным и скрипучим. Вместе с Улей в него втиснулись дедок с загипсованной рукой, дородная девица, прижимавшая к животу картонную папку, и очень уставший парень в белом халате. Все они поехали дальше третьего, на котором вышла Уля – и попала в плен медицинских запахов и гулкой пустоты.

На секунду ей показалось, что она вернулась в больничку Гуса. Когда по коридору эхом разнесся цокот каблуков, Улю передернуло. Но мимо пронеслась незнакомая женщина, на ходу спросив:

– Вы к кому?

– В триста двадцать пятую.

– По коридору и направо.

Ни капли интереса или сочувствия. Вообще никаких эмоций не было заметно на ее нервном лице. Не Уле было ее осуждать. Спустя один полынный месяц она сама перестала бояться чужой смерти. И, кажется, своей тоже.

Но боль Рэма, ожидавшая за дверью триста двадцать пятой палаты, была совсем иного толка. Она била Улю под дых жалостью и бессилием. Потому так сложно было поднять руку и постучать.

– Войдите! – услышала она приглушенный голос Вари.

Трехместная палата оказалась тесной, но с высокими потолками, и это придавало ей неуютный, холодный вид, больше подходящий привокзальной комнате ожидания, чем месту, где больной получал покой и заботу. Свет лился из узких окон, задернутых полупрозрачными шторками.

Две ближайшие кровати пустовали. Аккуратно застеленные покрывалами, они белыми пятнами маячили где-то на краю сознания, когда Уля перевела взгляд на третью. Там, спустив ноги в ботинках с бахилами, сидел Рэм. Бледный до тошнотворной синюшности, он устало прикрыл глаза и, кажется, ничего кругом не замечал.

Варя сидела на низком стуле, накрыв ладонь Рэма своей мягкой ручкой. Когда Уля вошла, Варя повернулась ей навстречу. Два горных озера ее глаз переполняли слезы.

– Спасибо, что приехала, – еле слышно проговорила она, хватая себя за ворот цветастой кофточки.

– Спасибо, что позвонила, – откликнулась Уля, не решаясь подойти.

Рэм продолжал безучастно сидеть, не открывая глаз. Варя осторожно дотронулась до его плеча, но тот только качнул головой. Уля сделала два маленьких шага вперед и снова остановилась. Если бы Рэм метался в агонии невыносимой боли, это было бы куда менее жутко, чем абсолютное безразличие манекена. Полынь выпила из него все человеческое