Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок - Юлий Буркин

— Этого больше не будет, — заверил Лабастьер. — Вы действительно не догадывались о причинах вашей с соседями взаимной неприязни?

Выражения лиц хозяев убедили Лабастьера в их искренности, и он продолжил:

— Они находились во власти, я надеюсь, последнего, тщательно скрываемого и охраняемого ими т’анга.

В зале повисла тишина, словно король сказал что-то неприличное. Да собственно, так оно и было. Ненависть к этим тварям прошлого прививается бабочкам буквально с первого дня жизни рассказами о подвигах Лабастьера Второго и бойцов отрядов т’анг-расчистки.

— Вот как, — нарушив молчание, тихо произнес Барми. — Вот как. Многое становится ясным. И вы, я надеюсь, навели там порядок?

— Полный, — подтвердил король.

— Неужели и вправду там был этот… это… неприятное существо? — Дент-Пиррон искательно глянул на Ракши и Мариэль. Те только подтверждающе кивнули ему.

— Вы убили его? — уточнил самец маака.

— Да, — Лабастьеру не доставило удовольствие это признание. Но что сделано, то сделано.

Барми поднялся и церемонно поклонился.

— Вы достойны славы своих предков, — сказал он торжественно.

— А теперь вы будете наводить порядок у нас? — жалобно спросил Дент-Пиррон.

— Успокойтесь, — усмехнулся Лабастьер. — Я понимаю вас и в чем-то даже уважаю ваше стремление сделать жизнь интереснее и комфортабельнее. Но в вашем поведении есть, все же, нечто общее с поведением ваших соседей: и вы, как и они, не желаете довольствоваться простыми радостями, данными нам природой. А потому я все-таки буду строг.

7

Упоенно журчит ручей, ручей,

И бежит, не жалея сил.

«Кто хозяин твой?» — сам не знаю, зачем,

У него я, присев, спросил.

Он ответил мне: «Я ничей, ничей…»

И глотком себя угостил.

То, что Дент-Пиррон называл «кладовкой», на деле полностью занимало весь цокольный этаж его дома. Спустились они сюда вдвоем — только хозяин и король. Весь потолок тут был покрыт каким-то люминесцентным составом, и светло было, как днем на открытом воздухе.

— Да-а… — протянул Лабастьер при виде открывшегося ему зрелища. Ничего подобного лицезреть ему еще не приходилось. Весь пол внушительного помещения был заставлен самыми разнообразными предметами, один вид которых недвусмысленно свидетельствовал об их преступной сложности…

Дент-Пиррон, ведя гостя меж этих предметов, называя их и рассказывая об их предназначении, сперва краснел и бледнел от смущения, но затем, увлекшись, принялся говорить с воодушевлением:

— … А вот — точильная машина! Жмете ногой вот сюда, круглое точило вертится, вы подставляете лезвие, вж-жик и готово! Пользуясь ею, вы в течение дня можете наточить все ножи и сабли, имеющиеся в селении. А вот это — как будто бы просто палка. Но она начинена специальным взрывающимся порошком. Поднимаешься в небо, поджигаешь вот тут, крепко держишь палку, а крылья устанавливаешь неподвижно, как для планирования, и р-раз!… За несколько минут вы пролетаете столько, сколько не пролетели бы и за несколько часов! Эта штуковина называется «прыжок бескрылых». А это… Загляните сюда, мой король, вот в это отверстие. Видите это огромное бревно? А это, между прочим, всего лишь мой палец! Отчетливо видно каждую полоску на коже! Приспособление, названное мною, да простит меня Ваше Величество, «королевским оком», увеличивает зрительный образ примерно в пятьдесят раз! Смотрите, смотрите, сейчас вы видите краешек моего крыла. А вы, наверное, и не ведали, что материал крыла устроен так мудрено! Это крайне поучительное зрелище. А вот эту штуковину я назвал…

— Кто и в связи с чем изготовил все это? — оторвавшись от глазка «королевского ока», мрачно спросил Лабастьер Шестой.

— Честно говоря, эту коллекцию начал собирать еще мой дед. Это было его прихотью. Он считал, что изготовление подобных штуковин развивает ум и ловкость; он считал, что все это — не более, чем игрушки, и пользоваться ими по назначению не разрешал. В отличие от деда, мой отец не поощрял изобретательство. Но коллекцию сохранил. А я… В юности я любил торчать здесь. Но когда я сам стал править селением, я в полной мере ощутил ответственность и решил продолжить дело отца. И я стал бороться с изобретательством. Тогда я объявил, что всякий желающий может пополнить эту коллекцию и не будет при этом наказан; если же кто-то скроет какой-нибудь механизм, он будет наказан обязательно. И выяснилось, что чуть ли не каждая вторая семья втайне хранит какое-нибудь сомнительное приспособление. Они боялись наказания и тащили все это сюда. Это просто зараза какая-то, — сокрушенно вздохнув, развел руками Дент-Пиррон. — Прямо-таки и не знаю, как с ней бороться… А порой мне кажется, что бороться и не надо. Возможно, придет время… И все это пригодится…

Лабастьер покачал головой:

— Боюсь, подвергнув сомнению заветы Лабастьера Мудрого, вы, милейший, пошли по скользкому пути.

— Знаю, — окончательно поскучнел Дент-Пиррон. — Но… Взгляните, например, сюда. Это — каллиграфическая машина. Как пригодилась бы она вам при дворе! — Дент-Пиррон воодушевился. — Смотрите! Сюда я вставляю флуоновый лист, жму на клавиши…

Махаон с таким проворством и точностью принялся колотить по кнопкам с начертанными на них знаками алфавита, что у Лабастьера от удивления глаза полезли на лоб.

— Текст набран, — продолжал пояснять свои действия Пиррон. — Теперь жмем вот на этот рычаг… Готово! — воскликнул он и подал королю квадратный листок. Изумительно четким правильным почерком на флуоне было выдавлено:

«ВЕРНОПОДДАННЫЙ ПИРРОН, НОСИТЕЛЬ ЖЕЛТОГО БЕРЕТА, КОЛЕНОПРЕКЛОНЕННО НАДЕЕТСЯ НА МИЛОСТЬ, ДОБРОСЕРДИЕ И СПРАВЕДЛИВОСТЬ МОЛОДОГО КОРОЛЯ».

— Повторно текст набирать уже не надо, — добавил Дент-Пиррон. — Вставляем следующий листок, жмем на рычаг, р-раз! Пожалуйста! — Он протянул королю точно так же квадрат с точно такой же надписью. — Я могу сделать сто таких, тысячу, сколько угодно…

— Вряд ли это поможет вам, — хмуро разглядывая флуон, отозвался Лабастьер.

Пиррон поперхнулся.

— Ну, может быть, все-таки… — промямлил он, откашлявшись. Вялыми движениями он зачем-то вставил в щель машины новый кусок флуона, нажал на рычаг и, пряча глаза, подал королю очередной экземпляр текста.

Хватит! — рявкнул Лабастьер. — И вообще, с меня довольно. Не надо больше демонстраций. Объясните-ка лучше, зачем вам все это надо?! К примеру, эта ваша «каллиграфическая машина». К чему она?! Вы говорите, она пригодилась бы при дворе… Но у меня есть прекрасные каллиграфы, и они вполне меня устраивают! К тому же, они счастливы своим искусством, и единственное, что может сделать эта машина — лишить их счастья! «Прыжок бескрылых»? Но у нас-то есть крылья! А это ваше «королевское око»?! Что в нем королевского?! Зачем мне видеть то, чего природа видеть не позволяет?.. К сожалению, при всей моей симпатии к вам, Пиррон, я вынужден констатировать: ваша деятельность и в самом деле преступна.

Тяжело вздохнув, махаон понуро уселся прямо на ящик каллиграфической машины. Бедняга даже как будто бы стал поменьше в габаритах.

— Мне трудно объяснить вам это, мой король, — тихо сказал он. — Но я не могу все это просто взять и разломать. И не могу наказывать тех, кто это делает. Я пробовал… Я был тогда совсем молод. Моя Рууйни была беременна, а я как раз в тот момент вел непримиримую борьбу с изобретателями. И был в их числе один… Он был моим лекарем… Он сделал вот это… — Пиррон указал рукой в угол. Там, отгороженный от прочего зеленой траурной полосой начертанной на белом ракушечном полу, стоял неказистый агрегат, состоящий из цилиндрических емкостей и изогнутых трубок. — Рууйни никак не могла разродится от бремени, — Продолжал Дент-Пиррон, — и лекарь вынужден был вскрыть лезвием ее лоно… Это редкая операция, и самка при этом выживает не всегда, иногда случается заражение… Гусеничка была мертва. Но Рууйни могла бы жить дальше, и лекарь сказал, что для полной безопасности следует лишь смазать рану жидкостью, которую он получает из напитка бескрылых с помощью вот этой машины… А я не позволил ему этого и машину отобрал…

Пиррон смолк.

— Она умерла, — закончил за него король.

— Да, — махаон поднял на короля покрасневшие припухшие глаза. — Да, — повторил он и попытался улыбнуться, но вместо улыбки лицо его исказилось жалкой гримасой. — Но больше в моем селение при таких обстоятельствах не умерла ни одна самка! — почти выкрикнул он. — А у всех тех, кто сделал эти предметы, — обвел он рукой помещение, — есть свои ключи…

— Идемте, Пиррон, — тронул король плечо вассала. — Сейчас мне трудно решить что-либо. Но позже, хорошенько все обдумав, я приму решение, и постараюсь, чтобы оно было максимально справедливым. А сегодня — бал! Забудем же о печалях. Мне жаль, что я потревожил вашу память. Давайте веселиться…