Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок - Юлий Буркин

Юлий Сергеевич Буркин

Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок

ЦВЕТЫ НА НАШЕМ ПЕПЛЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Для многих читателей имя Юлия Буркина знакомо, и вряд ли в этом предисловии есть необходимость. Для других — пока еще нет, им только предстоит знакомство с этим замечательным писателем… вот для них, в первую очередь я сейчас и пишу.

С Юлием Буркиным я знакомился трижды.

Впервые — прочитав распечатку одной из самых ранних его повестей, «Рок-н-ролл мертв». Меня, что называется, «не зацепило». Я понял лишь, что автор любит рок-н-ролл, и сам не чужд музыкальных кругов, уж слишком со знанием дела были выписаны детали быта музыкантов.

Второй раз все было совсем по-другому. В какой-то скучный и однообразный вечер, из тех, что умеют подкрасться совершенно незаметно и беспричинно, я взял в руки белорусский журнал фантастики «Мега» с повестью Юлия «Бабочка и василиск». Скажу честно — я не ждал особых потрясений. Но уже на второй странице вся скука этого вечера куда-то бесследно улетучилась, а отобрать у меня журнал удалось бы лишь путем кровопролития. Мне до сих пор кажется, что «Бабочка и василиск» — это одно из лучших произведений фантастики в девяностые годы.

Ну а третий раз мы встретились уже по-настоящему. Дело происходило в городе Алма-Ате, где я тогда жил, а Юлий приехал по делам — там выходила в свет его первая книга. Мы едва успели представиться друг другу, как Юлий воскликнул: «Слушай, у тебя есть магнитофон? Я только что записал новый концерт, и даже ни разу его не прослушал — спешил!» Через час мы сидели у меня дома, и Юлий задумчиво прослушивал собственные записи. Мое первое впечатление тоже оказалось правильным — Буркин оказался не только писателем, но и рок-музыкантом. И, на мой взгляд, очень хорошим музыкантом.

Жизнь в эпоху перемен — увлекательное, пусть и нелегкое занятие. Юлий вернулся в свой родной город Томск, я переехал в Москву. Но перед этим мы успели написать вместе юмористическую трилогию «Остров Русь» (как обычно все началось с возгласа Буркина: «Слушай, я тут решил написать роман ужасов для детей, но я про детей писать не умею, а ты из их возраста еще не вышел…»). Как ни удивительно, но несостоявшийся роман ужасов до сих пор пользуется большой популярностью у детей всех возрастов, от десяти до семидесяти.

В следующую нашу встречу Юлий был уже автором самого странного проекта нашей фантастики — собственных книги и пластинки, выпущенных в едином оформлении и связанных общей концепцией. «Представляешь, человек читает книгу и слушает музыку…»

Потом у Юлия вышли два компакт-диска, но соперничество муз не прекратилось. Очередной книгой Юлия Буркина, написанной в соавторстве с томским автором Константином Фадеевым, стала «Осколки неба, или подлинная история «Битлз». Опять же, совершенно уникальный и необычный проект, связавший воедино и беллетризованную биографию знаменитых музыкантов (кстати, Юлию принадлежат одни из лучших переводов песен «Битлз» на русский язык), и фантастический сюжет.

Наверное, литературе и музыке всегда суждено идти с Юлием рука об руку, ревниво поглядывая друг на друга. Книга, которую Вы сейчас держите в руках, вроде бы далека от музыки в обычном понимании. Действие ее происходит в совершенно отличном от нашего мире, герои ее… Впрочем, не будем забегать вперед. Речь о другом — обратите внимание на стихи, предваряющие главы книги. Есть старая, но верная фраза братьев Стругацких о стихах, вставленных в тексты книг: «Стихи были либо известные, либо плохие». В этой книге вы не найдете ей подтверждения. Исключения все-таки возможны — когда писатель еще и поэт.

Слово «самобытный» в наше время во многом утратило свое положительное значение. «Самобытно», — изрекаем мы, слушая самодеятельного исполнителя, «самобытно» — замечаем, откладывая скучную книгу.

Юлий Буркин самобытен по-другому. По-настоящему. Есть питерская, есть харьковская, есть красноярская школы фантастики. Но есть писатели, которые похожи только на самих себя. Книги, которые они пишут, не просто уникальны — уникальна любая книга, они самобытны — потому что никто и никогда даже не подумал бы написать ничего подобного.

А теперь я с удовольствием уступаю место Юлию Буркину — писателю и поэту.

Сергей Лукьяненко

Так я и знал наперед,

Что они красивы, эти грибы,

Убивающие людей!

Кобаяси Исса. (1768-1827 гг.)

Книга первая

INSECTA SAPIENS

(ГЕНЕЗИС)

1

Паутину плетет паук, паук,

Он не сможет тебя поймать.

В синем-синем небе птица летит,

Но не может тебя поймать.

Нынче — куколка ты, осторожна ты.

Мы — личинки твои, о, Мать.

Ливьен разбудила трескотня выстрелов. За время экспедиции это было уже пятое нападение на их караван. Выбравшись из шелкового спального мешка и быстро одевшись, она привычным движением сняла с крепления искровой автомат и осторожно выглянула из палатки. Как и все молодые теплокровные бабочки, она прекрасно видела в темноте, но в лагере никакого движения не заметила. Нападение, похоже, уже отбили и без нее — выстрелы раздавались из кустарника в глубине леса.

Пригнувшись, она вышла под открытое звездное небо, расправила крылья и вспорхнула в пронизанную свежестью ночь — в направлении шума и знакомых запахов соплеменниц.

Лететь пришлось недолго — минуты две, но когда она была еще на полпути, стрельба прекратилась. А когда добралась до своих, убедилась, что все обошлось.

Семь из двенадцати членов экспедиции (двое, видно, так и не проснулись, а двое часовых не могли покинуть пост) столпились над телом. Конечно же, это была урания, и конечно же, это был самец. Ливьен лишь мельком глянула на труп и отвела глаза: зрелище было ужасным. Чья-то пуля превратила лицо нападавшего в сплошное кровавое месиво.

Грудь, живот и руки дикаря были покрыты золотистой пыльцой. Ливьен знала из инструктажа, что это — окраска «любовной охоты».

— Проклятые идиоты! — обернулась к Ливьен экспедиционный биолог Аузилина. В ее миндалевидных фиолетовых глазах стояли слезы. — Теперь я всю жизнь буду чувствовать себя убийцей.

— Брось, — коснувшись поникших крыльев, обняла ее за плечи Ливьен, — он сам виноват.

— Да нет, Ли. Ты ведь знаешь, самое страшное в том, что они не хотят нас убивать. Они просто ищут любви.

— «Любви!..» — желчно передразнил Аузилину кто-то за спиной Ливьен. — Не называй этим словом то, чего им надо! Похоть — вот это подходящее слово!

Ливьен обернулась. Ах, вот это кто — старая Ферда. Ну, эта-то, наверное, уверена, что и в супружеской постели происходит сплошное изнасилование.

— Возможно, они хотят, чтобы их потомство росло в цивилизованном Городе и ассимиляция — единственный тому шанс, — вмешалась в разговор оператор думателя Сейна.

— У нас не может быть общего потомства, — просто, чтобы что-то сказать, констатировала общеизвестный факт Ливьен.

— Но они этого могут и не знать.

— Смотрите! — вскрикнул кто-то из склонившихся над телом. — У него на крыльях нет коричневых чешуек! Это метис!

— Ерунда, — возразила Ферда. — Метисы — выдумка неотесанных домохозяев. Обычный мутант, возомнивший из-за своего уродства, что он такой, как мы.

— Хватит болтать, — прервала обсуждение старший координатор экспедиции Инталия. — В лагерь. Не хватало еще нам дождаться здесь повторного нападения. — Она тряхнула крыльями и первая взмыла над травами. За ней последовали остальные.

Но спать легли не сразу. Несмотря на то, что завтра предстоял долгий и изнурительный труд (перенося имущество на очередное место стоянки, они по четыре-пять раз перелетали туда-обратно), возбуждение было слишком велико, чтобы успокоиться сразу.

Еще минут двадцать они просидели у костра, лакомясь подогретым нектаром и обсуждая происшедшее.

Есть темы, которых не следует касаться лишний раз. Дома это могло бы привести к беде. Но здесь атмосфера была несколько иной, и Ливьен решила сделать вид, что по молодости (а она была самой молодой в группе) не понимает этого.

— И все-таки, — с невинными интонациями произнесла она, хлебнув нектара, — почему бы не приобщить дикарей к культуре? От этого выиграли бы все: они перестали бы быть дикарями, а мы не опасались бы их нападений.