МЕМНОХ-ДЬЯВОЛ - Энн Райс

- Взгляни, взгляни!

Мемнох указал на фигуру Роджера, опирающегося на локти и на колени, вертящегося, как пес, среди тех, кого он убил: мужчин, заклинающих его с простертыми руками, женщин, разрывающих ткань своих платьев, чтобы показать раны; гомон голосов неудержимо нарастал, звуки словно выплеснулись из самого ада, и я вдруг увидел Терри - Терри, руки которой, как раньше, обнимали его за шею. Роджер лежал на земле в разорванной на груди рубашке, с босыми ногами, а вокруг него расстилались джунгли. В темноте прогремели выстрелы. Затрещали автоматные очереди, в ярости разлетелись по сторонам смертельные пули. Среди переплетения лиан, среди чудовищного вида деревьев мерцали огни какого-то дома. Роджер повернулся ко мне, попытался подняться, но снова упал на колени и зарыдал; по лицу его текли слезы.

- … И каждый поступок… по-своему… Лестат… я не знал… не знал…

И отчетливо зримый, мертвенно-бледный и вопрошающий, встал он передо мной для того лишь, чтобы пропасть среди бесчисленных прочих.

Я видел их по всем направлениям. Этих прочих.

Один эпизод перерастал в следующий, пепельные цвета становились ярче или тускнели в пасмурной мгле, и то здесь, то там из неистовых бурных адских полей возникали очищенные от греха души. Барабанный бой сменялся леденящими душу воплями, толпу мужчин в грубых белых балахонах подталкивали к пылающим поленьям; они простирали руки к душам, которые, съежившись, выли и кричали в раскаянье, в ужасе от узнавания.

- Бог мой, мой Бог, мы прощены!

Что это за внезапный порыв отвратительного, зловонного ветра?

Вверх взлетели души с раскинутыми руками, их одежда вдруг спала или растаяла, превратившись в неразличимые одеяния спасенных.

И открылся туннель.

Я узрел свет, узрел мириады душ, свободно летящих вверх по туннелю к сиянию небесному; туннель был совершенно круглый в сечении и расширялся по мере подъема, и на одно блаженное мгновение, один блаженный крошечный миг, в туннеле снова зазвучали песни небес, словно его обводы были созданы не движением воздуха, а чем-то твердым, от чего могли отражаться эхом эти эфирные песнопения, и их организованный ритм, их душераздирающая красота пронизывали чудовищные страдания этого места

- Я не знал, не знал!

Голоса звучали громче. Туннель сомкнулся.

Я споткнулся, тычась то туда, то сюда. Здесь солдаты терзали копьями молодую женщину, другие в это время рыдали и порывались оторвать ее корчившееся в муках тело от мучителей. Там младенцы ковыляли на пухлых ножках, с протянутыми вперед ручонками, чтобы попасть в объятия рыдающих отцов, матерей, убийц.

А вот пригвожденный к земле, с закованным в доспехи телом, с длинной рыжей бородой, с открытым ртом, из которого вырывались вопли, лежал один из солдат и проклинал Бога, проклинал дьявола, проклинал судьбу.

- Я не буду, не буду, не буду!

- Знаешь, кто стоит за этими дверями? - произнес мрачный призрак-прислужник в облике женщины с прекрасными волосами, в бесплотной белизне струящимися вокруг лица. Она коснулась моей щеки мягкой ладонью. - Взгляни сюда. - Двухстворчатая дверь начала открываться, стены комнаты были уставлены книгами. - Твои мертвые, возлюбленный мой, твои мертвые - все те, кого ты убил!

Я уставился на лежащего на спине рыжебородого воина, изо рта которого раздавалось рычание: «Никогда, никогда не скажу я, что это справедливо, никогда, никогда…»

- Это не мои мертвые, - прокричал я, повернулся и побежал. Но опять споткнулся и снова упал лицом вниз на мягкое ложе из тел. В отдалении исчезали в пламени руины какого-то города; рушились стены; пушка грохнула в очередной раз, и воздух наполнился ядовитым дымом; люди падали и заходились в кашле; общий припев «я не знал» сливался в одну стройную ноту, и этот порядок был хуже, чем его отсутствие!

- ПОМОГИТЕ! - все кричал я. Никогда не испытывал я подобного облегчения от крика, никогда не ведал я такого чистого и всепоглощающего малодушия, чтобы криком взывать к высоте небес в этом Богом забытом месте, где вопли заполняли все пространство, и никто тебя не слышал, никто кроме улыбающихся мертвецов-прислужников.

- Учись, дорогой мой.

- Учись. - Шепот, как поцелуй. Душа индийца с головой в тюрбане и смуглым лицом. - учись, мальчик мой.

- Взгляни наверх, посмотри на цветы, посмотри на небо… - Женщина-призрак из прислужников танцевала по кругу, ее белое платье то пропадало в клубах копоти и дыма, то вновь появлялось, ступни ее тонули в глине, но затем уверенно выбирались на твердое место.

- Не дурачь меня, здесь нет сада! - заорал я. Я стоял на коленях. Одежда моя была изорвана, но под рубашкой был плат! Он был у меня!

- Возьми меня за руки…

- Нет, отпусти меня! - Я просунул руку под пиджак, чтобы накрыть плат. Пошатываясь, мне навстречу поднялась неясная фигура с простертой рукой. - Ты, ты, проклятый мальчишка, ты, грязный щенок, ты - на улицах Парижа, словно сам Люцифер, сияющий золотым светом, ты! Подумай, что ты сделал со мной!

Из тьмы проступила таверна, мальчик, падающий навзничь от удара моего смертельного кулака, покатившиеся бочонки и крики пьяниц, набросившихся на меня.

- Нет, остановитесь! - зарычал я. - Уберите его от меня. Я его не помню. Я никогда не убивал его. Не помню. Говорю вам, я не могу… Клодиа, где ты? Где ты - та, кого я обидел? Клодиа! Николя, помогите мне!

Но были ли они там, затерявшиеся в вихре, или исчезли, давно пропали в туннеле на пути к сияющему торжеству наверху, на пути к радостным песнопениям, вплетающим тишину в свои мелодии и аккорды? Молитв я уже не слышал, тех молитв, что шли оттуда, с небес.

Мои вопли лишились всякого достоинства, и все же насколько дерзко звучали они для моего слуха

- Помогите, кто-нибудь! Помогите!

- Неужели тебе надо сперва умереть, чтобы затем послужить мне? - спросил Мемнох. Он возник предо мной, гранитный ангел тьмы с распростертыми крыльями. «О да, разрушь эти ужасы ада, пожалуйста, пусть хоть в этом своем ужасном виде!» - Ты вопишь в аду так же, как пел на небесах. Это мое царство, это наша работа. Помни о свете!

Я упал назад, ударился при этом плечом и ушиб левую руку, потому что не хотел отпускать плат, который держал правой рукой. Я увидел над головой промельк небесной голубизны, осыпающиеся с зеленых веток лепестки цветков персика и свисающие с этих же веток ароматно пахнущие плоды.

Дым застлал мне глаза. Коленопреклоненная женщина сказала мне:

- Теперь я понимаю, что никто не может простить меня, кроме меня самой, но как могла я сделать с ней такое - она же такая маленькая. Как я могла…

- Я думала, тут - другое, - прошептала молодая девушка, хватая меня за шею и касаясь своим носом моего, пока говорила, - но ты знаешь эту доброту, просто когда держишь его за руку, а он…

- Прости! - молвил Мемнох и стал продвигаться вперед, осторожно отодвигая души в сторону. Но толпа напирала; бледные фигуры мчались надо мной и вокруг, словно стремились к какому-то, мне невидимому источнику их тревоги.

- Прости! - прошептал Мемнох.

Он выхватил из толпы выпачканного в крови монаха, коричневая сутана которого была изорвана в клочья, ступни - обожжены и покрыты волдырями. - В твоем сердце - власть! - сказал Мемнох. - Стань лучше Его, подай Ему пример.

- Я люблю… Его… - С губ призрака слетел шепот, а сам призрак неожиданно исчез. - Он не мог допустить, чтобы мы так; страдали… Не мог.

- Он прошел испытание? - спросил я. - Прошла ли его душа освидетельствование в этом адском месте? Было ли достаточно слов, которые он сказал? Или он ползает где-нибудь здесь, в грязи? Или же туннель взял его наверх? Мемнох! Помоги мне.

Я повсюду искал монаха с обожженными ступнями. Искал и искал.

Взрыв потряс городские башни, и они обрушились. Огромная мечеть рухнула Человек стрелял из ружья по бегущим. Женщины в покрывалах с криками падали на землю.

Громче и громче гремел колокол.

- Боже милосердный, Мемнох, колокол звонит, слушай! Больше чем просто колокол!

- Колокола ада, Лестат, и они ни по кому не звонят! Они звонят по нам, Лестат!

Он схватил меня за ворот, словно собираясь оторвать от земли.

- Вспомни свои слова, Лестат. Колокола ада - ты слышишь зов колоколов ада!

- Нет, отпусти меня. Я не понимал, что говорю. То была поэзия. То была глупость. Отпусти меня. Я не могу этого вынести!

Под лампой вокруг стола с десяток людей спорили над картой, иные - обняв друг друга и указывая на различные участки, окрашенные в тусклые цвета. Повернулась чья-то голова. Мужчина?

Лицо:

- Ты!

- Отпусти меня! - Я повернулся и был отброшен к стене с книжными полками; книги попадали, блестя корешками и ударяя меня по плечам Господь милосердный, мои члены не могли больше этого вынести. Я заехал кулаком в сверкающий земной глобус, укрепленный на причудливом деревянном обруче. На меня уставился пустыми глазницами стоящий на коленях ребенок.