Дети выживших - Сергей Смирнов

Аммар снова сморгнул.

— Проклятье… — пробормотал он с побелевшим лицом.

Мёртвые не воскресают. Могильники не залетают в горы.

И тем не менее орёл неподвижно висел в ослепительном небе, словно сопровождая войско. А может быть, так оно и было.

По крайней мере какая-то птица висела над ними до самого вечера, и воины, тоже заметившие её, качали головами, цокали языками. В хуссарабских степях считается, что орлы-могильники — вестники несчастья: их встречают на мазарах, древних могилах, где они сторожат души умерших.

Ночь оказалась душной — словно собиралась гроза.

Привал устраивали уже почти в полной тьме, наспех — Аммар приказал тронуться в путь с самого рассвета. Следопыты-разведчики, еще днём высланные вперёд, ночью вернулись с хорошими известиями: они нашли околевшую лошадь, забросанную камнями неподалёку от дороги. Значит, одной лошади беглецы лишились, загнав её. Значит, и остальные лошади на пределе сил.

Аммар растянулся в своем шатре, приказав ординарцу разбудить его до рассвета.

От несвежей воды его мутило, и странная тоска сжимала сердце.

Аммар долго ворочался, закрывал глаза — и видел парящего над головой могильника. Могильник открывал клюв и странно тявкал по-собачьи.

Лагерь давно уже уснул, только часовой прохаживался между палаток, что-то мурлыча себе под нос, разгоняя песней сон. Костры погасли, и тьма вползла в шатер, плотная и вязкая. Казалось, она вытеснила воздух, и Аммар задыхался и обливался потом.

В конце концов он незаметно задремал.

Его разбудило шуршанье. Он пошевелился, открыл глаза. В шатер заглядывал ординарец, что-то шептал и качал головой.

— Зажги огонь. Дай воды! — приказал Аммар.

Когда огонь вспыхнул, ординарец охнул: весь пол в шатре был покрыт крысами — дохлыми черными крысами; у многих зияли кровавые раны на животе, у некоторых глаза были выклеваны; глубокие раны были и на спинах.

Аммар в ужасе привскочил. У его ног, нахохлившись, сидел орел-могильник. Он смотрел на Аммара всё понимающим мудрым глазом, — смотрел строго и неотрывно. Его светлая голова действительно была седа, и перо на крыльях тоже подёрнулось сединой.

— Ты видишь его? — прошептал Аммар, не в силах отвести взгляда от птицы. — Убей!

— Эй-бой! Сейчас возьму аркан, а то перо у этой птицы из стали, саблей не возьмешь. Надо выволочь наружу, позвать лучников…

— Нет, — сказал Аммар. — Никого не зови. Ты видишь крыс? Это он растерзал их. Они хотели сожрать меня.

Ординарец молчал.

— Крысы, крысы… — наконец вздохнул он. — Несчастья, которые ты преодолел. Так толкуют старики, умеющие разгадывать сны…

Аммар сказал:

— Это не сон.

И потянулся за саблей.

Орел повернул голову, быстро и точно ударил клювом: ординарец вскрикнул, выронил светильник и упал наружу, закрывая руками глаза.

— Проклятье… — непослушными губами прошептал Аммар. — Снишься ты мне или нет?

— И да, и нет, — ответил могильник голосом Сейра. — А ты как думаешь?

— Я… — Аммар потянулся за саблей, — Я думаю, это сон.

Орёл глянул на него острым глазом.

— Ошибаешься.

Крысы зашевелились. Искалеченные, они поползли к выходу, с неистовым писком, по головам друг друга.

Внезапно с оглушительным треском лопнуло небо и вся палатка осветилась на миг вспышкой молнии.

— Сотник!! — рявкнул Аммар, дотянувшись, наконец, до сабли.

Снова треснуло и загрохотало, сверкнула молния. И Аммар вдруг увидел, что он в шатре один. Исчез орел, исчезли крысы. А в приоткрытый полог сунулся человек и испуганно спросил:

— Слушаю, повелитель!

— Где крысы?

— Какие крысы?..

— Крысы! Здесь были крысы, и ещё — степная птица, что сторожит сусликов на курганах.

Ординарец помолчал, озираясь. Запалил сальную плошку — но ветер почти сразу же задул огонь. Но и краткого мига хватило, чтобы увидеть, что в палатке, кроме Аммара, никого нет.

Аммар со стоном откинулся на кошмы.

Ординарец снова и снова разжигал светильник, загораживая его полой отороченного мехом кафтана.

Доложил:

— Здесь никого нет, господин! Видно, плохой сон тебе приснился. Да и то сказать — такая гроза начинается…

Его слова потонули в неистовом вое ветра.

Где-то раздался треск: плохо укрепленные шатры снесло ветром. Послышались тревожные голоса.

Аммар закрыл глаза. Но и сквозь веки видел, как мгновенно вырастают из неба кроной вниз ослепительные белые молнии.

Потом, наконец, рухнул ливень. Стало шумно и холодно, и голоса отдалились, стали глуше и спокойней.

— Что там? — крикнул Аммар.

— Дождь, господин, — мгновенно ответил ординарец; он сидел у самого входа, и тут же заглянул в шатёр. — Сорвало ветром палатку десятника Цоора. Они уже починили её. Всё спокойно, господин.

— Хорошо… — Аммар снова закрыл глаза.

— Закрыть полог, господин?

— Да. Закрой.

Гром грохотал теперь в отдалении, молнии сверкали всё реже и дальше. Шум дождя навевал покой и сон.

Потом и дождь стал стихать.

— Хабарлас! — позвал кто-то негромко.

Аммар открыл глаза, привстал.

— Хабарлас! — повторил голос за стеной у входа в шатёр.

Это означало приблизительно: Эй, хозяин, выходи — на испорченном языке южных хуссарабских племён, на котором разговаривали чужестранцы, служившие в войсках каана.

Аммар поднялся, с трудом развязал намокший ремень полога, выглянул.

Кругом царила тьма — мокрая, холодная, и опасная. Капал редкий дождь; далеко, на границе лагеря, в зыбком круге костра, маячили тени часовых. Аммар никого не увидел, но потом расслышал чавкающие звуки: кто-то переступал с ноги на ногу.

— Сотник? — тихо позвал Аммар.

— Нет, это не сотник. Выходи, Аммар. Пора тебе взглянуть на лестницу богов — снизу, из глубины земли, потому что в небо тебе не подняться.

Аммар плохо понял сказанное, но всё же насторожился:

— Кто ты? Еще один посланец Аххумана?

Раздался внезапный смех, от которого Аммара прошиб холодный пот, и стало зябко и неуютно.

— Нет, — прошептала тьма ему в самое ухо. — Я не посланец. Я — сам Аххуман.

Тяжелая рука схватила Аммара за шиворот и легко, как ребёнка, выволокла из шатра.

Поднимаясь из скользкой грязи, Аммар сказал дрожащим голосом:

— Я позову сотника…

Тьма ответила:

— Зови.

И тут же Аммар разглядел: сотник лежал неподалёку от входа, сложив руки на груди. Приглядевшись, Аммар похолодел: в груди его торчал арбалетный болт, вбитый по самое оперение нечеловеческой рукой.