Время надежд (Книга 1) - Игорь Русый

Продолжайте занятия.

Он спустился в лесную падь. Кухня стояла у родничка. Возле кухни, присев на ящик, Маша Галицына чистила ножом свеклу. Шинель с засученными рукавами, громадные порыжелые сапоги делали ее неузнаваемой. Особенно поразило Невзорова то, что не было знакомой копны волос и под сдвинутой к виску пилоткой торчали короткие вихры.

- Боец Галицына! - строго проговорил он.

- Что?

Вскинув голову, она растерянно заморгала ресницами, точно еще не узнавая его.

- Надо говорить: "есть", - улыбнулся он.

- Ой, Костя! А я теперь... Вы меня разыскали?

- И даже не пришлось объехать мир. Что вы натворили?

Бросив свеклу и воткнув нож в землю, она протянула ему обе руки, опустив книзу грязные ладони, чтобы он мог пожать запястья.

- Ах, это? - сморщив нос, Марго привычным жестом тронула обрезанные косы. - Вырастут.

- Не это, а с командиром роты? Меня уже за прокурора сочли.

- Да? Ну и пусть, - в голосе ее теперь звучало детское упрямство. Пусть судят, а я не извинюсь. Ой, Костя, до чего я рада! Тогда я звонила, звонила. Я стала ужасная? Да? Очень подурнела?

- Характер, во всяком случае, не изменился, - проговорил Невзоров, еще держа за кисть ее левую руку.

Она горестно вздохнула, одновременно улыбаясь, как бы показывая, что ей-то свой характер нравится, а другим, разумеется, нелегко.

- Все меня ругают. И Ленка и Наташка, - высвободив руку из его пальцев, сказала она.

- Они тоже здесь?

- Ну да. Мы вместе. И знаете, кто у нас повар?

Тот официант из ресторана. Он за картошкой уехал.

- А кто ваш ротный? - спросил Невзоров.

- Лейтенант. У него всегда нос шелушится. Если бы только ругался, наверное, я бы стерпела, но еще говорил, что мы струсим и лучше поехать в Алма-Ату.

Увидим, кто больше струсит!

- Люди не ангелы, - улыбнулся Невзоров, давая понять, что и к ней также относится это. - Я договорюсь в штабе, чтобы откомандировали.

- Меня? - она пристально, с удивлением взглянула на него. - Зачем?

- Но к чему осложнять все? Здесь армия, и командир есть командир.

- И выйдет, что я испугалась? Да?

- Есть же здравый смысл.

- А у нас есть Полина, - вдруг рассмеялась она - Военфельдшер. И строгая до жути. Ее все боятся, даже лейтенант. Она говорит, что друг не тот, кто хлеб медом намажет, а кто правду скажет.

"Она совсем еще ребенок, - подумал Невзоров. - И все кажется ей легким, как забавная игра..."

Эта детская наивная беззащитность ее перед сложными обстоятельствами вызвала у него какой-то прилив нежности, ему хотелось опять взять ее маленькие руки, запачканные красным соком, поцеловать нежноматовую шею с голубой жилкой, вздрагивающей у грубого воротника солдатской шинели.

- Ой, что сейчас будет, - тихо сказала она, глядя поверх его плеча, лейтенант идет.

Невзоров обернулся. Хватаясь руками за ветки, припадая на левую ногу, по тропиночке спускался молодой приземистый лейтенант в распахнутой телогрейке и фуражке. Лицо его с мальчишеским пушком на щеках, с облупленным круглым носом выражало негодование.

- Да... свирепая личность, - усмехнулся Невзоров.

Он встал и пошел навстречу. Шагов за пять лейтенант фасонным жестом, вскинув кулак, лишь у самой головы распрямил пальцы.

- Лейтенант Еськин. Не понимаю, зачем буза эта?

Сам обойдусь без прокурора.

- Вы уверены, что я прокурор?

- Ну следователь. А мне командовать ротой. Ни о каком чепе я не докладывал.

Его белесые глаза смотрели на подполковника с неприязненной выжидательностью. И похож он был на смешного рассерженного щенка, которому отдавили лапу. Как бы невзначай, он шире распахнул телогрейку, показывая висевшую на груди медаль "За боевые заслуги".

- Ошибаетесь, лейтенант, я не следователь.

- А кто же?

- У меня разрешение командира полка встретиться с бойцом Галицыной. Мы старые знакомые.

- Ешь ты корень, - лейтенант указательным пальцем сдвинул фуражку на затылок. - А мне докладывают, что прокурор явился На кой черт? Да еще когда руки мягкие, у судейских...

- Руки? - переспросил Невзоров.

- Ну да. Отец учил: хочешь понять человека, не только в глаза смотри, а на руки еще. Когда руки мягкие, то душа бывает черствой.

Теперь от его настороженности не осталось и следа.

Он, видимо, хотел быстрее разъяснить, почему спервп так враждебно настроился, и в голосе звучала доверительность.

- Понимаешь, лейтенант, - сказал Невзоров, обращаясь уже на "ты". - Для меня эта девушка много значит. Ну, что тебе объяснять? Будем считать: все уладилось.

- Да что? - кивнул тот. - И мне, которые с характером, нравятся. Заменю ее сейчас.

- Времени, лейтенант мало, - сказал Невзоров. - Вот беда.

- Так час хоть погуляйте.

Как все добрые по натуре люди, испытав неприязнь или озлобление и поняв, что это было напрасным, oн торопился сказать или сделать хорошее, приятное, чувствуя уже себя виноватым.

- И десяти минут нет, - вздохнул Невзоров. - Гдэ медаль заработал?

- Давно... Под Клеванью.

Невзоров припомнил, как еще в начале войны у границы под станцией Клевань механизированный корпус генерала Рокоссовского стремительными атаками отбросил танковые дивизии Клейста, и затем генерала вызвали в Ставку, назначили командующим армией.

- У Рокоссовского были?

- Да нет. Я из пограничников, - Еськин опять фгсонно поднял кулак и, у виска распрямив ладонь, чуть скосил глаза на Марго, как бы выказывая мужскую солидарность и понимание того, сколь мало интересуют красивого подполковника его боевые заслуги.

IV

В черной безмолвной пустоте Андрей стал различать Щебет птиц, шорох листьев. Мир как бы опять входил в него своими неумолкаемыми звуками. И тут же он испытал боль. Эта боль, неожиданная, резкая, принесла мысль: "Я жив". Он раскрыл глаза. Над ним склонились колючие ветви терновника, а сбоку, как из туман?, выплывало лицо Ольги.

- Очнулся! - радостно прошептала она.

- Где мы? - спросил Андрей.

- Здесь овраг... кусты...

- Где Лютиков... матрос?

- Здесь. Ушли воду искать.

- Я был ранен?

- Взорвался танк.

- Танк? Да, я помню. Меня оглушило?

- Контузило, и еще осколок плечо задел.

- Сильно?

- Много крови вышло, а так ничего.

Она коснулась пальцами его щеки. Пальцы были горячие, дрожащие.

- Очень больно?

- Не очень, - сказал Андрей, - только холодно.

А немцы где?

- Мы далеко ушли. Скоро вечер.

- Надо мне сесть.

- Не надо!

Она снова коснулась пальцами его щеки. И в этом прикосновении он чувствовал какую-то затаенную, робкую ласку.

- Морщинка, - тихо добавила она. - А раньше не было.

- Вот... хотел сказать вам... тебе... Хорошо, что мы...

- Я знаю...

- Что?

- Еще тогда в лесу... не знала, что это. Отчего?