Надежда - Елизавета Абаринова-Кожухова

— Ну, это ж я так, скорее теоретически, — отвечал Серапионыч. — Да, может, я вовсе и не прав. — И, как бы продолжая тему, доктор заговорил совсем о другом: — Вот, кстати, о связи прошлого с настоящим. Как раз неподалеку от Горохового городища есть такая деревенька, Заболотье, а неподалеку — старинная усадьба Покровские Ворота, где теперь правление колхоза.

— Да, я о ней наслышан, — кивнул Кунгурцев. — Но побывать пока еще не сподобился.

— А я бывала, и не раз, — вставила Хелена.

— Когда-то, до революции, усадьба принадлежала князьям Покровским…

— Баронам, — поправила Хелена.

— Да? Ну, значит, баронам, — не стал спорить Серапионыч, хотя и сам прекрасно знал титул Покровских. Просто он хотел проверить осведомленность Хелены. — Да, так вот я сейчас подумал — а не из тех ли баронов Покровских наш юный пиит?

— Кто — я? — искренне изумился Иван Покровский. — Ну, дорогой Владлен Серапионыч, вы уж скажете!

— А что, очень даже возможно! — оживилась Хелена. — Ваня, будьте так любезны, приподымите голову… Так-так, откиньте чуть назад волосы, а правой рукой сделайте вот так… Вот видите!

— Что — видите? — не понял Кунгурцев.

— Вылитая баронесса Лизавета Михайловна Покровская с портрета, писанного местным художником-самоучкой Иваном Серафимовым в 1892 году! Не верите — сходите в наш городской музей и убедитесь.

— Ага, а если я сложу руки на груди и скорчу загадочную улыбку, то буду вылитая Мона Лиза, — подхватил Иван Покровский и тут же осуществил сказанное. Все расхохотались, даже сумрачный Толя Веревкин скупо улыбнулся.

— Смейтесь, смейтесь, — сказала Хелена, которая, впрочем, и сама смеялась не меньше других — «Джоконда» получилась очень уж джокондистая. — А среди баронов Покровских, к слову сказать, было немало людей искусства. Вот, например, барон Савва Лукич, доживший почти до девяноста лет, был на дружеской ноге с несколькими поколениями российских литераторов — от Радищева и Державина до Герцена и Чернышевского. О Грибоедове, Жуковском, Пушкине и Баратынском я уж не говорю.

— Ну, все ясно — дурная наследственность, — шутя вздохнул Иван Покровский.

— Простите, Хелена, а откуда у вас такие сведения? — поинтересовался профессор Кунгурцев.

— Так я же, кроме всего прочего, занимаюсь изучением старинных усадеб, — не без гордости сообщила историк. — А изучая усадьбы, никак не пройдешь мимо их обитателей. Конечно, никто бы меня туда не пустил, если бы я заявила, что меня интересуют бароны Покровские — иное дело история колхоза «Путь лампочки Ильича», или как он там теперь называется. Пришлось даже «для отмазки» составить записку о жизнедеятельности первого председателя колхоза товарища Волобуева, но на что не пойдешь ради подлинного дела. — И, немного подумав, Хелена печально добавила: — Хотя и товарищ Волобуев — это, к сожалению, тоже наша история…

Анна Сергеевна и Каширский сидели на стволе поваленной сосны и не отрываясь наблюдали за дорожкой, которая шла вдоль реки и хорошо просматривалась с невысокого пригорка. Попутно авантюристы вели разговор, по большей части представлявший из себя экспрессивный монолог Анны Сергеевны с редкими вкраплениями Каширского.

— Из-за вас у меня сплошные накладки, — раздраженно вещала госпожа Глухарева, — и при первой же возможности я проведу служебное расследование и раскопаю, что тому причиной: ваше разгильдяйство или осознанное вредительство?

— Что за вздорные фантазии, — самоуверенно отвечал Каширский. — Я выполнил свое обязательство, то есть задал объекту Василию Дубову установку переместиться в водную среду, а то, что вы, уважаемая Анна Сергеевна, не смогли обеспечить искомый результат — это уже ваша недоработка, но отнюдь не моя.

— Хватит чепуху молоть! — прикрикнула Анна Сергеевна. — Когда я его топила, кто-то мне мешал, и очень активно. Рядом никого не было. Значит, вы нарочно мне вредили!

— Как же я мог вам вредить? — совершенно спокойно возразил Каширский. — Если кто и препятствовал, то, скорее всего, вы сами.

— Что-о? — взъярилась Глухарева. — Вы говорите, да не заговаривайтесь!

— Видите ли, Анна Сергеевна, где-то в глубине души вы и сами понимаете всю бесперспективность и антиисторичность своей затеи, и потому подсознательно пытаетесь сами себе помешать… — Однако, украдкой бросив взор на Анну Сергеевну, Каширский предпочел эту тему не развивать. — Впрочем, возможно и иное объяснение — вы просто наткнулись на какую-нибудь невидимую подводную корягу!

Пространные разъяснения Каширского немало позабавили Чаликову, которая и была той невидимой «корягой», помешавшей Анне Сергеевне утопить юного Васю Дубова. Надежда слушала спор двух злоумышленников из можжевельниковых зарослей у подножия пригорка. Правда, из ее укрытия не была видна дорожка, по которой должны были пройти Дубов и его друзья, но Надя была уверена, что и на сей раз сумеет воспрепятствовать преступным козням.

— Ничего, теперь мне уже никакая коряга не помешает, — мрачно пообещала Анна Сергеевна.

— Ну и как вы собираетесь действовать на этот раз? — осторожно поинтересовался Каширский. — Ведь объект же будет не один. Не уверен, что вы справитесь сразу с пятерыми, пускай даже несовершеннолетними.

— Вот вы мне и поможете, — заявила Анна Сергеевна.

— Каким образом?

— Болван! Отделите Дубова от остальных. Дадите ему установку, чтобы отошел в сторонку.

— Зачем? — удивился Каширский.

— Поссать и посрать, — громогласно и со смаком отчеканила Анна Сергеевна. — Пардон, господин профессор, пописать и покакать. Или, если угодно, вывести из организма продукты жизнедеятельности!

— А-а, ну так бы сразу и сказали, — обрадовался Каширский.

«Что они задумали на этот раз?» — не на шутку встревожилась Чаликова. А в том, что действовать нужно быстро и решительно, она убедилась очень скоро: лес огласился лихим пересвистом какой-то неведомой птицы. Свистел, разумеется, Васятка — увидев, что ребята уходят с пляжа, он вызвался идти вместе с ними и по дороге показывал свои навыки в подражании голосам птиц. Не то чтобы он делал это очень умело, но Вася Дубов и его приятели, будучи городскими детьми и не очень разбираясь в птицах, слушали Васяткины упражнения, развесив уши.

— Кажется, идут, — приглядевшись, сообщил Каширский.

— Прячемся, — ответила Анна Сергеевна и повалила сообщника за ствол. — Ну, приступайте же!

Каширский сосредоточился, если не сказать набычился, и принялся вещать замогильным голосом:

— Василий Дубов, даю вам установку, что вам хочется ссать… То есть писать. В смысле, вывести из организма продукты деятельности!