i cf85044c3a33e6c4 - User

— Он пришел рано утром и не выходил оттуда ни на минуту. Он там просто сидит, даже

кофе не просит. У вас есть очень уважительная причина зайти и… и вы мне должны. — О да, я

понимаю о чем она. Раньше у нее болела голова из-за меня. Краснею еще сильнее. Ладно, если

мне предначертано зайти и увидеть голую задницу Йол верхом на Картере, пусть оно и будет

так, может хоть от романтической чепухи избавлюсь.

— После этого, мисс Адамс, должны мне будете вы.

— Я согласна, только идите. — С готовностью кивает секретарша. — И вот, — протягивает

мне она целую кипу документов. — Если он все это не подпишет как можно быстрее,

пригрозите уволиться. Со мной такой номер не работает, ректор уверен, что я и умру за этим

столом, но вас он послушает обязательно.

А стопка впечатляет, я ее чудом не роняю. Главное — дойти до двери, а потом можно будет

этой кипой бумаг хлопнуть по голове Йол.

— Кто-нибудь мне дверь откроет? — рявкаю я на бестолково хихикающих студентов.

Разумеется, энтузиастов море, кому ж не хочется подсмотреть, чем это ректор занимается… Но

фигу вам, а не хлеба и зрелищ. Сидит Картер перед компьютером, а надрываются одни лишь

колонки.

— Мисс Адамс передала, что если ты это не подпишешь, то я должна уволиться, — сообщаю я,

скрывая облегчение. Пусть лучше смотрит порно, чем участвует.

— Дверь закрыли! — рявкает Картер на студентов. Ее захлопывают с таким энтузиазмом,

что меня чуть волной не сносит, а бумаги опасно накреняются. Однако, шушуканье за дверью

не прекращается. Впрочем, стоны тоже.

Документы, к счастью, Картер у меня забирает. Мудрое решение, еще парочка шагов, и они

бы разлетелись по всему кабинету.

— И вот коды, — протягиваю я флэшку, как только он кладет бумаги на стол. Последние

секунд двадцать, кстати, стонов не было, но как только я подхожу ближе, колонка начинает

чуть не подпрыгивать от новых воплей. Спорю, я красная, точно помидор. — Ты не мог бы

выключить? — даже не пытаюсь скрыть смущение. Мы же, вроде, на работе.

— А смысл? От того, что выключаешь телевизор, прямой эфир не прекращается, — смакуя

каждое слово, тянет Картер. И, главное, смотрит так на меня, будто я должна по-особенному

отреагировать.

— Какой прямой эфир? — тупо переспрашиваю я.

— Каждый раз поражаюсь тому, какое чудесное чувство юмора у нашего возраста.

Возмездие ждет каждого.

Я совершенно ничего не понимаю. О чем он вообще говорит? Бросаю взгляд в сторону

монитора, но вижу только странный серый угол. Дьявол, это же видео с одной из камер

университета!

— Конелл, уверяю, тебе безумно понравится. Присаживайся, не стесняйся.

Разумеется, я не сажусь, но любопытство побеждает, поэтому обхожу стол и заглядываю

прямо в экран. И… невозмутимость сохранить не удается.

— Охренеть! — выкрикиваю я быстрее, чем успеваю понять, что творю, и медленно

опускаюсь в кресло Картера. — Это же, это же…

— Тише… Или ты хочешь, чтобы каждый узнал этот крошечный секрет для двоих? —

хмыкает Шон.

— Уже как минимум для четверых! — отвечаю я потрясенно, не могу перестать ошалело

пялиться на Хелен Амберт, которая удивительно проворно скачет верхом на студенте в той

самой комнатке с суперкомпьютером, откуда, как я теперь понимаю, у Картера с наших с ним

времен остался не один десяток хоум-видео.

Хелен Амберт. Хелен, черт ее дери, Амберт! Девушка, которая чуть ли не на глазах у

всего университета переспала с Картером, заняв мое место, теперь сама стала «преподавать»

тем же способом. Это так гадко и мерзко. Я никогда не понимала, насколько нездоровыми

кажутся со стороны подобные отношения. Ничего удивительного, что у нас с Шоном ничего не

получилось, оно просто не могло получиться. Выглядит как бессознательный рефлекс

доминирования и им и является. Что-то вроде «я могу, и тебе нечего возразить».

Но хуже всего то, что в природе происходящего также лежит отчаяние. В наше время, когда

все пропадают в сети и на работе, найти того единственного, нужного как воздух, невероятно

сложно. Видимо, Хелен начала искать себе попутчиков, пользуясь моделью поведения Шона.

Как он назвал это? Возмездие? Неужели мы и правда впитываем как губки все, что видели

годами, а потом используем полученные знания применительно к себе, потому что других

вариантов уже не видим? Не об этом ли говорил мне Лайонел? Я слишком долго играла по

правилам Шона, чтобы легко абстрагироваться от него и подстроиться под другого человека, я

предпочитаю прогибать людей удобным мне образом, но не все на это согласны…

Одна лишь мысль в конечном счете оказаться на столе вместе со студентом вроде Каддини

или МакКензи (который вполне себе счастлив сейчас наедине с Хелен), вызывает у меня

рвотный рефлекс, это определенно не мое, но есть и другие аспекты. За прошедшие годы я в

корне пересмотрела взгляды на многие вещи… и, в итоге, путем проб и ошибок поняла, что, как

ни странно, чувство комфорта мне дарит именно он — Шон Картер. Тот, у кого я пытаюсь

искать утешение, когда весь мой мир разваливается на части, когда умирает Керри, когда на

волоске висит будущее родителей, да и собственное — ведь уехала же я в Сидней по первому

зову.

Так когда это случилось? Как я ухитрилась так далеко впустить в свою душу человека,

который некогда выкорчевал и вытоптал все в ней? Не знаю, но, дьявол, какая разница? Не

думаю, что есть обратный путь. Вода обтачивает камень долго и безвозвратно, невозможно

взглянуть на него и не понять, насколько некогда они были близки. Я была подружкой ректора

безумно давно, но сегодня студенты подумали, что в кабинете с Шоном именно я… Это

означает, что мы очевидны.

Кажется, Картер мне что-то говорит, но я его не слышу, встаю из кресла и, не оборачиваясь,

выхожу из кабинета. Звоню на кафедру, прошу отменить все сегодняшние занятия и покидаю

кампус. Я еду домой. Собирать вещи.

Глава 21. Рекогносцировка

Я останавливаю машину около дома Шона, прямо напротив окон, чтобы ее было видно.

Дожидаюсь, когда откроется дверь. Картер выходит на крылечко с чашкой кофе в руках, как

есть, и прислоняется плечом к дверному косяку. Просто стоит и смотрит. Молчит, ждет моих

действий. По возможности невозмутимо вылезаю из машины, открываю багажник и достаю

оттуда чемодан. Заказывали? Получайте. Теперь ход за Картером. Он может меня отвергнуть

или унизить, но это лучше, чем даже на фасад не решиться. Медленно и неторопливо, так же

бесстрастно, как я, Картер спускается по ступенькам крыльца, приближается, молча вручает

чашку и подхватывает тяжелый чемодан. Чтобы скрыть облегчение, делаю глоток кофе. Он не

такой, как я люблю. Горький, чуть подслащенный эспрессо. Мы не говорим друг другу ни

слова, но нужно ли? Мой чемодан в его доме, а я на его кухне мою его чашку. Вторжение не

менее интимное, нежели повсеместно воспеваемый секс…

Однако спокойствие наэлектризованное, выжидательное. Внешне тихо-тихо, но сладкое

предвкушение уже завязывает все внутри узлом. И я не ошибаюсь. Руки Шона обхватывают

мою талию, разворачивают, запрокидывают голову для поцелуя. Я повисаю в них, точно

безвольная марионетка, в которую вдохнуть жизнь могут только его губы. Пытаюсь привстать

на цыпочки, чтобы дотянуться и стать еще ближе, но не выходит, вместо этого я оказываюсь

сидящей на разделочном столе и забираюсь руками под его одежду, ударяюсь головой о шкаф,

но даже не замечаю. В попытке разместить нас обоих удобнее, Картер опрокидывает на пол

кофемашину, но у меня даже жалости для нее не находится. Я занята тем, что стараюсь

расстегнуть ремень его брюк. Черт возьми, я не просто так надела юбку, чувствовала, что в

порыве безумия будет не до стриптиза… Он не нежен и не ласков, выдержки просто не

осталось, и между шкафами и холодильником так мало места, что голову не откинуть, не

разорвать зрительный контакт. Шон будто наказывает меня за все то время, что я упрямилась и

отказывалась сдаваться, не позволяет ничего придержать или спрятать. И даже вслух говорить

не нужно, правильные слова сквозят в каждом взгляде и жесте: не уйдешь, не отпущу;

возможно, никогда…

Лежа в неудобной позе на столешнице, пытаясь оправиться от ран, нанесенных

безжалостной откровенностью, я смотрю на пол, на пластиковые обломки кофемашины и

сожалею.

— Я ее любила, — хрипло говорю я. — Не представляю, как в твоем доме жить без кофе.