Chernovodie - Reshetko

– Знаю! – подтвердил Федот и грустно улыбнулся. – Как не знать… все мы хлеборобы, всех оторвали от привычного дела! – Он посмотрел сквозь прореженный лесок, отделяющий бараки от реки, на широкий простор васюганской ливы. Постоянно дующий ветерок развел на водной глади невысокие волны. Затем повернулся к Лаврентию: – А ветер-то, паря, южный!

– Толку-то, – ответил Жамов. – Все одно яровых у нас нет! Пошли, бригадир, к начальству!

Сухов поджидал бригадиров на крыльце комендатуры, похлопывая неизменной плетью по голенищу сапога. С высоты невысокого крылечка он с нарочитой внимательностью оглядел подошедших мужиков. По лицу его скользнула кривоватая ухмылка:

– Как делить участки будем, бригадиры?

– А че хитрого! – проговорил Лаврентий. – Разделим, было бы че делить!

– Разделите, говоришь! Ну-ну! – Неожиданно гоготнул Сухов. – Передеретесь же?!

– Пошто передеремся! – прогудел в бороду Федот. – По жребию надо делить, комендант! А там кому что Бог подаст.

– По жребию, говоришь! – Сухов почесал пятерней голову. – Ладно – согласен. По жребию, так по жребию!.. Вам тута жить; вы и делите, а я посмотрю!.. – И снова, совсем неожиданно, раздался суховский гогот.

«Ну и лешак! – вздрогнул Лаврентий. – Откуда только такие берутся!»

Молчаливая толпа настороженно застыла, ожидая, что скажут комендант и бригадиры.

– Вот мы тут с начальством решили, – проговорил Лаврентий, мотнув головой в сторону коменданта. – Участки по жребию делить. Чтоб, значит, без обиды. Кто какой вытянет, такой и достанется. Верно говорю, мужики?

– Чего там… – проворчал Жучков. – Все участки одинаковы! Вот если бы на них дома стояли, тогда другое дело!

– Ишь, че захотел! – фыркнул Николай Зеверов.

– Вот я и говорю, что все одно… – смущенно улыбнулся Жучков.

– Это, можить, тебе все одно, старый хрен, а мне вот нет! – визгливо крикнула Козленчиха. – Мне, можить, к реке надо, тамотка солнечная сторона!

– И-эх, дура баба! – хрипловатым голосом проскрипел старик Козленко, ее муж. – Речная сторона открытая для холодных ветров; для огородной овощи – хуже! К лесу надо – лес от холода защитит! Вот и соображай…

– Сам соображай, умник, а мне речную сторону надоть! – не сдавалась Козленчиха.

Старик в ответ безнадежно махнул рукой…

Начавшаяся перебранка расшевелила замеревшую толпу. Люди словно проснулись. Послышались отдельные возгласы, затем еще и еще, пока не слились в один невообразимый шум, в котором можно было только разобрать отдельные обрывочные фразы:

– Все одно, да не шибко все одно! – верещал чей-то визгливый голос. – Гляди, посреди поселка какая низина, вся вода там летом будет, а зимой снегом все забьет – не отчистишься!

Другой голос перебивал:

– Че низина, че низина, а бугор в конце улицы чем лучше? Зимой – все вымерзнет!

Шум все нарастал и нарастал. Комендант переглянулся с бригадирами и злорадно ухмыльнулся. На лице у него так и было написано: «Ну, что я вам говорил – передеретесь! Э-эх вы…»

«Да-а, – с неприязнью подумал Жамов, глядя на самодовольную рожу коменданта. – Поглядел бы я, какой бы ты был в нашем положении!»

Сухов между тем выдернул револьвер из потертой кобуры и поднял руку над головой. Раздался хлесткий выстрел. Толпа притихла. Разгоряченные руганью люди настороженно смотрели на коменданта.

– Тише, мать вашу… – Сухов сунул револьвер в кобуру. – Делить участки будем по жребию. Мне вашего «хочу, не хочу» не надо! Как сказано, так и будет сделано! – грубо прокричал комендант.

– А и верно, мужики, – спокойно заметил Жамов. – Нам ить так, одним криком, до белых мух, пожалуй, не разделить участки.

– Правду говоришь, бригадир! – поддержали одобрительные голоса из толпы. – Чего там… давай по жребию!

– Ну вот, значица, и договорились! – удовлетворенно проговорил Жамов. – Теперь будем считать так: речная сторона – нечетная, с другой стороны дороги – четная. Первые номера пойдут прямо от бараков! – Он поискал глазами дочь. – Танька, дуй в барак, принеси мою анбарную книгу и два карандаша. Они в головах постели на полочке лежат!

– Знаю, знаю! – Быстроногая Танька кинулась в барак. Через мгновение запыхавшаяся девчонка протянула отцу амбарную книгу и два огрызка карандашей.

Лаврентий взял книгу и карандаш, а второй отдал дочери:

– Возьми карандаш, и дуйте с Федькой подписывать колья. С одной стороны нечетные, – Лаврентий показал рукой. – С другой – четные! Да смотрите не сбейтесь! – предупредил бригадир ребят.

– Не-е, не собьемся, дядя Лаврентий! – заверил Жамова Федька Щетинин.

– Ну-ну, – хмыкнул Лаврентий. – Я думаю, до ста еще не разучились считать!

– Не-е, не разучились! – И Танька дернула своего напарника за руку. – Пошли, Федька.

К столпившимся около бараков поселенцам неторопливо подошел землемер и обратился к Сухову:

– Я уже собрался. Мне бы, комендант, лошадь и проводника. Сегодня успеть надо в седьмой поселок. И так уже запаздываем, до середины июня дожили…

Сухов кивнул Афанасию Жучкову и повелительно махнул рукой:

– Иди, Жучков, седлай мерина и проводи землемера!

Афанасий недовольно дернулся, хотел что-то сказать, но Жамов успокоил конюха:

– Иди, Афанасий; выдернем за тебя гумашку, не сумлевайся…

– Да я ничо! – недовольно проворчал Жучков и пошел к конюшне. Следом за ним направился и землемер.

Не успел еще Жамов приготовить бумажки для жребия, как поселковый мерин, завьюченный двумя мешками, неторопливо протопал мимо поселенцев. Жучков вел мерина за повод, следом, с рейкой на плече, шагал землемер. Перед тем как скрыться за бараками, землемер остановился и, повернувшись к жителям, снял шляпу и на прощание помахал ею. Затем, надев ее, скрылся вслед за вьючной лошадью.

Лаврентий вырвал лист из амбарной книги, затем свернул его пополам своими загрубелыми пальцами; разрыв получился косым и неровным. Он смущенно улыбнулся:

– Руки, как крюки, язви их! Уж больно тонкая штука!

Настя пришла ему на помощь, взяв из рук отца книгу. Когда все было готово, Лаврентий снял с головы шапку и сложил в нее бумажные катышки с написанными номерами. Они почти полностью заполнили вместительный малахай.

– Вот так деревня… Едва в шапку вместилась! – проговорил Лаврентий, перемешивая бумажные катышки. Затем связал завязками уши шапки и повесил ее на ближайший сучок молодой кедерки, случайно уцелевшей во время раскорчевки.

– Ну вот, граждане! – У Лаврентия слегка дрогнул голос. – Висит ваше богатство на суку! Подходи по одному – лови его за хвост!

Толпа ворохнулась, словно налетел на нее предгрозовой ветер, и снова напряженно застыла. Никто не мог насмелиться подойти первым и вытянуть свой номерок.

Николай Зеверов вдруг тряхнул своей рыжей головой, его голубые глаза озорно засветились, и он запел на мотив «Цыганка гадала…»:

– Шапка гадала. Шапка гадала и в руку дала!..

Люди, сбросив с себя оцепенение, зашевелились; послышались короткие реплики, матерки, нервные смешки. Федот Ивашов кивнул Николаю и прогудел в свою роскошную бороду:

– Раз шапка тебе наворожила, паря, иди и бери!

– А чо… и пойду! – осклабился Николай, шагнул к шапке и запустил в нее руку. Он так и стоял, перебирая туго скрученные бумажные катышки. На лбу у молодого мужика выступил пот, а он все не мог насмелиться вытащить свой жребий.

– Чего тянешь кота за хвост?! Тащи… – подбодрил его из толпы голос Степана Ивашова.

Николай глубоко вздохнул и, зажмурив глаза, вытащил бумажный катышек. Дрожащими от волнения пальцами развернул бумажку, глянул в нее и поднял над головой:

– Четвертый номер! – хрипловатым от волнения голосом проговорил Николай.

Настя записала в журнал фамилию жеребьевщика и его номер. Затем подняла голову и вопросительно посмотрела на толпу:

– Кто следующий?

Вперед выступил Прокопий Зеверов.

– Раз брательник вытащил свой номер, значит, и мне надо! – Мужик тяжело подошел к шапке и вытащил свой жребий. Развернув бумажку, он мельком глянул в нее и поднял над головой:

– Шестой номер!

– Разъязви их, имя и тут везет! Усадьбы рядом… Правду в народе говорят: «Богатому и черт в кашу валит», – не сдержалась от реплики язвительная Козленчиха.

– Ну и завидущая ты, бабка! – рассмеялся Николай. – Нашла богатых; все мы тут одинаковые! Это ты сейчас радоваться должна!

– Это чему я должна радоваться?

– Как чему! – дурачился Николай. – Твое богатство еще в шапке лежит, а моего уже там нет. И опять же тебе повезло; два участка уже к лесу заняты. Значит, в шапке осталось больше береговых! Соображаешь?..

Не зная, что ответить Николаю, старуха плюнула себе под ноги и, замолчав, демонстративно отвернулась от него.

… И стали подходить по одному к заветной шапке. С внутренним трепетом они доставали свой жребий, ясно понимая, что ничего больше в их жизни не изменится. И то чувство мнимой свободы, которая давала временная неустроенность в этой постылой жизни, безвозвратно покидала их. Они ясно осознали – возврата к прошлому не будет. Это не кошмарный сон, от которого можно, проснувшись, избавиться; вот и избавились… Крепче железных цепей привязали их к Васюгану.