Переворот - Иван Кудинов

— Ага, — кивнул Тобоков и как бы вторично представился: — Председатель Верх-Ануйского Совета… Там теперь Хмелевский хозяйничает. Зверь, а не человек. Хуже Сатунина.

— Ничего, доберемся и до Хмелевского, — пообещал Огородников и дружески похлопал Тобокова по плечу. Тот отшатнулся и поморщился, передернув плечами. Огородников удивился: — Что с тобой, товарищ Тобоков?

— Чирьи замучили… кермес из задери!..

— Ну-у, это не дело, — повеселел Огородников. — Чирьи — не ордена, чтобы носить их при себе. Ничего, фельдшер наш освободит тебя от этой напасти… Он уже не одного вылечил.

Оказалось, подступы к поселку Сугаш, расположенному в Абайской долине, охраняло еще несколько небольших уймонских отрядов, готовых в любой миг встретить врага всею мощью своего разнобойного оружия — от винтовок, бердан и до самых обычных железных вил. Уймонцы, заметив приближение головной части первого полка, изготовились к бою, но увидели знамена, пурпурно горевшие и трепетавшие на ветру, оторопели, замешкались — и стрельбы не открыли.

Вскоре навстречу наступавшим частям выехало несколько всадников — «парламентеров», чтобы установить точно — партизаны ли это на самом деле. Бывало уже не раз, когда белогвардейцы шли в наступление под «прикрытием» красных флагов… Но тут оказалось — нет обмана. Обрадованные уймонцы поскакали обратно, чтобы предупредить другие отряды, занимавшие круговую оборону…

Объединенное военное совещание, проходившее в селе Абай, постановило твердо и безоговорочно: «Наша политическая борьба всецело за Советскую власть, за присоединение партизанских полков к регулярной Красной Армии». И далее — по вопросу об отношении к алтайцам — было сказано также определенно: «Отнестись к мирному инородческому населению так, как относится Советская власть к малым народам. Разослать воззвания по всему Алтаю, а также наших делегатов, чтобы доступно и правильно разъяснить цели и задачи нашей борьбы».

А главное: сформировать полк из всех уймонских отрядов. Правда, численность их — около шестисот человек — для такой единицы как полк была недостаточной. Поэтому штаб решил провести в Уймонском и близлежащих районах мобилизацию, причем в самые кратчайшие сроки — до десятого октября. Вместе с тем, исходя из наличия трех полков, было решено сформировать Первую конно-партизанскую дивизию… Командиром дивизии был избран Третьяк.

Позже Иван Яковлевич посмеивался, когда бойцы и командиры, обращаясь к нему, называли его начдивом: «Ну, язви тебя, не успел привыкнуть к одному званию, а тут и другое приспело. Так недолго и в фельдмаршалы угодить!»

Ранним утром выступили из Абая. Решили идти на Кырлык, а не доходя до Усть-Кана, повернуть на северо-восток и через урочище Ябаган выйти на Чуйский тракт, по которому и вести дальнейшее наступление на скопившиеся там — в районах Теньги, Туэкты, Хабаровки и Онгудая — крупные белогвардейские силы.

Но столкнуться с ними пришлось гораздо раньше. Вы сланная вперед разведка донесла, что в урочище Кырлык находится неприятель — численностью не меньше семисот человек. Судя по всему, это и был один из тех «заслонов», о которых говорил полковник Хмелевский в одном из своих приказов, перехваченных партизанской разведкой два дня назад: «По всем имеющимся сведениям, красные сгруппировались в районе Уймона, каковой и приказываю взять вверенному мне отряду, — писал Хмелевский, — для чего прапорщику Кайгородову, оставив наблюдательный заслон в 400 человек в Ине, с остальными силами в 250 человек двинуться на Катанду — Уймон 11 сего октября в 9 часов утра. Хорунжему Валюжанину с его отрядом двинуться из Иоло на Шугаш[9] 12 октября в 9 часов утра. Прапорщику Тюменцеву с 40 человеками пехоты перейти в Барагаш. Движение начать 11 октября. Поручику Серебренникову с дивизионом оставаться до конца в Усть-Кане, имея, безусловно, разъезды на Тюдралу и Карасук.

Настоящий приказ не подлежит никаким изменениям, что имело место со стороны младших начальников.

Во избежание огласки настоящий приказ не объявлять солдатам до момента выхода отрядов. За каждого пойманного комиссара назначается премия в 200 рублей».

— Ну, что ж, — сказал Третьяк, выслушав доклад разведчиков, — путь наш — на Кырлык и сворачивать мы не будем. Главное сейчас — захватить неприятеля врасплох.

Решили двигаться дальше скрытно — 1-й полк лесом вдоль горы, правее Уймонского тракта; второй полк тоже лесом, вдоль горы, только по левой стороне тракта. Эскадрон Чеботарева был выслан вперед, чтобы проникнуть в тыл врага и отвлечь внимание на себя…

Белогвардейцы же расположились там основательно, по-домашнему, полагая, должно быть, что партизанам и невдомек, что они здесь находятся… Когда же эскадрон подошел вплотную, с тыла, белогвардейцы, заметив его, приняли за головную часть партизанских войск и открыли бешеный огонь. Разведчики ответили. Завязался бой. А вскоре подоспели основные силы — и ударили с ходу. Противник в панике стал отходить, скатываясь к тракту. Лишь несколько человек, под которыми были убиты лошади, уйти не смогли, забрались между скал в расщелины и отчаянно отстреливались. Временами партизаны подходили так близко, что можно было, не повышая голоса, переговариваться.

— Эй, вы, белопузые! — окликнул Павел Огородников прятавшихся за скалами белогвардейцев. — Вылезайте, все одно выкурим… Слышите?

Оттуда отвечали отборной руганью — и новыми выстрелами. Пришлось применить ручные гранаты… Потом все стихло. И Павел, подождав немного, насмешливо спросил:

— Эй, белопузые, закурить не желаете? Никто не отозвался.

Когда Огородников подъехал к месту стоянки белогвардейского «заслона», тут горели еще костры и что-то, побулькивая, кипело в больших чугунных котлах, висевших над огнем на толстых березовых рогатинах.

— Ну что, оставили беляков без обеда? — спросил он и засмеялся. — Ничего, с пустым брюхом легче бежать…

В этом бою было убито двадцать белогвардейцев, около пятидесяти взято в плен, захвачены были подводы с оружием, боеприпасами и продовольствием. И даже бочонок спирта. Михаил Чеботарев предложил выдать бойцам по чарке:

— Пусть отметят победу.

— Один думал? Или вместе со своим эскадроном? — язвительно спросил Огородников. Михаил отвел глаза:

— Чего думать… спирт он и есть спирт.

— Дак не хватит на всех, — весело кто-то вставил.

— Разбавим.

— Ладно, — резко прервал Огородников. — А то я вам разбавлю… Рано еще справлять победу. И тебе, командиру, — строго посмотрел на Чеботарева, — надо бы это знать. Головой мне отвечаешь за сохранность этого бочонка!

Подошел Бергман.

— Ну, что там? — поинтересовался комполка. — Много раненых?

— Семеро. Двое тяжело, — ответил фельдшер. — Первая помощь оказана, но возможности наши, сами знаете… Бинтов и тех не хватает.

Огородников хмуро помолчал.

— Бинты достанем. Обещаю вам. Не сегодня — так завтра. Послушайте, товарищ Бергман, — вспомнил вдруг, — тут бойцы раздобыли бочонок спирта. Как он… для медицины годится?

— Спирт? — удивленно глянул фельдшер. — Да это же… это для нас дороже золота!..

— Вот и забирайте. Слыхал, товарищ Чеботарев?

— Слыхал.

— Спасибо, Степан Петрович! — поблагодарил фельдшер.

— Это вам спасибо. За все. А спирт заберите. Пока он не выдохся окончательно… — покосился в сторону Чеботарева, насмешливо щурясь.

День выдался сухой и студеный. Густая пыль тяжело клубилась в воздухе, медленно растекаясь и опадая вниз, в придорожную траву, оседая на плечи всадников и крупы лошадей. Огородников, ехавший впереди, время от времени приказывал кому-либо вернуться в арьергард и проверить — все ли там в порядке. Когда посыльный возвращался и докладывал, что порядок во всем и повсюду полный, комполка уточнял:

— А что лазарет… не отстал?

— Никак нет, — отвечал посыльный. — Лазарет находится не в хвосте обоза, а в середке…

— Ну, ладно, ладно, — обрывал словоохотливого бойца Огородников, слегка морщась — уж больно не по-военному звучало это «не в хвосте, а в середке». — Все ясно, Чеботарев! — негромко окликнул. И Михаил на мухортом своем коне тотчас подъехал и пристроился рядом, выпрямляясь в седле, натянув поводья, весь внимание и готовность. — Табак у меня кончился, — неожиданно просто и буднично сказал Огородников. — Одолжи малость.

Чеботарев опустил поводья, невольно расслабляясь, достал из кармана кисет и протянул Степану. Тот, разглядывая вышивку на кисете, взял щепоть самосада и вернул кисет.

— Бери больше, — расщедрился Чеботарев. — Чего — как украл? Скоро махрой разживемся.

— Не говори «гоп» раньше времени.

— А чего? Неужто сомневаешься? — по-дружески, доверительно заговорил. — Да побьем, побьем мы их, сволочей, и в Черном Ануе, и в Белом, в Онгудае… и на всем мировом пространстве, побьем!