Энциклопедия русских суеверий - Марина Власова

В России было широко распространено представление о коровьей смерти — злом существе, убивающем коров. Ее воображали в облике старухи в белом саване или отвратительной женщины с руками-граблями, иногда — в виде скелета животного. Согласно верованиям крестьян многих губерний России, коровья смерть обладала способностью обращаться в различных животных (преимущественно черного цвета), ср.: черная смерть нередко принимает на себя образ коровы, теленка или собаки и, разгуливая между стадами, заражает их <Высоцкий, 1911>.

Проникая в село, обитая в нем, коровья смерть (или «напускающий» ее колдун) принимала человеческое обличье (прохожего, односельчанина), что становилось иногда причиной самосудов над подозреваемыми в таком оборотничестве.

В одном из рассказов коровья смерть — вначале старуха, а затем оборачивается черной собакой: «Ехал мужик с мельницы позднею порою. Плетется старуха и просит: „Подвези меня, дедушка!“ — „А кто же ты, бабушка?“ — „Лечейка, родимый, коров лечу!“ — „Где же ты лечила?“ — „А вот лечила у Истоминой, да там все переколели. Что делать? Поздно привезли, и я захватить не успела“. Мужик посадил ее на воз и поехал. Приехавши к росстаням [к перекрестку], он забыл свою дорогу — а уже было темно. Он снял шапку, сотворил молитву и перекрестился, глядь, а бабы как не бывало. Оборотившись черною собакою, она побежала в село, и назавтра в крайнем дворе пало три коровы» <Потебня, 1914>.

Крестьяне верили, что коровья смерть сама никогда в село не заходит, «а всегда мужики завозят ее с собой. Зато уж как заберется куда эта дорогая гостья, то досыта натешится: переморит всех коров, изведет все племя до конца. <…> Наши поселяне твердо уверены, что только одно опахивание [опахивание женщинами села], совершенное с таинственным обрядом, изгоняет коровью смерть. От этого обряда она скрывается по лесам и болотам до тех пор, пока скотина не выйдет на солнце обогревать бока» <Сахаров, 1849>.

Решив опахивать село, женщины и девушки тайно собирались ночью, босые, в одних белых рубахах, с распущенными волосами. Они впрягались в соху и проводили ею борозду вокруг всей деревни.

Соху могла везти «девица безукоризненной жизни», нагая девица (Калуж.); три девицы (Тобол.); вдову могли поставить на месте оратая (Калуж.) — прочие же им помогали. Как отмечает Д. К. Зеленин, в некоторых местах требовалось, чтобы соху тянула беременная или, напротив, еще не рожавшая замужняя женщина. Но поскольку нередко условием исполнения обряда было соблюдение целомудрия, то «предпочтение отдавалось молодой девушке или вдове» <Зеленин, 1991>.

Участницы опахивания поднимали сильный шум, стучали сковородами, заслонками, кочергами, «иногда они также щелкают кнутами. В Данковском уезде Рязанской губернии даже палят из ружей. Наряду с этими грохочущими предметами встречается и помело; его либо несут в руках, либо одна из женщин как бы едет на нем верхом. Реже берут с собой пучки лучины или соломы, которые потом зажигают, сухие липовые чурки (лутошки), банные веники без листьев, череп животного… живого петуха и т. п., и наконец, священные христианские предметы — икону, свечи и особенно ладан в кадиле или просто в горшке с раскаленными углями» <Зеленин, 1991>.

Земля откидывалась сохой в сторону противоположную деревне. На перекрестках прочерчивали крест, а под конец опахивания нередко зарывали в землю кошку, собаку или черного петуха. При опахивании женщины и девушки пели, угрожая коровьей смерти, например:

Выйди вон,Выйди вон,Из подмета, из села!Мы идем,Мы идем,Девять девок, три вдовы,Со ладаном, со свечьми,Со горячей золой!Мы огнем тебя сожжем,Кочергой загребем,Помелом заметем,Попелом забьем!Выйди вон, выйди вон!

«Прогоняя смерть», призывали на помощь Богородицу, a также святого Власия, повсеместно считавшегося покровителем скота.

«Этот обход подготавливается и совершается в полнейшей тайне, иначе цель не будет достигнута. Если опахивающие встречают на пути какое-либо живое существо, то животное (особенно черное) разрывают на куски, так как видят в нем олицетворенную коровью смерть (т.e. эпидемию), а человека забивают до полусмерти». Кое-где опахивание называется также «смерть гоняют».

Д. К. Зеленин полагает, что основные элементы этого обряда — отпугивание коровьей смерти, очерчивание магическим кругом и умерщвление коровьей смерти в облике животного <Зеленин, 1991> (иногда — в облике человека). «Будучи уверены, что все несчастья, в особенности скотский падеж, напускаются каким-нибудь еретиком или чернокнижником, которые, по преданию старины, часто обращаются в четвероногих животных для причинения людям вреда, крестьянки при опахивании земли с ожесточением бьют попавшегося навстречу, которого принимают за оборотня или за самую смерть. Если кошка вскарабкается от них на дерево, то оне срубают и самое дерево и убивают ненавистное для них животное. Беда и запоздалому путнику!.. Если ему случится встретиться с этой процессией, он не ускользнет от побоев. Обошедши таким образом все селение, окуривают ладаном дома, сараи, клети, овины и вообще всякое строение. Наконец, выкопавши яму, наполняют ее навозом и, зажегши его, переводят через него больной и очумленный скот. Утверждают, что при опахании таким образом земли падеж совершенно прекращается» (Калуж.) <Ляметри, 1862>.

Опахивающими нередко руководила «знающая женщина», или знахарка. По сообщению из Тобольской губернии, когда «от народа послышалось, что коровья смерть явилась», «знахарка велела, или проще сказать, приказала общественникам устроить соху, избрать трех девиц безукоризненной жизни (девственниц), из сбруи три хомута, чтобы в следующую ночь опахать всю деревню, и чтобы к ночи все юшковцы вооружились кто что имеет, например: ружьями, пистолетами, ножами, топорами, кольями и т. п., и, кроме того, чтобы запаслись звучными инструментами — заслонками, сковородами, колокольцами, боталами и проч. <…> Три девицы были в сбруе и запряжены как лошади, но так как им не под силу было везти соху, запущенную в землю, то помогали им и другие многие, но эти были без сбруи. К сохе приставлен был орач, который и правил сохой. <…> Страшно было смотреть, что только стало твориться. Это был полк людей, похожих на сумасшедших: одни стреляли из ружей, другие производили бряцанья в заслонки, сковороды, звенели колокольцами, боталами и т. п. Словом, все тут бывшие производили шум, каждый выкрикивал изо всей силы следующие слова: „Смерть — ты смерть, — ты коровья смерть! Выходи ты из нашего села; в нашем селе сорок девок, сорок баб, сорок маленьких ребят. Мы тебя засекем и зарубим…“ Шум и крик производился по команде знахарки, без малейшего ослабления, пока не обошли всю деревню, что только могло кончиться на рассвете» <Та-сов, 1889>.

«Закапывание смерти» (как и ее «сожжение», очищение скотины и селения огнем) могло осуществляться и вне обряда опахивания: «Иногда, для прекращения падежа, скотину, павшую от заразы, закапывают под воротами дома вверх ногами» (Калуж.) <Ляметри, 1862>. «В некоторых деревнях на месте падежа первой зачумленной скотины приготовляют яму и в нее зарывают падаль вместе с собакой, кошкой и петухом, привязанными к хвосту павшей скотины. В Нижегородской губернии, для прекращения сибирской язвы, вбивают на перекрестках осиновые колы и посыпают улицы пеплом нарочно сожженной собаки. Иногда еще делают так: вечером сгоняют весь скот на один двор, ворота которого запирают до утра, а с рассветом разбирают весь скот; если останется хоть одна лишняя корова неизвестного хозяина, то ее принимают за „коровью смерть“, взваливают на поленницу и сожигают живьем. По народному убеждению, всякое живое существо, первым заболевшее повальною болезнью, есть супостат нечистой силы и проводник смерти: от него зараза быстро переходит на все окрестное население» <Белогриц-Котляревский, 1888>. «Когда начинается в селе падеж на скот, то первую палую скотину зарывают в глубокую яму вместе с кошкою и собакою живыми на том самом месте, где пала скотина. А в продолжение падежа вырывают ров и вытирают подле него из дуба живой огонь, через который прогоняют скотину и который берут по домам, где не должно оставаться прежнего огня» (Нижегор.) <А. М., 1859>.

«В Корсунском уезде Симбирской губернии живьем закапывают у ворот кошку и зайца, „чтобы овцы плодились“… <…> В Саратовской губернии безнадежно больное животное хоронят непременно еще живым и стоя, в глубокой яме недалеко от главных ворот. <…> То, что животное опускают в могилу стоя, имеет, очевидно, магический смысл; его хоронят стоя, „чтобы оно стояло“, то есть чтобы скот водился. Захоронение животного… символизирует очищение деревни от уже проникшей туда эпизоотии: она входит в живое животное, персонифицируется, и ее вместе с ним хоронят. Закапывание около ворот имело целью ввести коровью смерть в заблуждение: она сразу же при входе должна увидеть, что весь скот уже пал и ей здесь делать нечего. Особенно отчетливо выражен этот мотив в обряде, заменяющем в Тобольске опахивание. Павший скот выносят ночью на крайний двор деревни и закапывают у ворот; затем какая-либо женщина, нагая и с растрепанными волосами, бежит от ворот этого дома к воротам поскотины и обратно, не оглядываясь при этом и приговаривая, что весь скот уже пал и теперь коровьей смерти нечего в деревне делать» <Зеленин, 1991>.