Энциклопедия русских суеверий - Марина Власова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Становой урядник — нижний чин в полиции, подчиненный становому приставу (стан — полицейская территориальная единица, на которые делились уезды).
Страстная свеча — свеча, горевшая во время чтения 12 Евангелий на Пасху.
Сутнее окно — окно у переднего (красного) угла или у печного угла.
Сушило — часть овина; высокие жерди с решетником, где сушатся снопы.
Теплина — огонь в овине, овинной яме или печи.
Титешный — грудной.
Тонская изба — жилое помещение на тоне.
Тоня — место, где ловят рыбу; рыбная ловля.
Торос — (зд.) зимний промысел зверя.
Тупица — тупой нож или скобель для скорняжных работ.
Тын — деревянный сплошной забор, частокол.
Херувимская — херувимская песнь, исполняемая во время обедни при торжественном начале литургии верных, когда открываются Царские врата.
Чернобыльник — быльняк, будильник, крупный вид полыни.
Чёрный мурин — негр, мавр.
Чесало — гребень.
Шамшура — женский головной убор.
Шанежка, шанечка — род ватрушки, сочня или простой лепешки.
Шесток — площадка перед устьем русской печи.
Шлапатать — шлепать, шуметь.
Примечания
1
Рассказы о невидимых подводных, подземных поселениях (церквях, соборах) были распространены повсеместно (см. ДИВЬИ ЛЮДИ, СКРЫТНИКИ). Одно из наиболее известных повествований подобного рода — легенда о невидимом граде Китеже (Нижегор.). В Заволжье рассказывали и о церкви Покрова Богородицы, вскоре после «ляхолетья» (Смутного времени) ушедшей от пошатнувшихся в вере жителей г. Васильсурска: «…когда, по окончании Божественной службы, благочестивые пошли на Волгу воду святить, двинулась за ними и церковь Божия, пред нею же икона Преподобного Варлаамия Хутынского шествовала, никем не носима. Когда же пришли к берегу, Волга-река расступилася, как широкие врата растворялася, принимала в свое лоно людей благочестивых и шедшую за крестным ходом церковь… И всемогущего Бога силою те люди и церковь перенесены были за Волгу, в леса, на озеро Нестиар. И до сих пор живут невидимые в обители невидимой» <Кудрявцев, 1898>.
2
Как полагает Ф. Буслаев, отвлеченные понятия о времени «образуются в языке метонимически, от перенесения действия или события, происходящих во времени, на самое время. Это весьма естественно, ибо время мы чувствуем, понимаем и ценим только по тому, что в течение его совершается. Областной язык (областные диалекты. — М. В.) дает знать об отвлеченном понятии времени изобразительным описанием действий и событий. Например, трава в значении года, то есть лета: „бык по пятой траве“ („бык по пятому году“. — М. В.); упряжка — треть летнего дня, а собственно значит паханье до отдыха, когда лошадь надобно выпрячь; то же значение имеет уповод… Характеристическим действием или явлением язык живописует как малые, так и большие периоды времени, начиная от минуты и даже мгновения до целой части года. Например: духовинка, душок — небольшое продолжение времени…; в кочета, в полночь — то есть когда поют петухи…» <Буслаев, 1861>. Устойчивая черта крестьянских верований — конкретно-материальное восприятие идеальных для нас явлений, понятий. Так, душа «телесна»: для нее ставят чашку с полотенцем, чтобы, покинув тело (в момент смерти), она «вымылась и утерлась» (Новг.); «утерла свое лицо» (Волог.). Конкретно-материальным может представляться и слово: действие произнесенного недоброго слова уподобляется физическому удару, его можно поймать в шапку и т. п. Так же воспринимается крестное знамение: «Если кто молится перед святыми иконами, то в это время никто не должен проходить впереди его: иначе перейдут крест, что весьма грешно» (Нижегор.).
3
«В древнем русском быту с праздника Благовещения считали начало года, который от сего нередко называли у наших предков „благовещенским“» <Калинский, 1877>.