Семь месяцев бесконечности - Виктор Боярский

Солнце исчезло, пошел снег, и усилился ветер, и, странное дело, собаки пошли резвее. Через час после обеда, уступив настойчивым просьбам Тьюли, постоянно упиравшейся мне под колено своей заснеженной мордой, я отошел назад, предоставив этой самоуверенной женщине самой прокладывать дорогу, но, как это уже неоднократно случалось до того, энтузиазм Тьюли сразу же пропал. Пришлось мне снова возглавить гонку. Мой отороченный мехом капюшон был просто игрушкой в руках ветра. Именно по прихоти ветра он переехал с затылка на лицо и закрыл его ровно наполовину, оставив мне на все мои навигационные штучки только один рабочий глаз, причем правый, не отличающийся особой зоркостью. В результате я видел только одну, правую, лыжу, кусочек снега под ней, и только иногда в поле зрения еще, к счастью, попадал компас. Чтобы видеть его получше, я вынужден был постоянно наклоняться. Ну о какой скорости здесь могла идти речь! Конечно, собаки меня вновь легко достали, но это было, слава Богу, уже перед самой остановкой.

Прошли мы за сегодня 22 мили. Температура весь день держалась в районе минус 33–35 градусов, а к вечеру опустился туман и стало еще холоднее, особенно на ветру. Помогая Дахо кормить собак, я заметил, что Тим чувствует себя очень неважно. Раны его совсем не заживают, он весь трясется и отказывается от еды. Я нашел на нартах Джефа запасной жилет, надел на Тима и отвел его за нарты, где было не так ветрено.

Этьенн приветствовал меня через стенку палатки веселым криком: «Виктор! Печка не работает, принеси еще одну, запасную, из моего ящика на нартах!» Этот фанерный ящик мне знаком. Окрашенный в нежно-лимонный цвет он привлекал внимание аккуратно выведенным черной краской словом «Доктор». Здесь у Этьенна хранилась аптечка и близкие его сердцу предметы, как, например, печка. В палатке было прохладно, чтобы не сказать холодно. Горела только керосиновая лампа. Принесенная горелка, к счастью, запустилась быстро, и температура, а с ней и настроение поползли вверх. В такую лихую погоду мы, конечно, не смогли отказать себе в двойной порции мяса и макарон с сыром, да и в десерте, разумеется. Поужинав, я уже было подумал, что тринадцатое число позади и непогода, а также неработающая печь — последние неприятности, которые оно в полном соответствии с традицией нам принесло, но не тут-то было. Когда я раскрыл красную сумку, в которой хранились запасы провианта для завтрака, чтобы посмотреть, как обстоят дела с запасами овсянки, то обнаружил, что все ее содержимое обсыпано какой-то белой, похожей на снежную пылью. Сначала я подумал, что это и есть снег, набившийся через не застегнутую до конца молнию, но это оказалось высыпавшееся из банки… сухое молоко! Смешавшись с начавшим оттаивать в палатке снегом, оно превратилось в липкую белую массу. Мне стоило больших трудов избавиться от последствий этого небольшого стихийного бедствия. Пришлось перепаковать все продукты в новые полиэтиленовые мешки. Вот это я понимаю — тринадцатое число, а то, подумаешь, непогода! Эка невидаль! Лагерь в координатах: 75,2° ю. ш., 77,6° з. д.

Насколько мне известно, некоторые наиболее удачливые путешественники ухитрились за восемьдесят дней объехать вокруг света, а мы никак не можем объехать вокруг злополучного Антарктического полуострова. Может, времена изменились, а может, люди — наверное, и то и другое, но сегодня мы впервые за последние двенадцать дней вновь сидим.

«Когда же отогреются мои ноги», — думал я, лежа в спальном мешке и всячески пытаясь занять такое положение, чтобы ногам было как-то потеплее. Но это было уже потом, а сначала… Сначала, как всегда, я проснулся в 5.45 с ощущением того, что мне очень не хочется вылезать из спального мешка — было холодно и свистел ветер. Я все-таки выбрался на свои обычные процедуры и сразу же понял, что мое нежелание вылезать из спального мешка сегодня было более чем обоснованным. Ветер, метель, холод, видимость около 100 метров. Я быстро забрался в палатку, условия в которой были близки к наружным, разве что без ветра. «Сегодня, наверное, стоим», — сказал я Этьенну, не ставшему бороться с нежеланием выбираться из спальника и пребывающим поэтому в сладкой полудреме. Этьенн поспешил согласиться. «Пойду сообщу ребятам», — сказал я, начав одеваться, вновь Этьенн согласился. «Я подожду тебя здесь в спальнике», — пробормотал он.

Я выбрался наружу. В одежде было повеселее. Но веселье было недолгим: термометр показывал минус 38 градусов, ветер достигал 15–20 метров в секунду. Я подошел к палатке Уилла и Дахо: «Гуд морнинг!» Нет ответа. «Г-у-у-д М-о-р-нинг!» Молчание. «Да не замерзли же они, черт побери» — подумал я и заорал изо всех сил: «ГУД МОРНИНГ!» Слабый голос Уилла (такое впечатление, что он отвечал из спального мешка): «Сегодня стоим, пока ждем погоды!» Я сообщил ему, что ждать скорее всего нечего, так как уже сейчас температура минус 38! Уилл только крякнул в ответ. Профессора я в то утро не услышал. Преодолевая ветер, я пошел вдоль доглайна к едва видневшейся палатке Джефа и Кейзо. Те, конечно, уже проснулись и завтракали. Я сообщил им о погоде, и Джеф согласился, что сегодня, возможно, будет правильнее пересидеть. Я вернулся в палатку. Этьенн, не дождавшись меня, уснул, я же не стал его будить, а быстренько нырнул в мешок, только тут почувствовав, как замерзли ноги. Они никак не хотели оттаивать. Я крутился, наверное, около часа, грел их руками, свернувшись в мешке калачиком. Наконец мне удалось их согреть, и я заснул. Проснулись в час пополудни, на этот раз оба. Несмотря на такой поздний подъем, жизнь пошла по обычному распорядку: чистка палатки от снега, печка, овсянка. Часа в три в палатку вполз заснеженный Уилл и, как всегда, не один, а со своими сомнениями, суть которых сводилась к опасению, что этот юго-восточный ветер, принесший нам такую холодную погоду, пока является для нас еще не совсем встречным, но, как только мы повернем к горам Элсуорт, он будет для нас встречным и идти будет еще труднее. С этим нельзя было не согласиться, хотя горы казались такими далекими, что у ветра было достаточно и времени, и возможности, чтобы изменить направление. Решили сегодня лечь спать пораньше, чтобы сэкономить горючее.

Вечерняя радиосвязь с Беллинсгаузеном принесла хорошую телеграмму от Наташи. Она писала, что Стас получил белый пояс по каратэ и на радостях совершенно забросил школу. Последнее для меня не новость, поскольку я знаю, что такое в Наташином понимании «забросить школу» — это по-прежнему не проявлять страстного желания учиться, а просто-напросто отбывать номер от звонка до звонка, что Стас успешно и делает вот уже восьмой год. Правда, этому, надо сказать, в немалой степени способствует и обстановка в самой школе. Важнее другое — он стал заниматься спортом и, по-видимому, первый раз не из-под палки. Это радует, потому, что в связи с продолжающимися перестроечными процессами нашей стране этот вид спорта может оказаться жизненно необходимым.