Семь месяцев бесконечности - Виктор Боярский

Последние несколько дней стояли удивительно спокойные безветренные вечера, которые значительно притупили мою натренированную в предыдущих боях с непогодой бдительность. Я стал ловить себя на том, что иногда оставлял вентиляционное отверстие на ночь открытым, а вчера вечером я грубо нарушил все нормы уважительного отношения к Антарктиде: забыл закрыть до конца молнию входной двери… В результате, когда я открыл глаза утром, то увидел, что Этьенн поверх традиционного спального мешка укрыт еще одним пушистым белым одеялом. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в том, что одеяло это совершенно лишнее. Попросив Этьенна минуту не шевелиться, я быстро смахнул это одеяло в угол. День начинался неярко и неторопливо, что предвещало устойчивую хорошую погоду. Первое, на что я обратил внимание, когда выбрался из палатки, были две заснеженные вершины прямо по нашему курсу. Южная была более массивной и округлой, северная выглядела поменьше и имела вид правильной пирамиды. Подножия гор были закрыты от меня все тем же ледяным куполом, на вершину которого так тщетно пытался взобраться вчера. Если судить по карте, перед нами не должно было быть более никаких гор, кроме горы Рекс. Поэтому я закричал на весь еще не совсем проснувшийся лагерь: «Рекс! Я вижу Рекс!» На мой призыв никто не выскочил из палаток, совершенно справедливо полагая, что если Рекс есть в шесть часов утра, то он, вероятнее всего, простоит и до восьми, когда придет время выбираться из палаток. Это время пришло, и все согласились, что одна из этих вершин может и должна быть Рексом. Я настаивал (без всяких на то оснований), что Рекс — это южная, более массивная вершина, но никто со мной и не спорил. По данным спутника, до горы оставалось чуть более 22 миль, по данным Джефа — чуть более 25. Говоря более понятным языком, в любом случае до нее было 35–40 километров, но видна она была очень отчетливо и выглядела отнюдь не маленькой, что позволяло судить об ее истинных размерах. Взяв на всякий случай пеленг на гору, я двинулся вперед. За мной на этот раз пошла упряжка Уилла вместе с Этьенном, далее одинокий Кейзо и последними Джеф и Дахо. Сейчас, имея впереди такой великолепный ориентир, я мог абсолютно не смотреть на компас и всецело предаться технике бега на лыжах по бесснежному льду. Катиться на лыжах по твердой, ровной поверхности было одним удовольствием. Солнце окончательно утвердилось на небе, ветер зашел с северо-востока и был практически попутным. Я все время притормаживал, чтобы не слишком далеко отрываться от собак. Однако иногда разрыв увеличивался до 350–400 метров, и мне приходилось останавливаться и ждать, пока Пэнда, поставленный Уиллом во главу упряжки, не замечал, что я стою, и молниеносно не ускорял бег. Время шло, а гора и не думала приближаться. Единственно, что изменилось в ее облике, так это то, что две разрозненные вершины соединились в одно целое снежной седловиной. В том, что перед нами гора Рекс, никто уже не сомневался. Я заметил черную точку как раз в самом низком месте седловины — ту самую точку, которую пятью минутами раньше обнаружил Джеф, Находящийся со своею упряжкой метрах в трехстах позади меня.

Я слегка изменил курс и пошел на эту точку. Мне почему-то казалось, что это и есть наш лагерь, точнее, склад с продовольствием, хотя если бы это в действительности было так, то такого склада и хранящегося в нем продовольствия нам хватило бы до Мирного. Погода продолжала творить чудеса, и на этот раз, к счастью, приятные. Обед прошел без ветра и поэтому поистине в теплой и дружественной обстановке. Столбик термометра поднялся на недосягаемую прежде высоту и остановился у отметки минус 15 градусов. После обеда мы стали подниматься в гору. Снег стал рыхлее и мягче, так что собаки начали уставать. В 6 часов я остановился. Гора Рекс была уже близко, но при такой скорости идти до нее было никак не менее двух-трех часов. Кроме того, наш прошлый опыт показывал, что рассчитывать на быстрое обнаружение склада, да и вообще на его обнаружение было нельзя. Быстро смеркалось, солнце садилось в плотную облачность, затянувшую западную сторону горизонта. Мы решили встать лагерем здесь, а завтра поутру попытаться отыскать склад. Прошли мы за сегодняшний день 26 миль и, судя по остающемуся до горы Рекс расстоянию, оба прогноза — и спутниковый, и джефовский — оказались несколько оптимистичными. Пока мы разбивали лагерь, ветерок зашел с юга, и температура стала быстро падать. За час она упала на 10 градусов и достигла минус 33 градусов. Складывалось впечатление, что за горой Рекс находится царство какой-то другой, непохожей на эту, более суровой погоды и такое внезапное резкое понижение температуры следовало, очевидно, расценивать как некоторое предупреждение нам… Ну а пока все шло своим чередом. Были установлены палатки, поглотившие сразу трех из шести участников экспедиции. Снаружи остались я, Дахо и Кейзо. Дахо постепенно приобретал навыки помощника каюра и полностью заменил Стигера в работе с собаками. Я старался помогать ему на первых порах, поскольку знал этих собак несколько лучше. Но сегодня, прежде чем я подошел к нему помочь накормить собак, профессор, предвкушая, по-видимому, предстоящую научную работу — стратиграфическое описание снежного покрова на шурфе, — совершил две грубые ошибки. Во-первых, он не приготовил заранее корм, а во-вторых — недостаточно глубоко и надежно зарыл якорь доглайна. Впрочем, возможно, виной тому был рыхлый снег. Последствия этих ошибок не замедлили сказаться. Когда профессор направился к нартам, чтобы приготовить корм, собаки, выработавшие за многие месяцы путешествий условный рефлекс на эти действия каюра, стали рваться с поводка и даже подпрыгивать высоко в воздух, справедливо требуя кормления. Ну, скажите, какой якорь сможет выдержать почти одновременные рывки десяти мощных псов! Конечно, только грамотно поставленный. В данном случае этого сделано не было. Профессор, роняя в спешке куски корма, укладывал их в ящик, чтобы нести собакам, но последовал дружный рывок, и металлический якорь, блеснув на солнце, вылетел из снега. Десять голодных собак, почувствовав свободу, помчались к застывшему на месте с прижатой к груди коробкой корма профессору и окружили его плотным, грозным лохматым кольцом. Ситуация стала критической. Правда, я не думал, что собаки нападут на Дахо — не так уж они были голодны, — но в любой момент могла начаться всеобщая потасовка, в которой мог пострадать и несчастный профессор.

Я ухватился за якорь и пытался оттащить собак, выбирая доглайн, но куда там. Тогда я крикнул Дахо, чтобы тот, не выпуская ящика с кормом, бежал в мою сторону. Это помогло бы выстроить собак в линию. Маневр удался: собаки, как привязанные понеслись за проваливающимся в снег профессором. Как только он встал в створ с нартами, я насколько мог выбрал слабину доглайна и вновь закопал якорь. Не выпуская из рук доглайн, я крикнул Дахо, чтобы тот бросил несколько кусков ближайшим к якорю собакам. Напряжение сразу же немного спало, и мы вдвоем быстро накормили остальных собак. Пока я возился с собаками, Этьенн уже начал готовить ужин, и я услышал его призывные крики: «Виктор! Мясо оттаяло, иди ужинать!» Я с трудом устоял против такого соблазнительного предложения — мне необходимо было еще измерить озон. К счастью, озона оказалось немного и процесс измерения особо не затянулся, но тем не менее когда я забрался в палатку, Жан-Луи уже приканчивал второй кусок мяса, помогая себе длинным острым ножом. Он предпочитал практически сырое, едва оттаявшее мясо, я же варил его несколько дольше.