Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь - Эмиль Золя

— Надо снять поддувало.

Сперва обер-кондуктор воспротивился. Машинист был у него в подчинении, и он не разрешал Жаку трогать поддувало. Но потом позволил себя убедить:

— Ладно, но только отвечать будете вы!

Однако все оказалось не так-то просто. Почти полчаса пришлось пролежать Жаку и Пеке на спине под паровозом, в снегу. Хорошо еще, что в ящике для инструментов оказались нужные гаечные ключи. Наконец, рискуя раз двадцать обжечься и ушибиться, они умудрились снять поддувало. Но на этом трудности не закончились: предстояло еще извлечь его из-под локомотива. Необыкновенно тяжелое, оно задевало за колеса и цилиндры. Вчетвером им все же удалось вытащить его и сдвинуть в сторону от полотна, к насыпи…

— А теперь — опять за расчистку пути! крикнул обер-кондуктор.

Почти час поезд уныло стоял на месте, и беспокойство пассажиров возрастало. Каждую минуту опускалась оконная рама и какой-нибудь голос вопрошал, почему поезд все еще стоит. Раздавались крики и плач, страх усиливался, грозя превратиться в панику.

— Нет, нет, мы достаточно расчистили, — заявил Жак, — по местам, остальное я беру на себя.

Машинист и кочегар поднялись на паровоз, оба кондуктора возвратились в свои вагоны; и тогда Жак сам открыл продувательные краны. Струя пара с шипением ударила по рельсам, растопив прилипший к ним снег. Затем, взявшись за маховик, Жак дал задний ход. Медленно отодвинул состав метров на триста, чтобы лучше разогнаться. Пламя в топке ярко пылало, давление пара стало выше дозволенного, и тогда машинист погнал «Лизон» к снежной стене, преграждавшей путь; машина обрушилась на нее не только собственной тяжестью, но и тяжестью поезда, который она тащила за собою. «Лизон» грозно ухнула, точно дровосек, с силой опускающий топор, ее мощный остов из железа и чугуна затрещал. Но пробиться сквозь заслон она не смогла и остановилась, выбрасывая клубы дыма и вся дрожа от удара. Жак дважды повторил тот же маневр, он отодвигал состав и вновь бросал в атаку на снежный барьер, надеясь прошибить его; и каждый раз «Лизон», натуживаясь и собирая силы, пыхтя, как разъяренная великанша, ударялась о преграду своей железной грудью. Наконец она перевела дыхание, напрягла в последнем усилил стальные мускулы и прошла, увлекая за собой тяжелый состав; вспоротый сугроб высился теперь, как две стены вдоль полотна. «Лизон» была свободна.

— А все-таки славная у нас лошадка! — довольно проворчал Пеке.

Ослепленный снегом, Жак снял очки, протер их. Сердце у него бешено колотилось, он больше не ощущал холода. Но вдруг в голове его промелькнула мысль о том, что метрах в трехстах от Круа-де-Мофра находится глубокая лощина: она лежала в наветренной стороне, и в ней, должно быть, собралось много снега; и у машиниста тотчас возникла уверенность, что именно там-то и застрянет поезд, подобно кораблю, севшему на мель. Жак свесился с паровоза. Вдали, за поворотом, показалась лощина, походившая на длинный продолговатый ров, доверху набитый снегом. День давно уже наступил, бескрайняя снежная пелена ослепительно сверкала, а с неба все сыпались и сыпались хлопья.

Не встречая больше препятствий, «Лизон» двигалась с умеренной скоростью. Из осторожности оставили гореть огни и спереди и сзади; белый фонарь у основания паровозной трубы блестел при свете дня, как яркий глаз циклопа. Широко раскрыв этот глаз, «Лизон» катилась вперед, приближаясь к лощине. И Жаку почудилось, будто она начала слегка храпеть, точно испуганная кобылица. Она вся содрогалась, артачилась и продолжала свой бег, лишь покоряясь властной руке машиниста. Жак ногою распахнул дверцу топки, кочегар подкинул уголь. И теперь при дневном освещении уже не виден был хвост кометы, воспламенявший тьму, зато клубы черного густого дыма пачкали трепетное светло-серое небо.

«Лизон» шла вперед. И вот она очутилась возле самой лощины. По обе стороны полотна склоны тонули в снегу, рельсы так глубоко ушли под белый покров, что их не было видно. Лощина походила на русло потока, занесенного снегом по самые берега. И «Лизон» устремилась туда, она прошла метров пятьдесят, тяжело дыша и постепенно замедляя ход. Она толкала перед собою снег, он громоздился в гигантский сугроб, клокотал и дыбился, словно бурная волна, грозившая поглотить дерзкую. Одно мгновение казалось, что эта волна уже захлестнула, победила «Лизон». Однако, яростно вскинув круп, она высвободилась и продвинулась еще метров на тридцать вперед. Но то был конец, отчаянная агония: снежная громада обрушилась на машину, покрыла колеса, наружные части механизма были засыпаны и скованы одна за другой ледяными цепями. Изнемогая от жестокого холода, «Лизон» окончательно остановилась. Она перестала дышать, застыла в мертвой неподвижности.

— Теперь мы плотно завязли, — проговорил Жак. — Я этого ждал.

Не теряя времени, он попробовал дать задний ход, чтобы вновь повторить свой маневр. Но на сей раз «Лизон» даже не пошевелилась. Она не желала двигаться ни назад, ни вперед: заваленная со всех сторон снегом, она будто примерзла к земле, глухая и неподвижная. И вытянувшийся позади нее поезд также казался безжизненным, он ушел в снег по самые дверцы вагонов. А густые хлопья, плясавшие на ветру, все падали и падали с неба. Чудилось, что еще немного — и паровоз с вагонами, уже наполовину утонувшие в снегу, и вовсе исчезнут под холодным покровом, в трепетном безмолвии белой пустыни. Ничто вокруг не двигалось, только вьюга продолжала ткать белоснежный саван.

— Ну что? Снова засели? — крикнул обер-кондуктор, свешиваясь с площадки багажного вагона.

— Влипли! — коротко ответил Пеке.

На сей раз положение и впрямь было критическое. Кондуктор, ехавший в последнем вагоне, кинулся устанавливать петарды, чтобы идущий сзади поезд не наскочил на неподвижный состав; а Жак тем временем безостановочно давал отчаянные свистки — прерывистый и заунывный вопль о помощи. Но снег заглушал и тушил звуки, и этот призыв вряд ли могли расслышать в Барантене. Что делать? Их всего четверо, вовек им не расчистить таких сугробов. Для этого нужен целый отряд. Необходимо бежать за помощью.

И самое неприятное заключалось в том, что среди пассажиров опять возникала паника.

Дверца какого-то вагона распахнулась, и оттуда выскочила насмерть перепуганная хорошенькая брюнетка, решившая, что произошло крушение. Ее муж, пожилой негоциант, последовал за нею, крича:

— Я напишу министру, это возмутительно!

Оконные рамы стремительно опускались, из вагонов неслись женские вопли и яростная брань мужчин. Только барышень-англичанок все это забавляло, на их лицах сияли спокойные улыбки. Обер-кондуктор старался успокоить публику, и младшая из девиц спросила у него по-французски, чуть шепелявя, как все англичане:

— Итак, сударь, мы дальше не поедем?

Невзирая на глубокий снег, в который проваливались по пояс, несколько мужчин вышли из вагонов. Американец и оказавшийся с ним рядом молодой человек из Гавра направились к локомотиву, чтобы увидеть своими глазами, что произошло. Оба сокрушенно покачали головами.

— Пройдет не меньше четырех или пяти часов, прежде чем поезд выкарабкается отсюда.

— Да уж никак не меньше, и для этого понадобится десятка два рабочих.

Уступив просьбе Жака, обер-кондуктор послал своего помощника в Барантен. Ни машинист, ни кочегар не имели права покидать паровоз.

Кондуктор направился вдоль лощины и вскоре исчез из виду. Ему предстояло пройти километра четыре, и он не мог возвратиться раньше, чем через два часа. Жак пришел в отчаяние; заметив в одном из открытых окон первого вагона Северину, он на минуту оставил свой пост и подбежал к ней.

— Не бойтесь, — торопливо проговорил он. — Вам нечего опасаться.

Она ответила, также обращаясь к нему на «вы» из боязни, что их могут услышать:

— А я и не боюсь. Я только очень за вас тревожилась.

Оба вложили в эти скупые слова столько нежности, что почерпнули в них утешение, и улыбнулись друг другу. Обернувшись, Жак с трудом подавил возглас удивления: на насыпи стояла Флора, а за ней Мизар и еще двое мужчин, которых машинист сперва не узнал. Все они услышали сигнал бедствия, и Мизар, сменившийся недавно с дежурства, поспешил к полотну вместе с двумя приятелями, которых он собирался попотчевать белым вином: то были каменолом Кабюш, из-за снегопада сидевший без дела, и стрелочник Озиль, добравшийся сюда из Малоне сквозь туннель, — несмотря на холодность Флоры, он по-прежнему пытался за нею ухаживать. Она из любопытства пришла вместе с мужчинами и теперь стояла с независимым видом, рослая и сильная, точно деревенский парень. Для Флоры, как и для ее отчима, неожиданная остановка поезда у самого их дома была важным событием, необычайным приключением. Они жили здесь уже пять лет, и каждый час — днем и ночью, в вёдро и в непогоду — мимо них, точно ураган, проносились поезда! Казалось, они прилетают и улетают на крыльях вихря, и ни один из них ни разу не замедлил свой бег; Флора и Мизар следили за тем, как они бегут, удаляются и пропадают из виду раньше, чем можно что-либо узнать о них. Множество людей, целый мир мчался мимо с головокружительной быстротой, а они так ничего о нем и не узнавали, они едва успевали заметить проносившиеся с быстротой молнии лица: некоторые больше никогда не появлялись, другие вновь мелькали в окнах в определенные дни, Флора и ее отчим запоминали их, хотя и не знали имен тех, кому эти лица принадлежат. И вот, увязнув в снегу, поезд остановился возле их дверей: естественный порядок вещей был нарушен, и они глазели теперь на незнакомую толпу, которая из-за стихийного бедствия очутилась на железнодорожном полотне; широко раскрыв глаза, они рассматривали пассажиров так, как дикари рассматривают европейцев, потерпевших кораблекрушение у берегов их земли. В дверцах вагонов виднелись женщины, закутанные в меха, у поезда стояли мужчины в толстых пальто, и вся эта роскошь и комфорт на фоне снежного моря буквально ошеломляли обитателей Круа-де-Мофра.