Блондинка. том I - Джойс Оутс

— Глэдис?

Последовала пауза и полная тишина, казалось, все мы слышали, как блондинка затаила дыхание. Потом она прошептала, с видом ребенка, решившегося на некий отчаянный поступок, даже с улыбкой:

— Я п-попробую.

Это стихотворение… Религиозные стихи, сразу ясно, вот только напечатаны они были весьма необычно. Открывали его четыре длинные горизонтальные строки, затем они как бы сужались, шла более узкая вертикальная колонка строк, и завершали его снова четыре длинные строки, но ритм в них менялся. Это было «метафизическое» стихотворение (так нам, во всяком случае, объяснили). А это, в свою очередь, означало, что нам попался весьма твердый орешек для понимания и раскусить его, то есть понять, в чем там суть, было не просто. Зато написано оно было таким прекрасным языком, что, казалось, ты слушаешь не стихи, а музыку. Глэдис здорово нервничала, сразу было видно. Но тем не менее развернулась к нам лицом, приподняла в руках книгу, сделала глубокий вдох и начала читать.

И… черт побери, ничего подобного мы просто не ожидали! И дело тут было не только в том, что вместо бездыханного еле слышного голоска у нее вдруг прорезался мощный, звенящий, одухотворенный и чертовски сексуальный голос. Дело в самом факте, что она вдруг вызвалась прочесть нам это стихотворение, не отказалась, не выбежала вон из комнаты, когда Проф предложил ей прочесть. Напечатанный в книге «Алтарь» казался нам загадкой, кроссвордом, но когда эта маленькая белокурая девушка начала читать, стихи внезапно обрели смысл.

Разбит АЛТАРЬ. Твоим слугой воздвигнутОн был из сердца, и слезами полит,   И нет на свете крепче материала,   И нет страданий, равных этой боли.        СЕРДЦЕ одно        Могло сотворить        Камень,        Что не разбить.        Сердце не камень,        Но его слезами        Вымощен путь,        С него не свернуть.И если я сохраню в душеЛюбовь к Тебе и хвалу Тебе,Возложу на АЛТАРЬ эту жертву свою —Во веки веков сиять АЛТАРЮ!..

Глэдис закончила читать, и мы наградили ее аплодисментами. Хлопали все. Даже преподавательницы из колледжа, которые, как вы понимаете, могли ревниво отнестись к этому ее представлению. А проф. Дитрих, разинув рот, смотрел на девушку, которую все мы считали простой конторской служащей, смотрел и словно глазам своим не верил. Он пребывал в своей обычной позе — присев на краешек стола и слегка ссутулив плечи, склонился над книгой. И когда Глэдис кончила читать, присоединился к аплодисментам, а потом спросил:

— Вы, должно быть, и сами поэтесса, юная леди! Я не ошибся?

Тут Глэдис густо покраснела, вся сжалась и пробормотала нечто нечленораздельное.

Проф. Дитрих продолжал настаивать на ответе, слегка поддразнивал ее в добродушной учительской манере. И еще казалось, что ситуация вышла из-под его контроля и он тщательнее, чем обычно, подбирает слова, стараясь не спугнуть, не обидеть эту застенчивую девушку.

— Мисс Пириг! Вы наверняка поэтесса, причем весьма своеобычная поэтесса.

Затем он спросил Глэдис, почему стихотворение напечатано таким необычным образом, и Глэдис что-то прошептала в ответ, и тогда проф. Дитрих сказал:

— Погромче, пожалуйста, мисс Пириг.

И Глэдис откашлялась и еле слышно ответила:

— Н-наверное, оно по конфигурации должно напоминать алтарь?

И голос ее звучал так неуверенно и робко, такая дрожь волнения слышалась в нем, что казалось, она вот-вот вылетит из комнаты, точно испуганный зверек. А потому Проф поспешил заметить:

— Благодарю вас, Глэдис. Вы совершенно правы. Ну-с, теперь вам понятно, дорогие мои? «Алтарь» построен, как алтарь.

Черт побери! Стоило только услышать это, и сразу становилось ясно, что иначе и быть не могло. И мы все увидели в книге алтарь. Как в тестах Рорчача с чернильными пятнами.

«Сердце одно»… Эти два слова девушка произнесла с какой-то совершенно особой интонацией. «Сердце одно могло сотворить камень, что не разбить». До конца жизни каждый из нас, кто был в тот вечер на занятиях, будет слышать эти строки.

Ноябрь, 1951-й. Господи, как же давно это было!.. Больно думать о том, что лишь немногие из нас дожили до сегодняшнего дня.

Ну и конечно, после этого мы стали обращать на нее больше внимания. Больше с ней говорили, во всяком случае, пытались говорить. Она уже не была безымянна. Глэдис Пириг — она была загадочна и сексуальна. Ведь сексуальность — это всегда тайна. Эти пепельно-белокурые волосы, этот хрипловатый бездыханный голосок. Возможно, кое-кто из нас пытался найти ее имя в лос-анджелесском телефонном справочнике, но никакой «Глэдис Пириг» там не значилось. Проф. Дитрих вызывал ее еще раза два, но она вся так и сжималась, так и холодела и не отвечала ничего. Потом он от нее отстал. И еще ее лицо казалось почему-то знакомым. Не всем, но некоторым из нас. Она же продолжала одеваться все в том же строгом стиле секретарши, даже еще строже и по-прежнему носила волосы заколотыми валиком, как Айрин Данн; и всякий раз, когда кто-то пытался завести с ней разговор, вздрагивала и отшатывалась, как испуганный кролик. И вообще, если уж пытаться подобрать сравнение, она походила на девушку, с которой плохо обращались мужчины.

И вот однажды в четверг вечером кто-то из нас пришел на занятия пораньше и принес газету, «Голливуд рипортер», которая тут же пошла гулять по рукам. И мы с изумлением разглядывали ее, хотя и ожидали чего-то в этом роде. «Мэрилин Монро. Господи!» «Так это она, да? Наша маленькая девушка, наша скромница?» «Точно она! Только никакая она не девушка и не скромница. Вы только поглядите на это!»

И мы глядели.

Кое-кто предлагал сохранить это открытие в секрете. Но мы просто должны, обязаны были показать это Профу, нам хотелось видеть, какое выражение возникнет при этом на лице Профа. И он все смотрел и смотрел на снимки, напечатанные в «Голливуд рипортер», и то снимал очки, то снова надевал их. Ибо там в четыре колонки были напечатаны суперсексуальные фото ослепительной голливудской актрисы-блондинки. Пока что еще не звезды, но сразу было ясно, что она скоро ею станет. Она буквально выпадала из платья в блестках с огромным декольте, и лицо у нее было так загримировано, что казалось ненастоящим, нарисованным. МЭРИЛИН МОНРО, МИСС ИДЕАЛЬНАЯ БЛОНДИНКА-1951. Там же красовались кадры из «Асфальтовых джунглей», и была напечатана маленькая заметка о выходе на экраны фильма «Все о Еве».

Проф откашлялся и хриплым голосом заметил:

— Эта старлетка… Мэрилин Монро. Это и есть наша Глэдис?

И мы сказали ему, да, конечно, это она, мы просто уверены. Стоит только назвать имя, и все становится очевидным. Проф сказал:

— Но я видел «Асфальтовые джунгли». Я прекрасно помню ту девушку, и наша Глэдис ничуть на нее не похожа.

Тут один из студентов-семинаристов, продолжая рассматривать газету, заметил:

— А я только что посмотрел «Все о Еве», и она там снималась! Роль небольшая, но я ее запомнил. Я имею в виду, запомнил ту блондинку, которая, должно быть, она и есть.

И он засмеялся. И все мы тоже засмеялись, страшно возбужденные и довольные. Кое-кому из нас довелось пережить во время войны немало моментов, вызывающих, мягко говоря, удивление. Просто когда ты считаешь, что дела обстоят определенным образом, а они вдруг оборачивались совсем по-другому и оставались таковыми навсегда. И это был как раз один из подобных моментов, и мы были удивлены, потрясены этим, теперь уже необратимым открытием, ну, и конечно, бурно радовались и веселились. Словно все мы только что выиграли в лотерею и вот теперь решили дружно отпраздновать это событие. А семинарист, польщенный всеобщим вниманием, добавил:

— Такую, как эта Мэрилин Монро, не забудешь.

На следующее занятие многие из нас пришли пораньше. И принесли с собой газеты и журналы — «Скрин уорлд», «Модерн скрин», «Фотолайф» — все со снимками «Самой многообещающей из старлеток 1951». В очередном номере «Голливуд рипортер» была напечатана фотография с подписью: «Мэрилин Монро на премьере нового фильма в сопровождении молодого красавца актера Джонни Сэндса». Кое-кто раздобыл даже выпуски «Шика», «Сэра!» и «Соглядатая». В осеннем выпуске «Лука» была опубликована большая статья под заголовком «Мисс Белокурая Сенсация: МЭРИЛИН МОНРО».

И мы, возбужденные и расшалившиеся, как дети, передавали из рук в руки эти газеты и журналы, как вдруг отворилась дверь и вошла Глэдис Пириг в дождевике цвета хаки и шляпе. Этакая скромница, мышка, на которую второй раз и не взглянешь. И тут же увидела нас и все эти журналы и, должно быть, сразу все поняла. По нашим глазам! Мы-то собирались сохранить все в тайне, но так уж получилось. Точно горящую спичку к высохшей траве поднесли. И тогда один из самых бойких парней подошел к ней и сказал: