Легионер. Книга вторая - Вячеслав Александрович Каликинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну нельзя! Нельзя, ваша светлость! Неужто вы хотите, чтобы вашего спасителя – не меня, его! – иваны зарезали до того, как он успеет работу свою исполнить? – Стронский помялся, покрутил головой и все же сказал. – К тому же мне завтра, видимо, придется кое-кого из каторжан выпороть приказать. Постараемся, конечно, без этого обойтись, но уж как получится. Наверняка злые они после сей процедуры будут. Не дай бог – с неожиданным вызовом нашего человека порку свяжут. А злость – она всегда, знаете ли, выхода найти может! Гм…
– Да-да, вы правы! Вы бесконечно правы, голубчик! Спешить не надобно, верно! А что до порки… Выпороть, говорите? Так они на каторге к этому привычные. Порите! Раз собрались – знать, есть за что. А я потерплю! Ступайте с богом, Роман Александрович! И бутылку забирайте! Мое слово верное: сказал, что не буду, стало быть, не буду! Я уж дома потом «разговеюсь», а?
– Это сколько вам будет угодно! Я ухожу, ваша светлость!
Глава одиннадцатая
Первый подряд Ландсберга
Серое мутное утро началось самым обыденным и привычным образом, с поданного завтрака. Как объявил караульный матрос, последнего флотского завтрака для арестантов. Потом выкрикнули построение на верхней палубе, с казенной амуницией, и невольные пассажиры «Нижнего Новгорода» угрюмо потянулись из своих трюмов в проход, к трапу.
Стоящий на выходе старший помощник капитана Стронский, заметив в толпе Ландсберга, поманил его пальцем:
– А вы, любезный, задержитесь тут!
Когда отобранная партия каторжников поднялась наверх, Стронский опять поманил Ландсберга и повел его наверх по железным ступеням другого трапа. Где-то на середине пути Стронский остановился, отпер неприметную дверь:
– Проходите сюда живее, Ландсберг! Сюда! Времени у нас мало…
Недоумевающий Карл, не ожидая для себя ничего хорошего, шагнул через комингс.
Прежде всего старший помощник задал неожиданный вопрос: имеет ли Ландсберг представление о том, как следует строить тоннели? Тот, помедлив, пожал плечами: горное дело, в том числе и прокладка подземных ходов к вражеским укреплениям для закладки мин, входило в число дисциплин, которые изучает каждый сапер.
– Это замечательно! – обрадовался Стронский. – Значит, я не ошибся! Ландсберг, у вас есть очень хороший шанс изменить свою судьбу!
Насколько мог коротко, Стронский рассказал о тоннельном прожекте князя Шаховского, его крушении и перспективах, которые сулят умному человеку эти обстоятельства.
– А вы человек умный, Ландсберг! И прекрасно понимаете, что в рудниках, в общей массе арестантов вы просто пропадете. Эта масса не любит бывших «благородий», к тому же в ваших сопроводительных документах говорится о двух стычках с уголовным отребьем. Стычки эти для иванов и их подручных закончились весьма печально – тем меньше у вас, Ландсберг, оснований считать себя на этой земле долгожителем! Настоятельно рекомендую вам без колебаний согласиться на предложение князя Шаховского – он сделает его вам тотчас же – и получите возможность жить и приносить пользу людям.
– Пользу людям? – невесело усмехнулся Ландсберг. – Скорее уж, пользу княжеской карьере! Благодарю за заботу обо мне, ваше благородие, однако, видимо, откажусь.
– Не глупите, Ландсберг! – загорячился Стронский. – Карьера князя – это ничтожная частность! Задуманный им тоннель будет служить людям – вы не можете не понимать этого! Какого черта, Ландсберг! Неужели погибнуть от ножа уголовного негодяя где-нибудь под забором для вас предпочтительнее? Зачем тогда, позвольте, вы оказывали в драках сопротивление отребью? Подставили бы грудь или бок под ножи – и не страдали бы на пересылках, по крайней мере!
– Не люблю бросаться громкими словами, ваше благородие, но вы меня вынуждаете. Скажем так: я спасал свою жизнь для того, чтобы здесь, в заслуженной мной каторге, искупить свою вину перед людьми назначенным наказанием.
– Хотите медленно погибнуть здесь от физического и нравственного истощения? Ландсберг, одумайтесь! Сие не есть искупление вины! Спасите княжеский тоннель – и вы, не получив освобождение от каторги, получите, по меньшей мере, возможность продлить свое пребывание на этом «благословенном» острове!
– Хм… Интересный поворот взгляда на проблему бытия, – задумался Ландсберг. – Почти как по Ницше, знаете ли… Об этом я, признаться, не думал! И все равно, наверное, откажусь: уж больно неприятен князь как «инструмент» познания страданий.
– Ландсберг, взываю к вашему благоразумию! – начал терять терпение Стронкий. – Вы мне симпатичны! К тому же, я видел вас в тяжелейшие минуты и часы аварии. Вы любите людей, и ваша самоотверженность спасла тогда, в Красном море, немало жизней! Не сомневаюсь, что этот потенциал вами не исчерпан. А Шаховской – да, он мне тоже неприятен, не скрою! Но это единственный ваш шанс спасти себя для людей! Для своих родных, в конце концов! Ваша мать жива?
– Да, ваше благородие…
– Ну и каково ей будет узнать, что ее сын кончил так, как предполагаете для себя вы сами? Нежели полагаете, что, будь она здесь, то благословила бы вас?.. Ландсберг, наше время истекло! Мне нужно наверх, да и ваша задержка здесь может показаться арестантам подозрительной. И вас убьют еще раньше, чем вы предполагаете!
Стронский, явно расстроенный, отпер и распахнул дверь на трап, сделал приглашающий жест рукой.
– Не ожидал, право не ожидал от разумного человека такого вот мальчишеского фатализма… Ну что ж, пора, Ландсберг! Я все же надеюсь…
Не закончив, Стронский махнул рукой, посторонился.
Ландсберг, не колеблясь, вышел, и только чуть задержался на ступенях:
– Князь сделает мне это предложение там, наверху?
– Да. Он выкликнет знатоков горного дела среди ожидающих отправки на берег каторжников. И если вы не отзоветесь, он сам позовет вас.
– Тогда сделаем так, ваше благородие! Поставлю на судьбу. Будет мне какой-то знак свыше – соглашусь. Прощайте, ваше благородие! И еще раз благодарю за участие.
На верхней палубе было удивительно тихо – несмотря на наличие двух с лишним сотен арестантов, выстроенных по команде в две неровные шеренги. Люди стояли молча, без обычного гомона и переругивания, и все до единого смотрели на тусклый берег острова, где им предстояло провести много лет. Тишину на палубе лишь подчеркивали резкие крики чаек, носившихся над мачтами.
Все получилось так, как и говорил Стронский. Князь Шаховской, стоявший перед арестантами, откашлялся и громко сказал:
– Слушай сюда, народ! Знакомые с горным делом – выйти вперед!
Каторжане начали переглядываться,
