Легионер. Книга вторая - Вячеслав Александрович Каликинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шаховской немедленно ответил, что в случае конфуза одним отрешением от должности горный инженер не отделается. Грозил отдать виновного под суд, сгноить в тюрьме и прочее.
После этой переписки князь замкнулся, сделался невесел, в кают-компании предпочитал не показываться и почти все время проводил в своей каюте, разделяя общество лишь с шустовским коньяком.
Буфетчик «Нижнего Новгорода», доставляя князю очередную бутылку, не раз возможно деликатно доносил капитану и старшему помощнику о неладностях Шаховского:
– Верите ли, ваше высокоблагородие – захожу в каюту, а оне в слезах этикетку коньячную целуют – там, где портрет фабриканта Шустова. И в голос просют: Господи, всемилостивый, не оставь раба своего! – буфетчик размашисто крестился и склонялся к уху капитана. – Фабриканта Шустова с небожителем в пьяном затемнении его светлость путают!
А князь, никогда не отличавшийся набожностью, действительно часто вспоминал о Боге. Просил: подскажи, вразуми, научи – что делать-то? Но небеса молчали.
Не находил ответа его сиятельство, как уже знают читатели, и на дне множества бутылок. Заменить Лозовского было некем. Во время стоянки «Нижнего Новгорода» во Владивостоке князь на сутки съехал на берег и втайне от экипажа отчаянно выспрашивал всех и каждого о наличии в этом удаленном форпосте какого ни есть горного инженера, сведущего в горном деле. В Купеческом собрании ему указали было на некоего типа, щеголявшего в фуражке Горного ведомства, однако ставший осторожным князь навел о «кандидате» тщательные справки и выяснил, что в тоннельном деле тип понимал еще меньше Лозовского. Что же касается фуражки, то сия «инженером» была попросту выиграна в карты.
Таким образом, последняя попытка князя найти нужного человека на окраине материковской России провалилась.
Потом «Нижний Новгород» прибыл в Корсаков, и Шаховскому доставили на судно целую кипу депеш и донесений. В одной из них было сообщено о трагической смерти горного инженера Лозовского, последовавшей «при невыясненных обстоятельствах». Между тем до открытия тоннеля, дату которого Шаховской заблаговременно озаботился сообщить в Петербург, оставалось ровно две недели…
* * *
В каюте первого класса, занимаемой его светлостью, дух стоял прямо-таки трактирный. Князь принял Стронского с пьяной настороженной подозрительностью.
– Что, милостивый государь? Явились, чтобы успеть забить в крышку моего гроба последние гвозди? Вы, господин Стронский, с самого начала нашего знакомства искали случая досадить мне, уязвить – и вот дождались! Милости прошу! Язвите! Топчите! Ваш час настал!
– Прекратите, ваша светлость! Извините, но вы просто пьяны!
– А-а, какая разница! – махнул рукой князь. – Пьян ли, трезв… Все едино! Кстати, не составите компанию? По единой рюмахе, а?
– Сергей Николаевич, я не пить сюда пришел, а спасать вас. Если вы, конечно, еще желаете спастись. Может, я что-то путаю, и ваше положение вовсе не трагическое? Тогда извините…
– Вы?! Спасать? Меня? – Шаховской истерично хохотнул, однако тут же стер с лица веселость. – Ваше глумление, господин старший помощник, право, заходит слишком далеко!
– Я не шучу, ваша светлость. К тому же признаюсь: если бы речь шла только о вашем спасении, то вряд ли этот наш разговор состоялся бы вообще. Однако, протянув вам руку помощи, я надеюсь сделать доброе дело для человека, которому симпатизирую. Симпатизирую – и, увы! – лишен возможности помочь иначе.
– Н-ничего, решительно ничего не понимаю! – затряс головой Шаховской. – Сплошные загадки, интр-р-риги, мистификация! Извольте выражаться яснее, сударь!
Князь снова потянулся за бутылкой, однако Стронский проворно сделал шаг вперед и загородил дорогу.
– И еще два условия! – предупреждая взрыв возмущения, быстро произнес Стронский. – Первое: предваряя свое предложение и с вашего дозволения, я тотчас зову вестового, и приказываю принести сюда лед, кувшин с холодной водой и лохань. С помощью матроса ваше сиятельство приводит себя в порядок и обретает, таким образом, способность ясного мышления. Второе – вы дадите мне слово, что до высадки в Дуэ к бутылке более не притронетесь. Принимаете мои условия, князь? Ежели да, то сразу после этого я укажу вам путь спасения. Если вы не принимаете, я поворачиваюсь и ухожу! Решайте, ваша светлость!
– Но позвольте! – забормотал князь. – Позвольте, каким образом вы можете помочь мне? Вы – мне!
– Время идет, князь! У меня, поверьте, множество дел, а я стою тут и уговариваю вас, взрослого человека, дворянина, в конце концов! Решайтесь: вестовой надежен, никому ничего не разболтает – хотя ваше гусарство последних недель для всего экипажа тайной не является. Кстати: если мой план спасения не будет вам угоден, то тогда пейте свой коньяк – на здоровье или во вред себе. Итак? Ваше решение?
– Но хоть намекните, Роман Александрович! – взмолился князь. – Хоть пол-слова!
– Пока не приведете себя в порядок – я замолкаю…
– Черт с вами, – махнул рукой Шаховской. – Согласен! Зовите вашего вестового, боцмана, авральную команду – хоть черта с копытами!
Через полчаса заметно посвежевший тюремный начальник, продолжая держать на затылке пузырь со льдом, истово внимал выкладкам Стронского. Речь старшего помощника, впрочем, была короткой. Когда он закончил, сиятельный собеседник порывисто схватил Стронского за обе руки:
– Голубчик! Спаситель мой! Да я теперь для вас – что хотите! А? Что вы хотите? Не стесняйтесь!
– Мне от вас ничего не нужно, ваша светлость! Прошу одного: не бросайте, этого человека потом. Поклянитесь!
Шаховской размашисто перекрестился.
– Вот! – поклялся он. – Пусть только поможет! Вот только захочет ли? А, Роман Александрович? Захочет ли он помочь после той постыдной сцены, которую я ему в начале плавания учинил? Да и умеет ли он вообще?
– Насчет умения – не сомневайтесь! Я нарочно заглядывал в справочник учебных дисциплин – там означены и горное дело, и фортификация, и еще масса наук, о которых в статских университетах только слыхали, полагаю. А вот захочет ли? Думаю, что моя настоятельная просьба будет им услышана…
– Так давайте тотчас же позовем его сюда! – спохватился князь. – Или, если угодно, спустимся вниз. Чтоб я наверняка знал, не мучился до завтра, а?
– А вот этого делать нельзя-с! – покачал головой Стронский. – Неужто сами не понимаете? Вы заведываете на Сахалине тюремной частью – должны же знать неписанные законы и обычаи каторги! Неурочный вызов арестанта наверх привлечет к нему внимание всех остальных. Могут подумать, что он, выражаясь каторжанским языком, держит руку начальства. Доносит на товарищей, короче. Понимаете? Слышали о таком? И там, внизу с ним без свидетелей не поговорить. Только завтра, когда начнется разгрузка, и я прикажу поднять наверх партию каторжан.
– Да понимаю, понимаю… Только
