Ельцин. Кремль. История болезни - Александр Хинштейн

Потом он, конечно, спохватился, только уже было поздно. Дудаева избрали уже президентом, вся власть в Чечне окончательно вышла из-под контроля Москвы.

Правда, в ноябре Ельцин еще пытается что-то изменить. Он выпускает указ о введении в Чечено-Ингушетии чрезвычайного положения, но тут же… уходит в очередной загул .

Вице-президент Руцкой, которому поручено было заниматься чеченской проблемой, в течение пяти дней не мог с ним связаться. Борис Николаевич отдыхал в Завидово и беспокоить себя никому не велел.

Кончилось все тем, что ЧП пришлось бесславно отменять, а крайним во всей истории был назначен вице-президент – единственный, кто, действительно, пытался изменить ход событий.

Ельцинский пресс-секретарь Павел Вощанов рассказывал, что когда исход ЧП стал понятен, президент позвонил ему и «велел сделать заявление, что, мол, президент России всегда выступал и выступает за мирное решение чеченской проблемы. Только за столом переговоров… А то у нас есть, понимашь, такие, которым, что в Афгане деревню разбомбить, что Чечню танками подавить…»

Это абсолютно в духе Бориса Николаевича. Ни разу в жизни Ельцин не признавался в собственных ошибках. Для этого у него всегда находился какой-нибудь мальчик для битья, который мог вообще к провалам этим отношения никакого не иметь.

Еще Борис Николаевич очень любил уличать и обвинять других в своих же грехах.

Когда в декабре 1991 года оформлял он развод с Горбачевым, присутствовавший на той исторической встрече «архитектор перестройки» Яковлев невинно поинтересовался: правда ли, что вы собираетесь снять Примакова? (Незадолго до того он был назначен главой внешней разведки.)

А Ельцин ему в ответ: «Примаков любит выпить. Это, понимашь, недопустимо…»

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Одним из ярких проявлений алкогольной зависимости является проецирование своих собственных проблем на других людей. Догадываясь о своем патологическом влечении к алкоголю, больной пытается уличить в подобном пристрастии окружающих его людей.

Три августовских дня кардинально изменили политическую расстановку сил. Чего бы там не думали про себя лидеры ГКЧП, какие бы цели не ставили, но добились они прямо обратного.

Советский Союз де-факто (а вскоре и де-юре) перестал существовать. Вся власть перешла в руки Ельцина.

«ХХ век закончился 19–21 августа 1991 года», – напишет Ельцин позднее, и будет абсолютно прав.

Ибо, обретя независимость, Россия медленно, но верно начала скатываться в давно ушедшие времена византийщины и регентства.

Порядки, воцарившиеся при дворе Ельцина, стали походить на нравы русских царей в худшие свои годы.

Если б сказать кому-то в те дни – на волне всенародного ликования и эйфории, – что очень скоро Россия будет ввергнута в пучину интриг, невежества и беспрецедентного, невиданного по масштабу воровства, что национальный герой Борис Николаевич Ельцин в считанные годы превратится в немощную развалину, не понимающую, на каком свете он находится, а страной станет управлять горстка лукавых царедворцев и президентских домочадцев – никто б не поверил. Еще б и камнями, наверное, закидали…

Что ж, таков удел всех без исключения провидцев. Людям не дано предугадать свое будущее. Может быть, это и единственное, что нас спасает…

Четырнадцать лет спустя, в 2005 году центр изучения общественного мнения провел опрос россиян: какую позицию вы бы заняли, случись августовский путч сегодня.

Более трети опрошенных – 39 процентов – ответили, что ни ГКЧП, ни Ельцин симпатии у них не вызывает. 18 процентов сказали, что поддержали бы путчистов. И лишь 13 процентов – по-прежнему на стороне Ельцина.

Думаю, что итог этот – вполне закономерен…

1 В Туле он и не настолько пьяный был. А догола раздевался, потому что полез купаться. Его военные сами заманили.

2 Я, кстати, недавно разбирал свои вещи и неожиданно нашел эти исторические усы с париком. Почти как новенькие.

Эту идею с гримом я почерпнул когда-то из фильмов про Ленина. Подумал: вдруг нам тоже придется уходить от слежки. У знакомых артистов взял театральный набор. У меня были с собой 3–4 парика и всевозможные накладные усы: висящие, торчащие. Но Ельцин их ни разу так и не примерил.

Глава седьмая

ПИР ЗВЕРЕЙ

Представьте себе такую ситуацию: губернаторы трех американских штатов – ну, допустим, Техаса, Невады и Аризоны – собрались в каком-нибудь мотеле на краю прерий. Хлопнули по бутылке джина. Завалили бизона. И за ужином, аккурат между третьей и четвертой пол-литрой , решили – к чертовой матери – распустить США.

Что ждет этих горе-губернаторов? Три равноправных президентских кресла? Три смирительных рубашки? А может, три одноместных камеры в знаменитой тюрьме Аль-Катрас?

По-моему, вопрос излишен…

…О том, что Ельцин собирается в Беловежскую Пущу, встречаться с Кравчуком и Шушкевичем, Горбачев знал заранее. В своей книге президент СССР вспоминает:

«Спрашиваю Ельцина перед его отъездом в Минск: о чем вообще будете говорить? Он отвечает: у меня есть общие вопросы с белорусами. Я хочу их решить. Заодно переговорю с украинцами. Сюда (в Москву) Кравчук ехать не хочет, а туда прибыть согласен».

Михаил Сергеевич, как водится, не придал этой поездке особого значения. В те дни он был занят другой проблемой: пытался реанимировать Союзный договор.

Власть, как песок, утекала у него между пальцев. Де-юре – Горбачев был еще президентом самой большой мировой державы. Де-факто – генералом без армии.

С каждым днем Ельцин замыкал на себя все больше полномочий. Даже те, кто формально подчинялся советскому президенту, уже смотрели в рот президенту российскому. Это была классическая формула двоевластия: оба президента даже сидели теперь в Кремле, каждый – в своем корпусе.

Если бы Горбачеву удалось, наконец, подписать злополучный Союзный договор, вся дальнейшая история могла пойти совсем по другому пути. Но Ельцина такой поворот совершенно не устраивал. Ради того, чтобы скинуть опостылевшего оппонента с Олимпа, он готов был пожертвовать чем угодно: даже огромной страной.

Вот она – та самая, неуемная, патологическая жажда власти, о которой предупреждали все, кто знал Бориса Николаевича еще с юности: государство – это я.

За всю историю, со времен варягов, в России не было второго такого правителя. Какими бы пьяницами и дураками не казались нам ельцинские предшественники, все они – и цари, и генсеки – лишь расширяли границы империи, а если и отдавали российские земли – так исключительно после поражений в войне.