Выше головы! - Расселл Джонс

Сегодня им предстояло «поздороваться с космосом», а заодно (хотя сами они слабо это осознавали) продемонстрировать свои навыки и привычки. А также степень спатиотимии — «боязни неограниченных пространств», которая свойственная восьмидесяти процентам родившихся на станциях. Всё это потом войдёт в индивидуальные планы, станет основой для дальнейшего обучения и отразится в рекомендациях по выбору профессии.

Но думать о скучных методах совсем не хотелось. Я забыл о своих тяжёлых мыслях и ненадолго задержался, спрятавшись в нише у санитарной комнаты, чтобы понаблюдать за радостной толпой.

Малыши, одетые в «рабочие» комбо (полнофункциональные, как у инженеров), толпились в центре площадки — шумная иллюстрация броуновского движения. Она были возбуждены настолько, что некоторые даже подпрыгивали от волнения. Их путешествие начнётся с долгого ожидания в лифтовом вагоне, и за это время они успеют успокоиться и даже заскучать. Фейерверк чувств — синдром предвкушающей радости — был едва ли не обязательной частью церемонии. Они пересказывали друг другу правила безопасности, носились туда-сюда между теми, кто провожал, и теми, кто сопровождал, или стояли, сжав кулачки и зажмурившись. А некоторые смотрели на большие часы над входом в лифты, и считали секунды до отбытия.

Взрослые присаживались на корточки и терпеливо отвечали на вопросы: «А что там будет? А сколько мы там будем? А ты боялась в первый раз?» Они сами когда-то проходили через такое, и, глядя на малышей, улыбались, вспоминая своё волнение и восторг. Старшие браться и сёстры подбадривали, не упуская возможности пошутить: «Не потеряйся там — космос большой!» Никого младше пяти не было, что понятно — в таком шуме и взрослому было тяжело.

«Космос! Настоящий! А я не боюсь!» — можно было расслышать в общем гаме. — «Я совсем не боюсь! Молодец! Ромка, замри на секунду!»

Я им страшно завидовал, даже зубы пришлось стиснуть, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица.

Даже после сотен выходов этот первый раз запомнится на всю жизнь. Мысли и чувства, которые будут переполнять их при первом взгляде на Великую Звездную Бездну, станут основой для очень многого. Кто-то сделает первый выбор профессии — или утвердится в уже сделанном. Кто-то впервые засомневается в том, что казалось незыблемым, — когда от космоса тебя отделяет лишь очень толстое стекло, многое воспринимается иначе. Кто-то познакомится с настоящим собой — со своим страхом. И все они станут чуточку старше.

Очень важный день. У меня его не было.

Когда я увидел космос, я был взрослым. Более того, я уже знал, кто я. И это не было «выходом» — под предлогом дополнительных испытаний Проф-Хофф вывез нас в стыковочную зоны «Дхавала», чтобы мы хотя бы разок выглянули наружу. Знакомство продлилось пятнадцать минут, но для меня и того меньше: Чарли скрутил приступ спатиотимии, и мне пришлось уводить его внутрь, а потом помогать почиститься. Он всё извинялся, что не дал мне посмотреть, а я отшучивался, что и так увидел достаточно…

До «Флиппера» и потом до «Тильды-1» я летел в салоне с искусственными иллюминаторами, так что я видел лишь то, что показывал камилл. Да и не до того мне было тогда, совсем не до того. Получается, я никогда не видел настоящего космоса! Увижу ли?

…Один из родителей, а может, воспитатель поднял руку с альтером, чтобы сделать снимок. Перед ним застыла парочка смельчаков ростом чуть выше метра. Малыши приняли горделивые позы: рука в боки, высоко задранный подбородок, правая нога вперёд. Хотя сразу памятник отливай! Фотография выйдет шикарная.

Такая же была в личном деле Генриха Нортонсона. Снимок из того времени, когда он был пятилетним пацаном. Когда всего его братья и сёстры были рядом. Когда быть офицером Отдела Безопасности значило носить серую с оторочкой цвета умбры форму, следить за порядком, проверять систему КТРД — и только это, никакого «рисковать» и тем более «отдать свою жизнь»…

Подумав об этом, я пулей вылетел с площадки — и мчался по коридору до тех пор, пока не стих гомон за спиной. Я не хотел думать о детишках перед лифтом. Я не хотел думать о своей неполноценности. Я не хотел думать ни о чём. И когда я, наконец, остался один, я забился в угол — и позволил себе разжать стиснутые зубы и расслабить мышцы лица.

Ни Администратору, ни андроиду не позволено проявлять обиды — особенно обиду на то, что мир такой и так сложилась жизнь. Но никто не мог отнять у меня право чувствовать боль.

Почему я не спрятался в своей комнате? Она должна была стать моим убежищем, но до сих пор воспринималась как временное жилище. Зато появилась привычка убегать подальше — надо же, у меня теперь есть своя привычка!

А ещё я боялся столкнуться с Леди Кетаки. Или с кем-нибудь другим. А я не хотел никого видеть и не хотел, чтобы кто-нибудь видел меня. Непременно бы спросили, что со мной, и где болит! Как тут объяснить?

…Чтобы проверить свой допуск, я открыл профиль человека, про которого и так уже знал достаточно. Мне казалось, что я знаю всё — чего волноваться? Генрих Норонсон, тридцать один год, лейтенант Отдела Безопасности. Родился на станции «Тильда-1». Общедоступный профиль был лаконичен, да и биография у Нортонсона не могла похвастаться яркими событиями — только восстание «бэшек» да двухгодичная командировка в Солнечную Систему. А ещё там был значок Фикс-Инфо, в который я осторожно ткнул, подтверждая своё желание узнать больше.

«Что именно откроет мне Инфоцентр? Куда пустит? Что я смогу узнать?»

Проверив мою личность и оценив меры по сохранению секретности (закрытая кабина в библиотеке — идеальный вариант), главный логос станции пустил меня сразу на первый ФИЛД.

В Базе Данных по людям и объектам «филдами» называли категории допусков. Их было шесть. Обычно считали с пятого — общедоступного. Проблема «А-М-112» (дело маньяка) хранилась на втором, защищённая дополнительным условием. А первый не предназначался для людей. Ходу нет — ни при каких условиях. Максимум, что мог сделать Инфоцентр, это согласиться с коллективным решением — и перевести данные на второй ФИЛД. Учитывалось и количество проголосовавших, и серьёзность дела. Половина Фикс-Инфо была посвящена таким случаям.

Только логосы и несколько категорий камиллов могли допускаться к первому ФИЛДу. Ну, и ещё андроиды-администраторы.

Итак, я мог узнать всё — всё, что видели и слышали ИскИны. Я мог даже просмотреть записи из комнаты Нортонсона — и выяснить, что там происходило на самом деле. Я мог посмотреть видео из любой комнаты, из любого помещения…

Чувство, которое я испытал при осознании этих «богатых возможностей», было сложным. Как будто у человека, умирающего от жажды в пустыне, забрали воду и дали взамен золото.