Горожане - Валерий Алексеевич Гейдеко

— Андрей, ты больше не трогай кошку.

— Мне не было больно, — повторил он убежденно, — и я совсем не плакал.

Хорошо бы завтра взять сына, посидеть с ним дома. Я договорился с нянькой, что приеду за Андрюшкой.

После разговора на душе у меня остался какой-то неприятный осадок. Напрасно принялся спорить со старушкой. Няня была права, но что значил этот несчастный косяк рыбы по сравнению с тотальным наступлением на природу, которое идет на земном шаре! На дне океанов истекают смертоносным газом контейнеры с радиоактивными отходами; гигантские пятна нефти расползаются по воде из-под обломков попавших в аварию танкеров; сернистый ядовитый дождь сыплется с неба над промышленными центрами Западной Европы. Но самое страшное зрелище, которое довелось видеть и мне, — это мертвые реки, медленно текущий поток гниющей воды. Природа предъявляет человеку счет за легкомыслие, умение жить только сегодняшним днем. А чем в будущем обернется наша «борьба» с лесами и реками — подумать страшно… Но что делать, как восстановить нарушенный баланс? Я, например, не берусь ответить на этот вопрос. А есть мудрецы, которым все ясно. Много развелось сейчас защитников природы, которые суетятся вокруг любого свежего пня, причитают у каждой заводской трубы. Милые мои, да ведь обратного хода прогресс не имеет, и нам никак уже не вернуться в заповедное царство сохи и колодезной воды! Разве у меня сердце не болит, что наш комбинат сбрасывает в Алгунь стоки, которые по чистоте уступают дистиллированной воде? Болит, и, может быть, посильнее, чем у других, потому что я знаю: нужны деньги, и весьма немалые, чтобы добиться идеальной очистки…

От невеселых этих мыслей лучше я себя не почувствовал. Выдернул из розетки телефонный штепсель, решил немного подремать. Но голова была словно свинцом налита, сон не шел. Прежде мне казалось: дело только в том, что устал за год и достаточно побывать в отпуске, чтобы все вошло в норму. Но теперь на меня навалилась какая-то дикая тоска. Я чувствовал себя волом, который пашет и пашет и впереди у него никакого просвета.

Я лежал и думал: ради чего все-таки я живу? Ради работы? Пожалуй. Но разве может работа быть смыслом жизни, ее целью? Разве нет чего-то ущербного в человеке, который посвящает себя ей полностью, без остатка? Ну, а чему тогда еще? Семье? Она, в сущности, распалась. Правда, есть еще Андрей, Андрюшка. Приходишь домой и встречаешься с собственным детством… И еще — Ирина. Когда я вспоминал, как она разговаривала с дочерью, а та смотрела на нее блестящими карими глазками и повторяла: «Да, мама. Хорошо, мама», — я думал: «Вот человек, с кем я мог быть счастлив».

Почему я не женился на ней? Не знаю. Впрочем, зачем хитрить — прекрасно знаю. Боялся, что не хватит сил круто изменить жизнь. Я представлял, сколько энергии объявится у Люси, когда она захочет удержать меня, прибрать к рукам. Имя мое начнут трепать на каждом перекрестке, а я очень не люблю этого. Нет, не то. Вот чего я боялся: не повторится ли с Ирой та же история, что была у меня с Люсей? Ведь как поначалу я любил ее! Идиллия, да и только. Разве не скучал без нее, даже если не видел всего несколько часов? А теперь? Не знаю, что случилось, только не сумели мы сберечь то хорошее, что было у нас. И не получится ли то же самое с Ириной? Пока до сих пор мы ни разу не поссорились, а сохранится ли все это, если жить бок о бок неделями и месяцами? Нет, опять не то. Ира не Люся, у нее счастливое умение не распыляться на мелочи, к быту она относится с веселым, пренебрежительным спокойствием, а Люся — неумеха, вечно создает из всего проблемы и сама же страдает из-за них. Нет, главное препятствие — это Андрюшка. Из-за него я и не могу уйти. Может, Ира и согласилась бы взять его к себе, конечно, согласилась бы, да ведь Люся не отдала бы. О господи, какой-то заколдованный круг…

Я не заметил, как заснул, провалился в тяжелую дрему. Разбудил меня пронзительный звонок в дверь. Теряя на ходу тапочки, я подошел, открыл замок — Саша.

— Галина приказала, чтобы я приехал. Телефон молчит. Боится, не случилось ли чего.

Я не ответил, машинально взглянул в зеркало. Щеку отлежал, на ней багровый отек, глаза заспанные, оплывшие, волосы всклокочены. Хорош, нечего сказать! Интересно, сколько же я проспал: час, полтора?

— Давай, Саша, чайком побалуемся.

— Нет, нет, — засмущался он. — Надо ехать.

— Пошли, — потянул я его за рукав.

Саша с опаской посмотрел на паркет, на свои ботинки и, ступая зачем-то на цыпочках, прошел на кухню.

Я поставил на плиту чайник, включил телефон и набрал свой служебный номер.

— Ой, Игорь Сергеевич, — обрадовалась Галя, — а вас все ищут! И телефонограмма из Москвы. Я объясняю, что вы больны, но телефон у вас молчит. Не знаю, что и думать… Попросила Сашу приехать.

Хотел было сказать о том, что водитель разбудил меня, но в последнюю минуту удержался. Как-никак Галя беспокоилась обо мне, сделала это из лучших побуждений. Попросил секретаршу перечислить, кто мной интересовался. Ермолаев, Тихомиров, Чантурия… еще несколько фамилий. Я подумал: кто только сегодня не звонил мне — и домой и на комбинат; все, кроме жены. Но тут же пристыдил себя: Люся просто могла не знать о моей болезни. Кстати, сам запрещаю ей звонить на работу без особой надобности, а как иначе она могла узнать об этом?..

А Черепанов, значит, молчит, выжидает. Ну, хорошо, пусть посидит в засаде, сам себя перехитрит. Приказ о назначении Гурама исполняющим обязанности подписан, обратного хода уже нет. А вот то, что Печенкина не объявляется, плохо. Придется самому разыскивать ее.

Галя прочитала телефонограмму от Котельникова: «Просим срочно уточнить план будущего года». Так… Значит, и в министерстве пожар, если вместо обещанной недели цифры требуют уже через два дня. И тут я задумался над тем, кто в пятницу в горкоме будет «прикрывать» меня с тыла. Колобаев? Не знаю, не уверен. Впрочем, многое станет ясно уже завтра, во