Морфология сознания. Том 2 - Сергей Вячеславович Савельев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В относительно недавние времена социальное созревание наступало намного раньше, чем теперь. Достаточно вспомнить возраст участников Отечественной войны 1812 года, которые позднее стали заговорщиками и декабристами. В те времена юноши 14—16 лет считались зрелыми и ответственными личностями, а незамужние 18-летние девушки воспринимались как староватые невесты. К концу XIX века ситуация изменилась незначительно, но юношеская социализация наступала уже в 18—20 лет. Это было продиктовано усложнением социальных инстинктов и необходимостью более длительного обучения. Вполне понятно, что в слоях общества, не отягощённых избыточными знаниями и сложными социальными отношениями, старые порядки отлично сохранялись. Начало XX века сдвинуло социальное созревание ещё на 2—4 года, а к его концу цивилизационное созревание растянулось до 27—29 лет. Тридцатилетние «взрослые дети» являются не только простыми оболтусами, но и жертвами избыточной опеки родителей или социального государства. Очень многие молодые люди становятся заложниками сложности искусственного отбора, который глубоко маскирует реальные причины их личных проблем.
Им кажется, что они что-то не понимают, делают не совсем так и становятся умнее, но лишь тогда, когда исправить в прошедшей жизни уже ничего нельзя. Эти иллюзии возникают из-за многослойности социальных отношений любого сообщества, которые призваны скрыть простейшие базовые социальные инстинкты. В основе самых сложных гоминидных систем лежат всё те же охота за пищей, успешное размножение и социальная доминантность. Однако в любом сложном обществе эти милые цели скрываются за правилами, законами, духовными или общественными традициями.
Для практического освоения и использования этих маскировочных накидок обезьяньей сущности формирующемуся человеку требуются годы обучения. Именно в этом кроется биологический повод удлинить созревание нервной системы. По сути, мы наблюдаем анаболию, или надстройку конечных стадий формирования социальных инстинктов. При этом чем сложнее устроено сообщество, тем больше времени и межнейронных связей требуется для запечатления сложных форм имитационного поведения. Такие изменения накапливаются дольше всего в самых эволюционно новых, чисто «человеческих» областях неокортекса. Именно они сохраняют максимальный потенциал образования межнейронных связей на поздних стадиях созревания головного мозга (Савельев, 2018а, б).
Как же происходит накопление этих изменений? Каков биологический смысл события, и как действует механизм искусственного отбора, который наращивает анаболию? Попробуем ответить на эти вопросы. Этот эволюционный процесс особенно интересен из-за своей удивительной скорости. Всего за 300 лет произошло почти двукратное увеличение индивидуального времени созревания мозга человека. Вполне понятно, что образование межнейронных связей, происходящее всю жизнь, намного менее заметно, чем удлинение пушистого хвоста. Тем не менее в обоих случаях мы имеем дело с морфологическими изменениями конструкции органа.
Единственным несчастьем является то, что закрепление в морфологической структуре нейронов социальных инстинктов не видно окружающим. Если длинным и цветным хвостом кошка может просто публично повилять, то нам приходится поступать сложнее. Мы демонстрируем наш эволюционный прогресс при помощи золочёных лимузинов, крокодиловых сандалий и дворцов с медными крышами. Следовательно, биологический смысл длительного освоения и структурного закрепления сложных социальных инстинктов понятен. Используя полученные преимущества, обладатели передовых эволюционных приёмов внутривидовой конкуренции получают привилегии в пище, размножении и доминантности.
Не вызывает вопросов и механизм наследственного закрепления столь ценных биологических преимуществ. Репродуктивный успех отлично обеспечивается сложными формами половой ритуализации поведения. Он очень соблазнителен как для самок, так и для самцов, находящихся в гормональном экстазе. Существенным ограничением более быстрого широкого распространения анаболии является время. Длительность созревания мозга обычно повышает риски репродуктивной эффективности. Слишком долгое социальное созревание мозга снижает вероятность позднего репродуктивного успеха. По этой причине прогрессивное человечество массово переходит к двух- и трёхцикличным процессам размножения. Первый раз размножение происходит ещё до окончания созревания мозга, на стрессе полового созревания. В этот период обезьяньи страсти берут верх, а контроль за работой головного мозга перехватывает половая система. Стекание незрелого сознания ниже пояса даёт прекрасные биологические результаты. Его физическим следствием становится неконтролируемое увеличение объектов полиморфизма мозга, которое стимулирует внутривидовую конкуренцию. В конечном счёте формируются новейшие, но скрытые механизмы искусственного отбора, которые при перенаселении и ограниченности ресурсов становятся всё более жестокими. Когда изготовление собственных генокопий превращается в смысл существования и единственное развлечение — эволюция торжествует.
Размножение людей сразу после наступления полового созревания необычайно роднит нас с незатейливой жизнью наиболее примитивных млекопитающих, но гарантирует воспроизводство человечества. По сути, в своём индивидуальном развитии мы рекапитулируем наиболее фундаментальный эволюционный принцип воспроизводства себе подобных при первой физической возможности. Быстренько отдав репродуктивную дань биогенетическому закону Э. Геккеля, мы переходим к завершающим этапам формирования нервной системы. Допустим, что поведенческая реализация зловредного закона Э. Геккеля не превратила мозг юного родителя в инкубатор для потомков, а механическое потирание половых органов не стало смысловым венцом его жизни. Тогда наш герой или героиня сможет заметить поздний период созревания головного мозга.
Поначалу выясняется, что инстинктивно-гормональные механизмы регуляции поведения утрачивают свою власть. У редкого обладателя здравомыслия не наступает период понурого ужаса, когда становится понятна катастрофичность уже сделанного обезьяньего выбора. Вполне понятно, что в условиях системы социальных обязательств, обеспечивающих искусственный отбор, вырваться из цепких лапок биологической эволюции крайне сложно. Как правило, попытки быстрой смены стратегии поведения заканчиваются новым репродуктивным циклом с теми же последствиями. В конце концов осмысление происходящего традиционно приводит к разрыву репродуктивно-гормональных отношений и моментальному началу ещё более бессмысленного цикла самовоспроизводства. Самцам свойственна множественность таких циклов, а самки, как правило, ограничиваются одним или двумя. Это связано с естественными репродуктивными ограничениями быстрого старения и потерей привлекательности.
На фоне такого активного участия в гоминидной эволюции позднее созревание мозга проходит не очень заметно. Только единицы умудряются в атмосфере репродуктивно-социального и пищеварительного экстаза воспользоваться плодами поздней дифференцировки неокортекса. В противном случае самый драгоценный период созревания неокортикальных сетей проходит под музыку семейных проблем, скандалов, конфликтов поколений и сексуально-романтических аттракционов.
Таким образом, анаболия уже привела к значительной перестройке гоминидных сообществ. В одном случае это может быть регулярная замена репродуктивных партнёров, а в другом — многожёнство. Однако суть процесса не меняется. Длительное созревание мозга радикально сказалось на стратегии поведения людей. В молодые годы они отдают долг своим обезьяньим корням и спариваются в безумии соматических предпочтений и социальных традиций. Эти милые занятия происходят под никудышным контролем незрелого мозга, который
