Я всегда была уверена, что главное для женщины… - Вера Малярша

– А жена вам призналась?

– Боже упаси, – побледнел в лице молодой человек, – да как же я ее об этом спрошу? Ей нельзя волноваться. И вообще, спрашивать о таких вещах просто свинство, согласитесь.

– А соблазнять не свинство? – с интересом спросил Бойгель.

– Я не верю мерзавцу, – вспылил молодой человек. – Это оговор.

– Но вы же с ним стреляетесь, – напомнил Бойгель. – Значит, не оговор?

– Дело в том, что я когда-то ухаживал за его сестрой, – сказал молодой человек, – но помолвка расстроилась. А через пару лет я сделал предложение своей нынешней супруге. Она чудо, понимаете?

– А кавалерист вам, значит, мстит за свою сестру? И вы хотите его за это убить?

– Я его не убью, – сказал молодой человек. – Я не умею стрелять. Пистолеты принесет он. И зарядит их тоже он. И покажет, куда целиться и нажимать.

– То есть, – подвел итог Бойгель, – вы просто решили умереть? Бросив жену и сына.

– У меня нет выбора, – сказал молодой человек. – Жена и сын не должны жить в атмосфере подлой клеветы. Мне нужен портрет.

– Но ваша жена останется вдовой, – сказал Бойгель. – У нее есть источник существования?

– Она шьет, – сказал молодой человек. – Этим можно кормиться.

Бойгель оглядел молодого человека с головы до ног.

– Вам нужно переодеться, – сказал Бойгель. – Вы слишком жалко выглядите. Еще эта шляпа.

– А что? – молодой человек поправил шляпу. – Я купил ее в Германии. Она из хорошего фетра. Борсалино, кажется.

Бойгель заглянул в просторный гардероб и вывалил на пол ворох одежды.

– Яловые сапоги, темный полуфренч, крахмальный съемный воротничок, галстук и стек, – перечислил Бойгель. – Надевайте.

– Зачем? – удивился молодой человек.

– Сын должен видеть своего отца настоящим мужчиной, – сказал Бойгель.

Молодой человек покраснел. Его мучили сомнения.

– Бросьте жеманиться, – сказал Бойгель. – Я сниму вас только в этой одежде. И сниму бесплатно. Согласны?

– Почему бесплатно? – спросил молодой человек. – У меня есть деньги.

– Это мое условие, – отчеканил Бойгель, – бесплатно!

– Будь по-вашему, – кивнул молодой человек и стал переодеваться.

– И в этом же идите на дуэль, – добавил Бойгель.

– А не жалко вещи? – молодой человек неумело повертел стеком.

– Это не вещи, – сказал Бойгель, – а реквизит для съёмки. Их можно не жалеть. И даже продырявить пулей. Вот тут – в районе груди. Или вот тут – в районе живота. А можно прострелить ноги. Тогда и сапоги вам будут не нужны. Ноги отнимут выше колен, и вы будете ползать вокруг кроватки своего сына в обмотках.

– Вы что, сошли с ума? – возмутился молодой человек.

– Я? – пожал плечами Бойгель. – Это же вы собираетесь на смерть. Что вас не устраивает в моих словах?

– Мы должны оставаться приличными людьми, – молодой человек в сердцах отшвырнул стек.

Бойгель поднял стек и сжал в холодных пальцах молодого человека.

– А еще, я поставлю рядом с вами чучело спаниеля, – сказал Бойгель. – Дети любят животных, и вашему сыну будет приятно рассматривать собачку.

Бойгель выволок из соседней комнаты чучело собаки.

– Можете погладить, – сказал Бойгель. – У него шелковистая шкура.

– И правда, – молодой человек прикоснулся к чучелу.

– Я его сделал сам, – сказал Бойгель. – Пес прожил в нашем доме пятнадцать лет. Ну что, готовы?

Молодой человек кивнул и замер.

Таким он и вышел на фотографии.

Со стеком и чучелом.

Иногда Бойгель думает, что неудачных дней в жизни не бывает.

Есть только удачные и неудачные фотографии.

А все остальное – издержки его профессии.

Генка сидел у меня на кухне и ел оливье

Генка сидел у меня на кухне и ел оливье. Он был в домашних тапках и порванном колпаке Деда Мороза.

– С Новым годом, Вера! – сказал Генка, возникнув на моем пороге пять минут назад.

– Сегодня второе января, – напомнила я.

– Я с Ленкой поругался, – сказал Генка и поскреб байковыми тапками о половик.

– Так по улице и шел?

– Долетел, как в сапогах-скороходах, – сказал Генка, – по крышам домов. Пустишь, Вер? Попразднуем, выпьем. Ленка тебе доверяет. Я Ленке так и сказал, что к тебе.

– В каком смысле доверяет? – мне послышалась в этом доверии легкая усмешка.

– Ну, ты же мужиками не интересуешься, – сказал Генка, проникая в прихожую.

– А чего мне ими интересоваться.

– Вот поэтому Ленка и спокойна, – Генка вытащил из кармана бутылку коньяка. – Хотя, на мой взгляд, так и пробросаться можно…

– Чем это? – я отступила в сторону кухни.

Ну не вести же мне его в комнату. Это вообще что? Гости?

– Как чем? – Генка легко разрешил увлечь себя на кухню. – Ты, Верка, красавица, каких поискать. В нашей прежней бригаде, да что там в бригаде? Во всем управлении лучше тебя не было. Шатенка, глазищи, ум, стройненькая. У тебя рюмочки где?

– В буфете, – машинально отреагировала я.

– И даже рюмочки у тебя фигуристые, – подмигнул Генка, осторожно пробираясь к буфету. – И потом, Вер, у тебя отдельная квартира. С твоей неземной красотой и квадратными метрами мужики должны, как пчелы, виться. Пью за тебя, стоя!

– Сядь, – я открыла холодильник. – Оливье будешь?

– Буду, – кивнул Генка. – Из твоих рук я даже яд приму, Вера. Ну, будем!

Мы выпили. Генку я лет десять знаю. Мы на монолитах работали, на точечных застройках. Вид оттуда – сказочный. В самом центре Москвы найдется местечко под элитку, этажей на пятьдесят. Стоишь в будущих апартаментах на два миллиона долларов, и ты вроде бы и не малярша, а гордая дама в мехах и бриллиантах. А рядом, за спиной – широкоплечий «хьюго босс» в смокинге и с сигарой.

И ты ему так тихо говоришь:

– Милый, налей мне кашасу Жакаре, только немного.

Кашаса Жакаре – это изысканная бразильская самогонка. Закусывается филеем крокодила. В общем, гламур до визга мозжечка.

И «хьюго босс» учтиво подает тебе бокал кашасы, а ты смотришь на огни столицы, озаряющие твои запыленные ботинки из бумаги, и уже плевать, что ты не дама в мехах, а за спиной стоит Генка в линялой рубашке с бутылкой теплого вермута.

– А вермут ты вкусный покупал, – сказала я, цепляя ложечкой маслинку. – Забыла, как он называется.

– Десертный, белый, – сказал Генка и налил по второй. – Зря я, Верка, на Ленке женился. Надо было на тебе.

– Да ты меня за женщину не считал, – напомнила я. – Я у тебя в братьях ходила.

– Столько тонн раствора выбрала, – подпер голову Генка, – и мешки с клеем наравне со мной таскала. По-братски, Вер, таскала.

– Вот именно, «по-братски», – не удержалась я. – И когда в душе мылись, ты ни разу ко мне не полез. Ты о Ленке-секретарше мечтал. На шпилечках мимо – цок-цок-цок. И челочку со лба сдует небрежно – ах-ах-ах. А теперь приперся ко мне. Шатенка, глазищи, стройная. Было да сплыло. Иди домой, брат.

Я замолчала. Ужасно хотелось плакать.

– Вер, – Генка подвинул ко мне полную рюмку, – Новый год все-таки. Как встретишь его, так и проживешь. Давай по-хорошему встретим?

– Давай, – я промокнула глаза и хлопнула рюмку.

– Ты с кем Новый год гудела? – спросил Генка и снял колпак Деда Мороза.

– С подругами, – сказала я, – по очереди друг к другу ходим.

– И все такие же симпатичные и незамужние? – заинтересовался Генка.

– Почему незамужние? – удивилась я. – У всех мужья.

– Ну, ты-то….

– И я замужняя, – сказала я, даже не краснея. – А я разве тебе не говорила? Он летчик полярной авиации. Жаль редко видимся.

– Понятно, – сказал Генка и налил по новой. – И приедет не скоро, да?

– Ледовая проводка у него, слышал про такую? – сказала я. – Путь каравану прокладывает. Не то, что ты – штукатур – находка дур.

– Сама придумала?

– Ничего я не придумала, – я опрокинула в одиночку. – Замужем я.

– Я про стихи.

– Стихи сама, – я подцепила еще одну маслинку. Она оказалась с косточкой. Тьфу!

– Да, – Генка догнался и налил нам еще по одной, – а я с Ленкой встретил. Никуда не пошли. Мы же ругаться накануне начали. В Новый год продолжили. А сегодня я убежал. В тапках.

– Надоело ругаться?

– Надоело, – вздохнул Гонка. – Всю жизнь орем как глухие. А ты давно замужем-то?

– Две недели, – сказала я. – Живем душа в душу.

– Конечно, – хмыкнул Генка, – если редко видеться, а тут весь день, крутится перед носом, как роторная бетономешалка. У тебя фото мужа есть?

– А тебе зачем?

– Ну есть или нет? – придвинулся Генка.

– Есть, но не дам.

– А у Ленки – нет, – сказал Генка. – Мы с ней пятнадцать лет вместе, а ни одного фото моего у нее нет.

– Как нет? – не поверила я.

– Фото есть, – отмахнулся Генка. – Но или с тещей, или с барбосом, или на фоне Пятигорска. А вот фото, чтобы я один был, у Ленки нет. Она говорит: «Я тебя и так пятнадцать лет в упор разглядываю». Ладно, пойду я, Вер.