Олег Черниговский: Клубок Сварога - Виктор Поротников

Главу посольства звали Аристарх: статный мужчина лет шестидесяти с прямым носом и светлыми длинными вьющимися волосами. На нем была туника-далматинка с короткими рукавами, белая с красным узором по нижнему краю. Поверх туники был надет длинный фиолетовый плащ с серебряной застёжкой на левом плече. На ногах - изящные полусапожки из множества плетёных ремешков.

Высокопарная речь главы посольства, обращённая к киевскому князю, была подкреплена щедрыми дарами, которые должны были свидетельствовать о могуществе и богатстве владыки Византии. Дары ромеев произвели впечатление на киевских бояр и особенно на Оду, которая впервые увидела золотые чеканные чаши и сосуды такой изумительной отделки. Золотая птица, издающая переливчатые трели и встряхивающая крыльями, если повернуть в ней какой-то механизм, и вовсе поразила Оду как нечто удивительное и непревзойдённое.

Святослав, давно привыкший и к блеску золота, и к всевозможным безделицам из этого металла, из всех даров выделил мечи с рукоятями из мягкого мыльного камня оленьего рога. Ещё Святославу понравился изящный боевой топорик, украшенный узорами и позолотой. Он велел подать топорик и взмахнул им, как бы примеряясь для удара.

Послы вежливо заулыбались, глядя на нетерпеливое мальчишеское желание Святослава немедленно опробовать приглянувшееся ему оружие.

Впрочем, улыбки византийцев тотчас погасли, едва их глава заговорил о невзгодах, свалившихся на Империю ромеев в правлении нынешнего императора Михаила Дуки[40]. Норманны[41] окончательно изгнали ромеев из Италии, сельджуки[42] постоянно нападают на византийские владения в Азии. Восстали болгары, отложились в Тавриде[43] херсонеситы. Император просит помощи у Святослава Ярославича, ведь из всех православных государей великий князь киевский самый могущественный, это всем известно.

Святослав заверил послов, что он, как православный христианин, не останется глух к призывам о помощи из Царьграда, откуда «по всему миру изливается свет истинной веры Христовой». На этом большой приём был окончен. Послы удалились с довольными лицами, догадываясь, что то, когда и где Святослав выступит против недругов Византии, станет ясно из приватной беседы великого князя с Аристархом.

О многом Святослав и Аристарх договорились уже во время пиршества вечером того же дня. Не зря они сидели рядом за столом и почти не притрагивались к вину, хотя в зале то и дело звучали здравицы в честь императора ромеев и великого киевского князя.

Ночью в ложнице Святослав поделился с Одой своими мыслями.

- Дела у императора ромеев совсем дрянь, - сказал он, сидя у стола в исподних портах и рубахе. Святослав дописал послание ко Всеволоду Ярославичу и, свернув в трубку, собирался запечатать печатью. - И не от большого уважения ко мне ромеи ныне меня кесарем величают, а от того, что беды их обступили, как волки оленя.

Грузинский царь Баграт, хоть и является тестем Михаилу Дуке, но помочь ему ничем не может, ибо сам с трудом от сельджуков отбивается. Наместники ромейские так и норовят в императоры выйти, поскольку у ромеев ныне так: у кого сила, у того и власть. Вот и владетель Тавриды уже который год дань в Царьград не шлёт и с императорскими приказами не считается. Если раньше ромеи от болгар дарами откупались, то теперь болгарам злата не надо, им земли во Фракии подавай.

- Чего же хотят от тебя ромеи? - спросила Ода, сидевшая на ложе и расчёсывающая распущенные по плечам волосы. - Какой помощи?

- Ромеи знают, что в Тмутаракани мой сын княжит. Причём так княжит, что все окрестные народы боятся его как огня. - Святослав самодовольно усмехнулся. - Послы хотят, чтобы я повелел Роману разделаться с корсуньским катепаном[44], а заодно изгнать половцев из степей Тавриды. Житья от них не стало ни грекам, ни фрягам[45]. Главное - хотят ромеи сподвигнуть меня на поход против болгар. Император согласен даже уступить мне на время все крепости по Дунаю, чтобы русские щиты заслонили подступы к Царьграду с северо- востока. Михаил Дука уже смирился с потерей Италии, но потерять азиатские владения он не хочет, потому намерен собрать все войска в кулак и биться насмерть с сельджуками.

- А в это время русские дружины будут защищать восточные рубежи Империи. Так?

Святослав взглянул на жену, настороженный её тоном.

- Ромеи обещают щедрую плату за помощь, - сказал он. - Разве овчинка выделки не стоит?

- Не закончив одну войну, ты намереваешься ввязаться в другую, ещё более кровопролитную, - произнесла Ода после короткой паузы. - Не дело это, Святослав. Подумай, стоит ли рисковать жизнью Романа даже ради всего золота ромеев.

Святослав вдруг усмехнулся, в. глазах у него сверкнули озорные огоньки.

- А как глядели на тебя послы ромейские на обеде и в тронном зале. Какими похвалами тешили! Особенно гот носатый, который пил вино сверх всякой меры. Я думал, боярыни киевские лопнут от зависти, слыша все это. Чай, им таких похвал от гостей заморских вовек не дождаться, коровам толстозадым!

И он весело захохотал.

Ода, видя, что супруг явно уходит от сути разговора, демонстративно задула светильник и легла в постель…

Всеволод, получив послание брата, прибыл в Киев с той поспешностью, с какой могли примчать быстрые лошадиные ноги.

Прежде чем допустить Всеволода к беседе с ромейскими послами, Святослав захотел выяснить, как отнесётся он к тому, что лелеял в своих тайных помыслах старший брат. А замышлял Святослав ни много ни мало отнять у ромеев не только Тавриду, но и земли по Дунаю.

- Прадед наш Святослав Игоревич[46] не где-то, а на Дунае хотел видеть свою столицу, - молвил Святослав брату, встретившись с ним с глазу на глаз. - Кабы не безвременная смерть его, так Русь и поныне твёрдой ногой стояла бы на Дунае. Ромеям все едино с болгарами не совладать, а мы совладаем. Так зачем нам стеречь владения дряхлого старца, ежели можно просто забрать их под свою руку. Подумай, брат, как усилится Русь, коль закрепится на Дунае. Да мы сможем входить без стука к любому из европейских государей! Изгоним греков из Тавриды, а всю их торговлю себе возьмём, станем напрямую торговать с Востоком и Западом!

Всеволод слушал, кивая русой головой и поглаживая густую бороду. Он видел, что у Святослава от заманчивых перспектив голова кружится. Однако Всеволоду, честному и прямодушному, не хотелось действовать коварством, а тем более против византийцев, с которыми его одно время связывал родственный брак. Более того, Всеволод слыл не только на Руси, но и в Царьграде другом и союзником ромеев.

Поэтому он постарался мягко разубедить Святослава: русским князьям более к лицу действовать коварством против степняков-язычников, нежели против единоверцев.

- Можно подумать, единоверцы-ромеи не платили нам подлостью за дружбу, - проворчал Святослав. - Даже договоры с нами они наполняют обилием соритов и утидов[47], часто заменяя существующее положение вещей сослагательным наклонением, дабы в будущем было легче нарушать эти договоры.

- Все равно, брат, не пристало нам уподобляться обманщикам в делах, где не обойтись без крестоцелования, - заметил Всеволод. - По-моему, честнее объявить ромеям войну и отвоевать Тавриду, чем под видом друзей проникать в их владения и вдруг становиться врагами, сорвав личину с лица. Подло это и низко!

- Я так и думал, что с тобой кашу не сваришь, - Святослав рассердился. - Ещё один Феодосий выискался на мою голову! Ещё один праведник поучать меня надумал! Что же ты, брат, Изяслава не вразумлял, когда тот творил дела неправедные?!

- Изяслав ныне пожинает плоды своего недомыслия, - хмуро промолвил Всеволод, - а тебе лучше бы не тягаться с ромеями в коварстве, но доказать им своё величие благородством поступков.

Святослав в присущей ему манере не стал продолжать разговор. Хорошо разбираясь в людях, он знал, в какой ситуации на кого можно положиться. Сделав вид, что слова Всеволода его убедили, Святослав заговорил о том, что было бы неплохо соединить супружескими узами Всеволодову дочь Марию с одним из младших братьев императора ромеев.

- Но ведь Мария обручена с твоим сыном Романом, - слегка растерявшись, промолвил Всеволод. - Дело к свадьбе идёт.

- Не дело сводить на брачное ложе двоюродных браги и сестру, - мрачно сказал Святослав. - Поженили мы сына моего Глеба и дочь твою Янку, видя, как любят они друг друга. Казалось бы, благое дело сотворили. Ан нет! Священники-греки во главе с митрополитом Георгием и поныне брюзжат, что, мол, я потакаю кровосмесительству. А посему подыщем для Романа другую невесту, уж не обессудь, брат.

Всеволод не стал возражать, поскольку сам в душе желал подыскать для Марии иноземного жениха, только не решался сказать об этом.