Олег Черниговский: Клубок Сварога - Виктор Поротников

Олег обязал сотников следить за тем, чтобы подчинённые им воины не врывались в дома, не грабили, не чинили насилий. Ростовцы и суздальцы уважали своего князя, поэтому никому и в голову не приходило преступить даже в малом его запрет.

Недоверчивый Регнвальд как-то высказал князю недовольство тем, что настоятельница Мелитриса в любое время суток беспрепятственно входит в Олеговы покои.

- Зря ты доверяешь этой паве, княже, - молвил варяг. - Кто знает, что у неё на уме. Не люблю я женщин сильных нравом, такие могут и нож в спину всадить, могут и яду отведать, лишь бы заставить недруга выпить из той же чаши.

- Не могу я поверить, чтобы женщина столь дивной внешности могла сподобиться на подлость иль смертоубийство, - возразил Олег. - Думается мне, друже, пустые твои опасения. Мелитриса в душе выше людских пороков и страстей, ибо прежде всего она служит Господу.

Регнвальд не стал продолжать этот разговор, видя, что Олег очарован красавицей-аббатисой[34] и не может представить её в образе недруга.

Со временем Олег стал замечать, что Мелитриса проявляет явную симпатию к Регнвальду, несмотря на его неприступный вид и извечную подозрительность. Как-то раз аббатиса в беседе с Олегом стала расспрашивать о жене и детях Регнвальда. Олег не стал скрывать, что варяг вдовствует вот уже третий год, рассказал про сына Регнвальда и двух его дочерей. Олегу было приятно, что Мелитриса «положила глаз» на самого лучшего из его дружинников. Он удивлялся, что она так хорошо говорит по-русски. Оказалось, что языку её обучили русские монахи православного монастыря близ города Брно. Мелитриса долгое время скрывалась в том монастыре от отца, который хотел выдать её замуж за сына венгерского короля.

- Я любила одного чешского рыцаря и сказала отцу, что пойду замуж только за него, - призналась Мелитриса, однажды приподняв завесу над своей прошлой жизнью. - Но надо знать суровый нрав князя Спитигнева, чтобы постичь всю тщетность сопротивления его воле. Моего рыцаря насильно постригли в монахи, а потом и вовсе сослали в Италию, где он умер от чумы. В отместку я тоже постриглась в монахини и ушла из отчего дома. Долго скиталась по лесам и горам, пока меня не приютили русские монахи.

Мелитриса помолчала, потом добавила:

- В Моравии и поныне есть православные церкви, а при наших князьях-родоначальниках Ростиславе и Славомире[35] вся Моравия исповедовала православие. Не где-нибудь, а именно здесь составили славянскую азбуку монахи Кирилл и Мефодий[36]. Отсюда новый алфавит, названный кириллицей, распространился среди славянских государств.

Олег взирал на красавицу-аббатису изумлёнными и одновременно восхищёнными глазами. Кто бы мог подумать, что эта женщина является дочерью грозного Спитигнева и племянницей Братислава!

Не удержавшись, он сказал Мелитрисе, что та совершает непоправимую ошибку, позволяя своей дивной красоте увядать в монастырских стенах.

Мелитриса глубоко вздохнула, устремив задумчивый взгляд куда-то мимо Олега, и негромко промолвила:

- Сколь лет минуло, княже, а раны моего сердца все не заживают. Душевная боль уменьшилась, но не прошла. А ныне эта боль только усилилась, ибо боярин Регнвальд удивительно похож на моего суженого, с коим меня разлучили.

После этого разговора Мелитриса долгое время избегала Олега, словно жалея о своей откровенности, или, может, тому виной было известие о поражении чешского войска под Глацем. Что ни говори, но Олег и Регнвальд пришли врагами на чешскую землю и закрывать на это глаза гордая аббатиса не могла.

Мелитриса вновь пришла в княжеский замок лишь после того, как Олег распорядился вернуть в местные храмы самое ценное из награбленного имущества. В беседе с ним аббатиса старалась подчеркнуть, что она здесь с единственной целью поблагодарить русского князя за столь великодушный поступок.

Олег же, действуя по задуманному плану, послал слугу за Регнвальдом.

Мелитриса поднялась, собираясь распрощаться. Тогда Олег властным движением взял аббатису за руку и, глядя ей прямо в глаза, произнёс:

- Война эта скоро закончится, а русы никогда не станут поработителями чехов и моравов. Я думал прежде, что наши дружины пришли в Моравию по просьбе польского князя, не желавшего платить дань князю чешскому. А ныне кажется мне, что русские полки оказались за Богемскими горами по воле Господа, пожелавшего соединить судьбы одного храброго витязя и одной прекрасной монахини.

Глава четвертая. ПОСОЛЬСТВО ИЗ ЦАРЬГРАДА.

Весть о разгроме чешского войска под Глацем дошла до Святослава одновременно с известием о смерти игумена Феодосия.

Дело было перед обедом.

Гонца из Печерской обители Святослав тотчас отпустил, а с гонцом от Перенега уединился в библиотеке, дабы расспросить его получше обо всем, что творится ныне в Богемии.

За обеденным столом князь был весел и разговорчив, чего с ним давненько не бывало.

Ода не разделяла настроение супруга.

- Игумен Феодосий Богу душу отдал, а ты и не печалишься, свет мой, - молвила княгиня строгим голосом. - Не по-христиански это. Неужто не можешь простить Феодосию его былой приязни к Изяславу?

- Пусть грех говорить так, но я скажу: мешал мне преподобный Феодосий, постоянно заступаясь за Изяслава, - ответил Святослав, посерьёзнев лицом. - Ушёл Феодосий к праотцам и слава Богу! С превеликой радостью отстою панихиду[37] по нему, толстенную свечу поставлю за упокой души. Кабы все мои недоброжелатели, подобно Феодосию, разом в иной мир отошли, вот было бы славно!

Святослав предложил супруге выпить за это хмельного мёда, но та отказалась.

- Тогда давай выпьем за то, чтоб и далее русское оружие было победоносно в Богемии, - сказал Святослав, держа чашу в руке. - Чтоб чешский князь и германский король уразумели, как силен великий князь киевский.

- Я вижу, тебе и горя мало, что Олега чуть живого вынесли из сечи под Оломоуцем, - с осуждением проговорила Ода, не притрагиваясь к кубку.

- Я предупреждал Олега, чтобы он особенно не храбрился и себя берег, - раздражённо заметил Святослав. - А он небось, сломя голову, в сечу рвался. Вот и нарвался! Наперёд умнее будет.

Святослав осушил чашу и завёл речь о том, что ныне Судьба к нему благосклонна и что устрашив чехов и германцев он лишит Изяслава всякой возможности возвращения на Русь.

- Не видать этому недоумку стола киевского как своих ушей, - смеялся он.

…В конце лета в Киеве объявились послы византийского императора. Возглавлял посольство сам проэдр синклита[38], в свите его были столь именитые вельможи, что посмотреть на них - вершителей судеб Ромейской Империи - сбежались все киевские бояре. Во время приёма в тронном зале от многолюдства яблоку было негде упасть.

Святослав восседал на троне с подчёркнутой надменностью, разодевшись в лучшие одежды, с золотой короной на голове. Той самой короной, которую русские мастера изготовили по приказу Ярослава Мудрого, когда тот вознамерился провозгласить себя на манер византийских владык кесарем русов. К сожалению, недолго носил эту корону Ярослав Мудрый, призвал его к себе Господь. Новый титул же так и не прижился среди русских князей, владевших столом киевским.

На другом троне рядом со Святославом восседала Ода в длинном, зауженном в талии платье из голубой парчи с узорами из золотых нитей на рукавах и по вороту. Голова великой княгини была покрыта белым убрусом[39], так что не было видно волос. Поверх убруса покоилась золотая корона в виде обруча. Корона удивительно облагораживала облик великой княгини, подчёркивала её красоту и изящество. Тому же способствовала прямая осанка Оды, её выпуклая грудь, на которую свешивались изумительной красоты ожерелья из золота и драгоценных камней. Руки Оды, покоившиеся на подлокотниках, были украшены перстнями: вспыхивали яркими разноцветными бликами гранёные аметисты, рубины и топазы.

Глава посольства обратился к Святославу по-гречески, зная, что великий князь вполне владеет этим языком. Причём в своём обращении проэдр синклита называл Святослава не «великим князем», но «кесарем русов».

В толпе киевских бояр пронёсся вздох изумлённого восхищения. Среди киевской знати было немало таких, кто свободно изъяснялся по-гречески либо понимал многое из говорившегося.

Святослав раздулся от гордости: встать вровень с императором ромеев было его давней и заветной мечтой. И вот эта мечта сбылась!

Главу посольства звали Аристарх: статный мужчина лет шестидесяти с прямым носом и светлыми длинными вьющимися волосами. На нем была туника-далматинка с короткими рукавами, белая с красным узором по нижнему краю. Поверх туники был надет длинный фиолетовый плащ с серебряной застёжкой на левом плече. На ногах - изящные полусапожки из множества плетёных ремешков.