Митральезы Белого генерала. Часть вторая (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

Дмитрий в ответ окинул внимательным взглядом с иголочки одетого лейтенанта и ответил без тени улыбки:

— Готовьтесь, ваше благородие. Скоро вы будете выглядеть точно так же.

— Да неужели?!

— Здесь пустыня, господин лейтенант. Воды едва хватает для питья, отчего мытье становится невообразимой роскошью, а про стирку и говорить нечего. Сапоги, если их не сменить на более удобную обувь, в здешней жаре быстро угробят вам ноги.

— Все настолько плохо? — задумался офицер. — Нет, мы уже успели испытать определенные неудобства, но пока что мы справлялись.

— Неужели с вами не поделились опытом артиллеристы?

— Да они говорили что-то подобное, но я признаться не придал этому большого значения. Тем более что едва мы присоединились к четвертой батарее, как Скобелев приказал арестовать на сутки её командира за беспорядок. Что, впрочем, совсем не удивительно, принимая во внимания внешний вид его подчиненных.

— Капитана Полковникова наказали за то, что батарея не успела выступить к указанному времени, — почтительно возразил Дмитрий, хорошо знавший эту историю. — И, к слову, совершенно напрасно. Они только-только получили новые орудия и зарядные ящики. Нехватка личного состава почти треть от штата, а тут еще пушки без колес оказались, пришлось переставлять их со старых. В общем, неудивительно, что они замешкались, но тут наш генерал беспощаден. А на форму, поверьте, он и внимания не обратит.

— Хорошо, я вас понял. Давайте лучше перейдем к делу. Итак, как вы, вероятно, уже знаете в нашей батарее два скорострельных морских орудия и восемь митральез Барановского-Будищева. То есть, вашей конструкции. Расчеты составлены из моряков Балтийского флота и Каспийской флотилии. Ездовые приданы здешними артиллеристами. Сборная солянка из разных бригад. С гардемарином Майером вы, как я понимаю, уже знакомы. Вы с ним будете моими помощниками. Его превосходительство, по всей видимости, будет использовать наши пушки и картечницы в разных местах, а посему вам следует обучить гардемарина всему необходимому, чтобы он смог при необходимости действовать самостоятельно.

— Есть!

[1] Клюква — темляк с орденом св. Анны на офицерском жаргоне. — Первая боевая награда офицера.

[2] Официальное название Георгиевского креста.

[3] Хурджин — горский двухсторонний мешок, носившийся через плечо.

[4] Красные гимнастерки носили в лейб-гвардии стрелковом батальоне.

Глава 3

Хотя барон фон Левенштерн и не выслужил еще эполеты, он все же, как человек светский, а паче того — обладающий средствами, был принят в офицерском обществе. А потому его приглашение на торжество или проще сказать — «вечеринку», посвященную награждению, никто не проигнорировал. Жизнь в отдаленных гарнизонах вообще довольно скучна, а тут такой повод для веселья! К тому же в числе многочисленных недостатков курляндца совершенно отсутствовала жадность, и можно было быть уверенным, что на угощение тот не поскупится.

И в самом деле, импровизированные столы ломились от всего самого лучшего, что только могли предоставить здешние маркитанты. Сервировка, конечно, уступала, но дело было в походе и прекрасных дам вокруг не наблюдалось. Суровым же воинам было все равно из чего есть и самое главное — пить. А пили они как не в себя, а потому неудивительно, что через некоторое время стали заговариваться.

— Господа, — с пьяной развязностью провозгласил Майер. — Я предлагаю тост, за нашего героя — Эдгара!

— Сашка, ты — пьян! — перебил его Шеман, тоже бывший в числе приглашенных. — Мы уже несколько раз за это пили.

— Тебе что, жалко? — изумился гардемарин и в два глотка вылакал содержимое своего стакана.

— Отчего же не выпить за хорошего человека, — прогудел сидящий с другой стороны стола сотник Таманского полка, и последовал его примеру.

— И то верно, — поддержал однополчанина Бриллинг.

— Будищев, а отчего вы не пить? — поинтересовался виновник торжества у скромно сидящего в сторонке кондуктора. — Вас что-то тревожить?

— Ну что вы, — улыбнулся в ответ Дмитрий и перевернул свой стакан, чтобы показать присутствующим несправедливость обвинения.

— Интересно, что там нынче в России? — с легкой тоской в голосе поинтересовался артиллерист поручик Берг. — Так давно никаких новостей не было.

Несмотря на свою немецкую фамилию, долговязый Берг, может быть более русский, чем многие коренные великороссы. Впрочем, для фон Левенштерна он прежде всего — немец, и именно потому находился в числе приглашенных. Барон вообще постарался пригласить только своих. Единственные исключения — казачьи офицеры из Таманского полка, Будищев и Шеман, который, строго говоря, финн.

— Вы так вздыхаете, будто у вас там невеста, — ухмыльнулся Бриллинг.

— Да, — простодушно отозвался поручик. — А как вы догадались?

Разговор только что шедший исключительно о прошедших и о грядущих боях и сражениях, немедленно переключился на дам. У кого-то в центральной России или на другом берегу моря остались возлюбленные, у других жены, у третьих разбитые сердца. Впрочем, последних было немного. Все-таки, большинство из гостей были довольно молоды.

И как это весьма часто бывает в мужском обществе, рассказанные истории с каждой минутой становились все похабнее и похабнее, вскоре скатившись к совсем уж неприличным историям, какие рассказывают друг другу только безусые юнкера, да пьяные вусмерть гарнизонные офицеры. Однако надо отдать должное присутствующим, повествуя о своих «победах» или забавных случаях, они никогда не называли имен своих пассий.

В самом скором времени, вниманием собравшихся всецело завладел Бриллинг. Надо отдать ему должное, рассказывать он умел, и хранил в своей памяти просто неимоверное количество пикантных приключений. Гости и хозяин просто покатывались со смеху, слушая бывшего лейб-гусара, а он, видя к себе подобное внимание, только подбавлял жару.

— Ох, уморил, проклятый! — булькал от хохота, сидевший рядом с ним сотник. — Это же надо такое выдумать.

— Я, сударь, говорю, только чистую правду! — строгим голосом отвечал ему хорунжий, вызвав тем самым новый приступ веселья.

— Может вы, что-нибудь расскажете, господа моряки? — попытался сменить тему, смущенный небывалым количеством скабрезностей Берг, — обращаясь к Шеману с Майером. — Не столь неприличное…

— Моряки и «не столь неприличное», — закисли со смеху остальные, — ну ты, брат, даешь…

— Я право, худой рассказчик, — покачал головой гардемарин. — Если вам угодно пикантный анекдот, не утративший еще новизны, обратитесь к Будищеву, вот уж кто знает их огромное количество!

— Мой друг немного преувеличивает, — попытался соскочить кондуктор, но не тут-то было.

— Просим-просим! — раздались со всех сторон возгласы, и ему пришлось уступить.

— Увы, столь богатым опытом, как господин Бриллинг, я похвастать не могу, — с видимой неохотой начал он, — но однажды мне случайно довелось слышать, как одна чухонская девица исповедовалась пастору. Дескать, святой отец, отпустите мне грех, ибо меня изнасиловали. Разумеется, дочь моя, — отвечает тот, — если ты упиралась! Конечно же, я упиралась! Руками в забор…

Последние его слова довели присутствующих едва ли не до истерики. Особенно сильно смеялись казаки, которым эта история показалась ближе, чем великосветские сплетни Бриллинга. Остальные, впрочем, не отставали.

Так уж случилось, что память Дмитрия сохранила множество еще не придуманных в конце XIX века анекдотов, откровенности которых французские пикантные романы могли только позавидовать. Нужно было лишь немного адаптировать их окружающим реалиям, но с этим он справился.

Наибольший успех имел рассказ о некоем английском офицере, присланном из туманного Альбиона учить османских артиллеристов. Большинство из присутствующих принимали в недавней войне с турками непосредственное участие, а потому слушали с неослабным вниманием.

— Так вот, господа, — с самым серьезным видом рассказывал Будищев. — Приняли британца со всем возможным почетом, и даже приставили к нему слуг, в том числе и женского полу. И, как водится, одна из таких служанок, оказывала белому господину столь явное благоволение, что он не устоял. Не желая ударить в грязь лицом перед представительницей Азии и посрамить тем самым Европу, достопочтенный сэр очень старался и был несколько раз удостоен крика: — «карабучо»!