Симфонии двора (сборник) - Александр Новиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два хоббия всего:
Одно было – гармонь.
Второе, бля – не тронь.
И с этих хоббий двух
Ходил в деревне слух,
Что был у Вани член
Ишшо ниже колен.
Ваня, Ваня,
ну чего к тебе все бабы пристают?
Ваня, Ваня,
покажи им, пусть попляшут, попоют.
Но вот пришла пора —
Армейская муштра.
Пришла пора, как пить —
В солдатики иттить.
Но медосмотр когда
Взглянул ему туда:
– С такою штукой, брат,
Какой с тебя солдат!
Ваня, Ваня,
ну чего к тебе все бабы пристают?
Ваня, Ваня,
покажи им, пусть попляшут, попоют.
И только медсестра,
Красива, не стара,
К поломанной судьбе
Взяла его к себе.
И было, всем в пример,
У них размер в размер.
У них теперь семья.
Такое дело, бля.
2001 год
ВЕНЯ-КОРЕШОК
Играла музыка в саду,
Купались лебеди в пруду,
Улыбки таяли в духах ночной прохлады,
И авто-мото-ямщики
Щипали таксой кошельки,
Пиратов НЭПа доставляя до парадных.
В тот вечер Веня-корешок
Ростовщикам раздал должок
И с умным видом на рулетке делал
ставки —
Он полусонному крупье
В казенном аглицком тряпье
Кричал: «Добавьте по полсотни
для затравки!»
Роняли люстры тусклый свет,
Последний банковский билет
Растаял в Вениных руках пустой
ледышкой,
Как вдруг вошел какой-то тип,
И Веню дернул нервный тик,
И контингент в момент замаялся
отдышкой.
Тот тип был – Лева Михельсон,
Он грел под мышкой «Смит-Вессон»
И мог пулять свинцом слонового
колибра,
Он по природе был артист,
Но играл ни в рамс, ни в вист,
И не лежал душой вообще к азартным
играм.
Он бодро молвил: «Господа!
Прошу вас, слушайте сюда,
Кто будет прятать деньги в туфли
и кальсоны —
Я это с детства не люблю,
Всем оставляю по рублю», —
И почесал за ухом дулом «Смит-Вессона».
Предупредительный крупье
Согнулся в миг: «Прошу, месье.
Прошу учесть, что даже рупь мне будет
лишку —
Я от души готов помочь,
И очень жаль, что время – ночь,
А то бы снял для вас еще свою
сберкнижку».
Тут все почувствовали вдруг,
Что деньги – это злой недуг,
И только Веня рухнул шумно, как
с лабаза,
А заодно смахнул под стол
Десятка два купюр по сто
И напихал за обе щеки до отказа.
За пять минут – каков нахал! —
Всем Лева ручкой помахал
И дверь открыл одним рывком филейной
части.
Как сон растаял нервный стресс,
И нездоровый интерес
Все стали шумно проявлять к набитой
пасти.
У Вени свет в глазах поблек.
– Разинь пошире кошелек! —
Три пары рук сошлись, и вправду стало
шире.
Сорвался крик на тонкий микс,
Как ветром сдуло пару фикс,
И «портмонет» до самых гланд
опустошили.
Поднялся крик, пошел дележ,
Сверкнул над Веней чей-то нож,
И он почувствовал: не время делать
ставки —
Какое дело до грошей,
Когда улыбка – до ушей.
И Веня понял: хорошо, не спрятал
в плавки!
1985 год
ВЕРСТАЧНАЯ ЛИРИКА
С утра вскочу, скривлюсь в зевке
И – марш бегом в столярную!
Успеть сточить на верстаке
Одну строку коварную.
Никак не взять ее пером —
Вечор пришлось помучаться.
Но нынче – дудки! – топором
Хвачу, авось – получится.
А там – в тисы и под резец
По-новому заточенный,
Поскольку – длинный образец,
А нужен – укороченный.
Один резец, потом другой —
Какая стружка пышная!
Гвоздей в нее, загнуть дугой.
Ну, как? Есть что-то лишнее?
Давай стамеску, долото —
Долбить её, сучкастую.
Зачем – перо? Перо – не то!
Оно лишь мажет пастою.
А тут, гляди: запил, овал,
Резьба, заточка с фаскою…
«Гаврила хлебы продавал…» —
Пойду жене похвастаю.
Принес, а баба мне в ответ,
Проклятая изменница:
– И так топить поленьев нет,
Неси, дурак, в поленницу.
1988 год
ВОРОВАТЬ – НЕ НАЖИВАТЬ
Ну когда же все от жизни заберу я —
Все ворую, да ворую, да ворую.
Ах, воровать – не наживать,
Поворуешь и опять
Завтра снова, завтра снова начинать.
Ну когда сердечной раной заживу я?
Украду тогда с небес звезду живую.
Ах, воровать – не наживать,
Поворуешь и опять
Завтра снова, завтра снова начинать.
А той звезде моих карманов было мало —
У меня она еще покой украла.
Ей воровать – не наживать,
Поворует и опять
Завтра снова, завтра снова начинать.
Чем кручиниться, ходить с печальным
взором,
Порешил я жизнь прожить фартовым
вором.
Ах, воровать – не наживать,
Поворуешь и опять
Завтра снова, завтра снова начинать.
А в последний день, что в жизни даст
Господь мне,
Украду ль я свою душу в преисподне?
Ах, воровать – не наживать,
Поворуешь и опять
Завтра снова, завтра снова начинать.
2000 год
ВОРОВКА
В то лето с неба выпала
Большая благодать,
И было мне легко и так приятно.
У ней была причесочка —
«Век воли не видать»,
А юбочка – «роди меня обратно».
А я под «ноль» остриженный, пока,
Военным лазаретом.
А что у ней с наколочкой рука —
Не спрашивал об этом.
Кружили мы, как голуби,
Над крышами судьбы,
И маялись собой от сладкой лени.
Гудели наши головы
От истовой гульбы,
А души – вплоть до белого каленья.
И вот, однажды, спьяну в кабаке
Какой-то сука в ботах
Узрел у ней наколку на руке
И прошептал ей что-то.
И будто кровь отхлынула
В момент с ее лица,
И вниз глаза упали черной птицей.
Я взял его за шиворот
И вынес до крыльца,
И бил, чтоб было проще объясниться.
И вот, когда на нем иссякла спесь,
Мне стало бить неловко,
И я спросил: «Кто она есть?»,
И он сказал: «Воровка».
Тем словом, гад, нарочно он
Мне душу искромсал.
И сердце – как гадюка покусала.
Я бил его за то,
Что он всю правду рассказал,
Но не сказал про то, что – завязала.
И вот, когда вернулся я назад
С лихой и горькой миной,
Лежал один платок ее в слезах,
А в нем: «Прощай, любимый».
А этот сука в ботах
Был, конечно же, ментом,
Из тех, кто нахаляву в месте злачном.
Он срисовал, как с фото,
И нагрянули потом,
И щелкнули браслетами так смачно.
И, окликая прошлое мое,
В этапе женском каждом
Я все искал красивую ее
Среди тюремных граждан.
2004 год
ГАЛЕРКА, ША!
Ах, было время, эта жизнь была – первач,
Мануфактуры запускали под кумач,
А скрипачей уже шугали трубачи.
И Клыч имел тогда наган и хромачи.
А на довесок была слабость у Клыча:
Ходить в кабак и двигать речи сгоряча.
Он полобоймы для вниманья изводил
И агитацию народа проводил.
– Галерка, ша! Я публике скажу,
Кто в этой жизни красный, а кто
белый!
Кого господь для дальшей жизни
сделал,
А кто отжил. Я кончу – покажу.
Внимала влет на дуло глядя сотня глаз,
Что в этой жизни – «элемент», а что есть —
«класс».
Что в этой жизни – «галифе», а что есть —
«фрак».
Что есть – «ладонь», что – «пятерня»,
а что – «кулак».
– Прошу меня за комиссара не принять,
Что мог коммуну на анархию сменять.
Я вас не стану «карло-марксой» заражать,
Что новый мир вам собирается рожать!
Галерка, ша! Я публике скажу,
Что есть для вас – «труба», а что
есть – «скрипка».
А кто в струментах грамотный
не шибко,
Иди сюда, по нотам разложу!
На этом месте он всегда давил крючок.
Но вдруг с мадам одной Клычок поймал
торчок.
Сказал он: «Граждане, лежать бы вам в гробу,
Но ради дамы отменяю я пальбу».
Она сомлела и растаяла, легка.
А по утрянке в коридоре Губчека
Открылась дверь, Клыча пихнули на порог,
И дама спела: «Проходите, демагог».
– Галерка, ша! Я публике скажу,
Где бабий флирт, а где патруль-облава.
И бог не дай, мне подмигнет шалава,
Будь фраер я, на месте уложу!
1988 год
ГЕЙ-ПАРАД
Из журналов несказанного гламура
«Фотошопом» подведены до прекрас
То ли люди, то ли куклы, то ли мурла
Глянцевито зыркают на нас.
Продаются – кто за рупь, а кто —
за сто,
Популярные никто.
А потому что удивительное – рядом,
Потому, что телевизор – как окно,
Потому что шоу-бизнес с гей-парадом
И с гламуром заодно.
Перестало время сыпать оплеухи,
Поменяло поцелуи на плевки,
И кикиморно-стареющие шлюхи
Пишут книги наперегонки.
Продаются – кто за рупь, а кто —
за сто,
Популярные никто.
А потому что удивительное – рядом.
Потому что этот шлюшный книжный
ряд —
Что-то вроде кругового хит-парада —
Алфавита гей-парад.
Перед – в зад. Живот – в плечо.
Как сельди в бочках.
Сотворяют неземные чудеса —
Пришивают к макияжным оболочкам
Буратиньи голоса и словеса.
Продаются – кто за рупь, а кто —
за сто,
Популярные никто.
А потому что удивительное – рядом,
