Симфонии двора (сборник) - Александр Новиков

Александр Васильевич Новиков

Симфонии двора

СТРАНА ВСЕОБЩЕГО ВРАНЬЯ

А ЦЕРКОВКА УБОГА

А церковка убога, и потому в ней склад.

Товарищ кладовщик с хозяйским чувством

Хранит на алтаре эмаль и бустилат,

А в ризнице – фосфат и ящик с дустом.

Поглаживает счеты и косточки кладет,

Пропихивает дебет через кредит.

Архангелы трубят, и Страшный Суд грядет,

Коль ревизор по зову их приедет.

Распластаны недвижно святые на стенах,

Прошитые стальными костылями —

Товарищ кладовщик не смыслит в именах,

Поскольку не оценены рублями.

В закрещенные окна лишь сунься,

ангелок! —

Стрела твоя ему – быку иголка!

Товарищ кладовщик – ВДОАМовский

стрелок,

На то ему и дадена двустволка.

Здесь отпускает он, как грех, чего кому:

Лопаты, ведра, краски, стекловату…

Приходят на поклон сюда теперь к нему,

И крестит он десницей или матом.

Со звонниц облетели давно колокола —

За них агитплакат звонит ударный.

Товарищ кладовщик с пасхального стола

Вкушает и без звона регулярно.

Не ладановый дух пускает «Беломор».

Марию-деву мухи обходили.

Здесь не колхозный склад – здесь Русской

Веры морг

«Товарищи» для нужд соорудили.

Ограде проржавелой по грудь чертополох.

Ветшает все (как только терпит кладка!).

Но пращуры мудры: предвидели, что Бог

Вернется, как бы ни было здесь гадко.

А нынче куполам град хлещет по щекам,

На маковках ни крестика, ни шпиля.

Покуда время здесь сидеть кладовщикам,

Нести тебе свой тяжкий крест, Россия!

Толпиться на поклон и славить подлецов,

Рожденных и взлелеянных тобою.

У высохших икон заплакано лицо.

И слух истерзан барабанным боем.

1988 год

АЙ, ПО СТЕНОЧКЕ

Ай, по стеночке по красной звезды зыркают,

бледны,

И крылами воронье сучит и пляшет.

Расстреляйте нас, подрясных, у Кремлевской,

у стены,

Да не с вашей стороны, а с нашей.

Расстреляйте, суки, в глотки жжены

Да в лады.

Расстреляйте нас, блаженных,

За предчувствие беды!

Оглашенных, обряженных и запинанных

под дых.

Я и сам такой, поди. Мне скопом – краше.

Расстреляйте нас, блаженных, не схваченных

в поводы,

Что не с вашей стороны, что не с нашей.

Смилуйтеся, суки —

Чтоб не в брюхо, а в кадык!

Расстреляйте нас за муки,

За предчувствие беды!

Ах, что же, Господи, мы всуе поминаем все

себя?

Всем воздастся нам прилюдно. Даст Бог —

с ними.

Но мы лопатками к кремлевской встанем

горько, но любя.

Расстреляйте нас – не ради, а – во имя.

Расстреляйте, суки! Да и – в пепел.

Да и – в дым.

Расстреляйте Ор, и Лепет,

И Предчувствие Беды.

1998 год

АХ, ВОЙНА

А войну войной никто не называл,

Окромя солдатиков.

А тыловой мордастый генерал

Слал все интендантиков

Документики сшивать —

Листики пролистывать.

Ах, война – родная мать —

Воровать да списывать.

Да тех солдатиков сложить

В цинк по обе стороны,

Да о потерях доложить —

Мол, не склевали вороны!

А им, солдатикам, весной

В землю так не хочется…

Ах, война – карга с косой,

Сука да наводчица.

А им в ушаночке – звезда

С лапами поблюсклыми.

Да им до Страшного Суда

Оставаться – русскими.

Что ж друг друга мы опять

Пожирали поедом?

Ах, война, ядрена мать —

Барыга с магиндовидом.

А теперь-то им куда

С ремесла заплечного?

Чай, во лбу-то их звезда

Не шестиконечная.

Им теперь что белена,

Что розочки с иголками…

Ах, кремлевочка-война —

Вахтеры с треуголками.

Им теперь весным-весна,

Как невеста в копоти,

Та, что в лодке без весла

Кружит в вечном омуте,

И швыряет в рот песок,

И стирает мелями…

Ах, война – юнца висок.

Теплый. Да простреленный.

1999 год

БОЖЬИ КОРОВКИ

Мы ходим все под Богом.

Ползком или парим.

То вдруг упремся рогом,

А то перегорим.

И боги наши ловко

Нас доят и стригут.

Мы – божии коровки,

Удобный рабский труд.

Мы божии коровки,

Мы панцирем красны,

Мы в серые коробки

Навек поселены.

И что не всех убоже,

Довольны мы, эх-ма!

И потому мы – божьи.

И потому нас – тьма.

Жизнь соткана на пяльцах,

Воздушна и легка.

Вот мы взлетаем с пальца,

Что тычет в облака.

Умильно корчим рожи

Над млеком облаков,

Ведь мы коровки – божьи,

Мы доимся легко.

Эх, жизнь наша – рулетка!

Свое не проглядим!

Нас в небе ждет котлетка —

Вот там и поедим.

Нас в небе ждут обновки.

Вперед! Вперед! Вперед!

Мы божии коровки —

Удобный райский скот.

Объявят небо – ложью,

Иль все сгорит в огне,

На все нам – воля божья.

А бог наш – на земле.

Нам холодно, нам душно,

Мы тянемся к богам,

Покорны и послушны

Их фетровым рогам.

А боги так похожи

По платью и уму.

Вот потому мы – божьи.

И вечны потому.

1984 год

«Бывшие комсомольцы – в порядке…»

Бывшие комсомольцы – в порядке.

Бывшие коммунисты – в шоколаде.

Все так же коллективом – на блядки.

Вот только поменялись бляди.

Ай, бляди – как прежде – красавицы.

Двуствольные да двужильные.

Все так же на… бросаются.

А коммунисты – жабы плешивые.

Ах, за что я так люблю блядей —

У них-то все по-честному.

А у коммунистов, бля, меж грудей

Нынче распятье крестное.

Жгучие педерасты – в артистах.

Нудные графоманы – в поэтах.

Которые, бля, при коммунистах

Как мухи были в котлетах.

А нынче, глотку выдрав,

Певица России с Европою

Поет перед хором пидоров,

А коммунисты, бля, хлопают.

А бляди – как курица с яйцом —

Все так же – по баням и голые,

Ведь у коммунистов с человеческим

лицом

В банях любовь двуполая.

По щучьему повеленью:

Не будет стоять – поставят,

Скажут волшебное слово – «Ленин», —

И у коммуниста, бля, встанет.

1991–1992 годы

В ОБЕТОВАННОЙ СТРАНЕ

В обетованной стране

Встретились мы – одногодки.

Ах, не видались, поди, уже тридевять

лет!

И подливает он мне

Из принесенной мной водки.

Все у него хорошо.

Все, что искал, он нашел.

Все хорошо. Только Родины нет.

А ночь – будто омут в реке.

И стынет луна на удавке.

И говорит он в хмелю: «Я назавтра

возьму пистолет…»,

А завтра он впрямь с ним в руке,

Только на бензозаправке.

Все у него хорошо.

Все, что искал, он нашел.

Все хорошо. Только Родины нет.

И иноземка-жена

Над переводом хохочет.

И я ей пою прямо в бюст – как

подпивший корнет.

Но вдруг исчезает она —

Ей хочется в дансинги ночью.

Все у него хорошо.

Все, что искал, он нашел.

Все хорошо. Только Родины нет.

Ударим в гитару потом.

Трясьмя затрясутся стаканы.

С блатными куплетами выйдет гремучая смесь.

И грудь осеняя крестом,

Он вдруг разрыдается спьяну,

Что все у него хорошо…

Что все, что искал, он нашел.

Что все хорошо. Только Родина —

это не здесь.

1999 год

ВОЙНУШКА

Брось пилотку, пусть проверят,

Может, запах их проймет,

Может, запаху поверят,

Что война – она не мед.

Что на посохе солдатик

С перестреленной судьбой

Награжден не к круглой дате,

А за выигранный бой.

Кто войну не тихой сапой

Прослонялся по тылам,

Знает: горький этот запах

Приживляется к телам.

Только вряд ли это здесь им

Втешешь, бледного бледней —

Победителем в собесе

Выйти во сто крат трудней.

Здесь ори, хоть заорись им —

«Нет инструкции такой,

Чтобы сразу, без комиссий,

Коль с простреленной судьбой!..»

Не привыкли здесь на веру,

Позакрылись на запор

Эти души – «бэтээры»,

Не пробойные в упор.

А в пилотке, за подкладкой

Ухмыльнулся Дух Войны.

А на посохах ребятки —

За бумажкой вдоль стены.

А бумажка – на полушку —

Не расщедрятся, не жди,

Поигравшие в войнушку

В детство впавшие вожди.

1989 год

ВСЕ ДВИЖЕМСЯ

Все движемся – устроен мир на том.

Настал черед, и я с Восточной съехал.

В дорогу песен хулиганских том

Собрал мне двор с эпиграфом:

«К успеху».

Держал меня в горсти

Всесильный Дух Дворовый.

Уехал. Двор, прости.

Нить жизни – шнур суровый.

Прописан все ж припевочкой,

Что на ветер в трубу,

Где поцелуй твой, девочка,

Еще печет губу.

Где нож – не для побоища,

Где пуля спит, не воюща,

Где старый друг живой еще

С отметиной на лбу.

Все движемся. Уже до третьей тыщи —

шаг.

За столько лет – впервые.

И как велела певчая душа,

Пою свои куплеты дворовые.

И верю, не придут

И не отнимут строчки.

И в ночь не уведут

К тюремной одиночке.

Христос и тот за заповедь

Прощать до стольких раз,

Готов и нынче залпом пить