Письмо - Евгений Блажеевский

ОСЕННИЙ ПАРК

Аркадию Пахомову

Окончено лето.К зиме застекляют теплицы.Блюститель за куревом лезет в карман галифе.Цветы увядают,И, словно подбитые птицы,Старик со старухойСидят в опустевшем кафе.

«Кладбища, оснащённые гранитом…»

Кладбища, оснащённые гранитомИ тишиной, которая густа,Ни русским, ни армянским, ни ивритомУже не осквернят свои уста.Здесь люди спят, что некогда усталиЛюбить, плодить, страдать, и навсегдаИх тени призвала к себе страдаВ страну надежды и большой печали,Где не запоминается вода…А кто куда причалил и когдаНе скажет сразу грубый команданте.Вот турбюро Вергилия, а ДантеСонетами торгует у пруда…Не избежать полезного трудаНи гению, ни птице, ни сатрапу.Чудовищу я пожимаю лапуИ понимаю: больше никогдаНе насладиться, не опохмелиться,Не распрощаться — ты попал в загон.И нечем человеку расплатитьсяЗа эту плоть, за молодость, за кон…

«Телефон молчит в ночи…»

…Тёмный дуб склонялся и шумел.

Телефон молчит в ночи,Дикий ветер бьётся в рамы.Что же сетовать, начниТретий акт житейской драмы.

Будет действо сведеноВ зале, где идут поминки.Прошлой жизни полотноНадо распустить по нитке,

И всему наперекорВ мутном сплаве амальгамыРазглядеть судьбу в упорВ переплёте старой рамы.

До чего ж она пуста:Бабы да катанье с горок…Трудно начинать с листаВ тридцать и с копейки — в сорок.

И нелепо дорожитьПрочерком деяний в смете,И всего сложнее — жить,Ибо жизнь страшнее смерти.

И уже не оправдатьНи застолья, ни похмелья.Да и щуки не видатьЗа твоей спиной, Емеля.

И нельзя в тепле свечиС головой уйти, как в сено,В сладкий сон                    и спать в ночиБез вина и седуксена.

Спать… Но это не дано.Видно, срублен дуб старинный.Хочется уйти на дноЗатонувшей субмариной…

ВОЗРАСТ

Вот и ко мне грядёт сорокалетье —Земной рубеж, который был неясенМоей душе, но пожелтевший ясеньОтбросил тень закатную туда,Где резче ветер, холодней вода,Где видится в гармонии прореха,Где пугало не вызывает смеха,Где время проявляет негатив,Где понял я, что жил, не заплативЗа лень, за нежеланье быть собою,А нынче заплачу сполна судьбою,Да что там сетовать, да что там говорить —Не переделать и не повторить!Дочитана ещё одна страница;На всё готов, но не могу смиритьсяИ страшным пониманием живу,Что мать свою вот-вот переживу…

МАМЕ

Сознанье распадалось на куски:По черепку, по камню, по осколку…Беспамятство моё страшней тоски,Которую приписывают волку.

Сквозь этот голый нищенский пейзаж,Сквозь строй венков, поставленных у входа,Мерещится какой-то странный пляж,И с ветром, набирающим форсаж,Ревёт над крематорием свобода!..

И к сердцу подступает пустотаБольшая и ритмичная, как море.И, словно рыба, судорогой ртаХватая воздух, выдыхаю горе…

А блёклый день ползёт за парапет,И надо мной плывёт моя утратаВ осенний мир, где растворился свет,И некому уже послать привет,И не найти другого адресата…

Ушла и, словно не бывалоТебя, родная, среди нас…Ни материнского овала,Ни серых материнских глазУже не встречу в мире этом,Но мне всё чудится, что тыПод нестерпимо-лунным светомСтоишь в провале немоты…В своей торгсиновской беретке,С небрежной сумкой на бокуНа фоне первой пятилеткиСтоишь одна в ночном Баку.И голос оживить не можетБылые дни, былые сны.И силы мраморные множитКладбищенский зрачок луны…

Эта ночь не имеет конца;Ты засмейся в стекло и аукниСвоему отраженью лицаИ неясному контуру кухни.Эта ночь лишена перспективОбернуться румяной зарёю.Я уйду, ничего не простив,И таланта в сугроб не зарою.И туда поспешу наугад,Где деревья худы, как подростки,Где во тьме шелестит снегопадИ пространство в накрапах извёстки,Где вечернего света пузырьТемнотою окраин распорот,И открывшийся разом пустырьОбъясняет, что кончился город,Что пора прикусить удилаВ этом поле и зябком, и жутком,Где на мусорной свалке золаМежду нами легла промежутком,За которым земной небосводРастворяется в призрачной безднеИ души одинокий исходОбрывает и мысли, и песни.И в тебе поселяется он —Твой последний посредник в юдоли…Что ему суета похоронИ сквозное январское поле!..Он… снежинкой уйдёт в пустоту,Не заботясь о брошенном теле,И заменят портрет в паспартуНа картинку «Грачи прилетели».Он… вернётся в обличье ином,Что ему погребальная ямаИ забрызганный красным виномРубаи из Омара Хайяма?!Он… влетевший в московский подъезд,Невесомый почти и незримыйСтарожил неизведанных мест,Для которых величие РимаБыло б скопищем жалких камнейВ мишуре самодельной рекламы,

И меня посетит, и ко мнеДолетит извещенье от мамы,Что не только она, но и я,Забывая ненужное знанье,Обрету в темноте бытия,Как бессмертье, другое сознанье…

«Я умер и себя увидел сразу…»

Владимиру Ерёменко

Я умер и себя увидел сразуВ раздвоенности небывалой,ГдеПод потолком,Невидимая глазу,Из дымчатого мягкого стеклаДуша виталаИ прощалась с телом,Как с домомОтъезжающий навекиПрощается жилец,Последним взглядомОкинув окна,ДверьИ палисадник…

Прощай, берлога радостиИ боли,Которая даётся напоследок,Чтоб было нам — зажившимся —Не жалкоОставить свет,Похожий на версту.

И всё бы ничего,Да только вотДуша — сиротка, беженка, простушка —Потерянная на большом вокзале,Не знает где приткнуться,Как войтиБезденежнымБезликим существомВ холодные потёмки мирозданья.Ни друга, ни подруги, ни страныЗдесь не найдёшь,И, видно, потомуЛишь 41-й день смиряет душу,Которой плохоБез любви и целиВ бездомном одиночестве парить…

«В том мире, где утро не будит тебя…»

В том мире, где утро не будит тебяНадеждой в оконном квадрате,В том мире, где больше не будет тебяНа старой арабской кровати,В той жизни, которую выстроил самСвоей утомлённой рукою,И время течёт по моим волосамНезримой осенней рекою,Нам больше встречаться уже ни к чему,Привыкни к дурдому, которыйПод «Сникерсы», «Мальборо» и ветчинуКиоски отдал и конторы.

Я больше к тебе никогда не приду —Любовь не имеет возвратаМы встретимся, может, в последнем годуВ долине Иосафата[3].

ВЫСОЦКИЙ