В глухом углу - Сергей Снегов

— Теперь мы — арабы! — кричал Вася, носясь по берегу. — А знаете, братцы, бедуины ходят в покрывалах не от солнца, а от комарья. Верное противомоскитное средство.

Дмитрий скоро сам признал, что вонючей жидкостью гнуса не прогнать. Он тоже полез в чемодан за полотенцем. Худенький Игорь дольше всех не уступал. Он бегом взбирался по обрыву, тащил стволы чуть потоньше его самого и, потный, только отмахивался, когда руки были свободны. С ним всюду несся звенящий рой, облекавший его, как скафандр. Игоря убеждали закутаться, он отказывался — у него кожа толстая, такую кожу комару не прокусить, а тут даже не комар — мошка. Вася потерял терпение и закричал:

— Сейчас же бери полотенце! Терпеть не могу, когда выставляются!

Костры были сооружены как раз вовремя. Ветерок, тянувший с реки, вдруг оборвался, и лесная мошкара ринулась вниз. Теперь и у воды звенело тонким звоном, воздух посерел, словно от пыли, можно было глядеть на солнце, не моргая. Насекомые набивались в рот и нос, их приходилось выкашливать и вычихивать. Люди жались к кострам, чуть не влезали в дым. Вася с товарищами таскали ведрами воду из реки и лили ее на дрова, чтобы было больше дыма. Густая синева затянула берег, оттесняя разъяренную мошку.

— Вот до чего довели твои причуды, — кашляя от дыма, сказала Светлана Вале. — За час выпили литр крови, а что дальше? Подумать не могу — в Норильске асфальтированные улицы! Там этой пакости и в помине нет!

Валя вдвойне страдала — за подругу и за себя. Она прижалась к Светлане — так, обнявшись, они молча сидели перед чадившим и парившим костром. Потом Светлана вспомнила, что они с утра не ели, и полезла в сумку.

2

Вечер накрывал землю широкой чашкой темнеющего неба. В чашке засветились дырочки звезд, и стало совсем темно. Лишь на северо-западе долго не умирал закат, отчеркиваясь на горизонте зубчатыми пиками лиственниц. Сперва он ярко пылал в сумерках, потом тлел глухим жаром в ночи, под конец змеился зеленоватой лентой. С реки потянуло холодом, гнус притих. Усталые новоселы засыпали у притушенных костров, прижимались друг к другу, чтобы было теплее. Георгий, лежа на спине, с любопытством оглядывал раскинувшийся кругом дикий мир. Спать на воздухе ему доныне не приходилось. Оказывается, это было не так уж плохо.

— Небо — дуршлаг, — определил он вслух. — А мы — макароны, высыпанные в кучу.

Сравнение так ему понравилось, что захотелось порадовать им других. Справа лежал брат, слева — Вера. С братом разговаривать было бесполезно, тот поднимал вверх глаза, только если с крыши валился кирпич. Георгий растолкал съежившуюся в жиденьком пальтеце Веру.

— Жора! — сказала она с сонной печалью. — Где макароны? Холодно же, умираю!

— Не умрешь! — пробормотал он. — Как-нибудь проскрипим до утра.

Вскоре и он почувствовал холод. Они с братом лежали в кашемировых плащах, прорезиненная ткань не держала тепла. Георгий достал свое коверкотовое пальто и половиной его накрыл Веру. Вера распрямилась, задышала ровнее, щека ее прижималась к его плечу. Он поцеловал ее в висок, затем коснулся губ. Вера, проснувшись, оттолкнула его.

— Не смей! Терпеть не могу, когда нахальничают.

— А что плохого? Я же от души!

Она проговорила еще сердитей:

— Говорю, не смей! А то позову Дмитрия. Очень надо, чтоб обо мне плохо говорили!

— Не психуй, все спят!

Некоторое время они лежали молча. Сон слетел с Веры, как сброшенный. Она ворочалась на песке, потом сказала с досадой:

— Я думала, ты самостоятельный… А ты вон — украдкой подбираешься!

Он понял, что надо оправдываться.

— Ладно, не сердись. Не нравится, не буду. Только это нахальство: лежать около такой девушки и не оказать уважения. Я же не колода…

— Тише! Всех разбудишь!

Она подняла голову. Среди не ясно дымивших костров вповалку лежали спящие новоселы. Вера, успокоенная, опустилась. Он предложил:

— Пройдемся по берегу. Поговорим…

Она раздумывала, спать ей уже не хотелось. Он продолжал упрашивать, коснулся рукой ее плеча, она оттолкнула руку и снова прислушалась. Все лежали как лежали. Тогда она шепнула:

— Только недалеко, тут волки.

— Не волки, а бурундуки, — поправил он. — Популярный сибирский зверь. Он не смертельный.

— Как ты громко говоришь, — сказала она с осуждением.

Они шли у самой реки, чтоб не натолкнуться на спящих. Георгий раза два попадал ногой в воду и тихо ругался. Метров через пятьдесят Вера отказалась идти дальше.

В этом месте люди лежали не так густо, за ними простирался пустой берег.

— Что за охота болтать около спящих, — уговаривал Георгий шепотом. — Обязательно кто-нибудь выкатит бельмы. А потом пойдут нехорошие разговоры о ночной прогулке.

Ему удалось убедить ее и на этот раз, они прошли еще шагов сто. Здесь узенький пляж превращался в тропку, береговой обрыв вплотную нависал над рекой. Вера уселась на камень. Она скорей умрет, чем отойдет хоть на метр, впереди дикая тайга. Георгий присел около и накрыл Веру своим пальто. Минуту они молчали, молчание было заполнено звоном крови в ушах, плеском волн и ночными шорохами. Георгий оглянулся — вдали смутно чернели усыпавшие песок тела, от костров тянулись мерцающие ленты дыма. Георгий засмеялся.

— Лежбище новоселов. Звучит здорово, правда?

От камня исходила широкая, накопленная за день теплота. Вера положила голову на плечо Георгия. Небо тысячами бессмертных глаз сверкало на маленькую, заросшую щетиной тайги землю. Вера еще не видела таких ярких звезд, ее охватил страх.

— Как их много! — прошептала она. — И как они светятся! Они же всегда были маленькие и тусклые!

Георгий тоже осматривал небо.

— Это потому, что мы их по-настоящему не видели. В городе нет стоящих звезд, они сохранились только в глухих углах.

Помолчав, он добавил:

— Знаешь, о чем я думаю? У предков каждый день разворачивался такой звездный экран над головой. Неудивительно, что им всюду мерещились привидения!

Вера опустила голову, ее не меньше предков пугало удивительное сияние: каждый огонек пульсировал, переливался, подмигивал, начинало казаться, что небо опускается и вот-вот обрушится на голову. Вера заговорила о земных делах.

— Ты хотел о чем-то…

Он с трудом оторвался от великолепно иллюминированного неба, чуть не спросил: «А на чем мы остановились?» — но спохватился, что Вера обидится. Собственно, она сама знает — он был сражен ее первым взглядом, она только появилась в райкоме, а он уже схватился за сердце. Даже Сашок выразился: «Жорка, ты очумел!» Он давно хотел потолковать об этом, да недоставало уединения. Георгий сам чувствовал, что чего-то не хватает в его признании, это было скучное сочинение, а не захватывающий рассказ, как он задумывал. Вера обиделась и отодвинулась.

— Брось! Все парни говорят одно и то же. Думаю, мы можем спокойно пойти назад.

Он весело возразил, мгновенно настраиваясь на иной тон:

— Правильно, парням доверять нельзя. Ужасный народ, что ни слово, то обманывают. Но, между прочим, я знаю одного, которому можно верить. Единственное исключение в общей массе.

— Вот как? Интересно, кто это?

— Хочешь, опишу? Росту моего, собой вроде ничего, глаза карие, лет — двадцать один…

— И зовут его Георгий, — закончила она насмешливо. — Знаешь, Жора, поставим на этом точку.

Но он не находил, что время ставить точку. Он обнял Веру, шептал ей в ухо льстивые, обычные, всегда желанные слова. Она, защищаясь, твердила, что ничему не верит — и это тоже были обычные возражения, он знал, что их не надо слушать, словно и не было их вовсе. Теперь он целовал Веру, руки ее отталкивали, губы тянулись. А когда он поднял ее, она зашептала тревожно, потом смолкла и прижалась к нему, и снова стала отталкивать.

— Нет, нет, не надо! Жора, не надо же!..

А через некоторое время, ошеломленная и испуганная тем, что произошло у них, она сказала с упреком, не столько ему, сколько себе:

— Теперь ты меня перестанешь уважать. Он воскликнул:

— Глупости, Вера! Говорю тебе, мне можно верить!

Она положила голову ему на грудь, он слышал, как гулко билось ее сердце. Она все не могла успокоиться, боялась взглянуть на него. Он хотел поцеловать ее, она не далась, еще ниже опустила голову.

— Пойдем, — сказал он ласково. — Не переживай. Все хорошо.

Они шли, накрытые одним пальто, молчаливые, по-прежнему взволнованные. Георгий быстро успокоился. Вера не была первой у него, все примерно так же происходило и раньше. Он продолжал свою прежнюю московскую жизнь, только всего, — так ему это представлялось. Он даже почувствовал гордость, что легко добился близости. Теперь у него подруга — самая красивая девушка в их партии — очень неплохо, просто великолепно! Он снисходительно обнимал Веру, но про себя досадовал: было неудобно ходить по песку, так смешно обхватившись. Он не предложил идти порознь. Вера могла увидеть в этом неблагодарность — даже разумные девушки до нелепости усложняют естественную простоту отношений.