Девятьсот семнадцатый - Михаил Алексеев (Брыздников)

Михаил Алексеев

Девятьсот семнадцатый

Посвящается десятой годовщине великой пролетарской революции в России

Предисловие

Эпоха гражданской войны нашла себе богатое отображение в нашей художественной литературе. Ею занимались и пролетарские писатели и попутчики. Революция же 1917 года, ожесточеннейшая борьба классов, сопутствовавшая ей, не заняли в художественной литературе принадлежащего им по праву места. Объяснения этому надо искать в том, что попутчики, откликнувшиеся на героику гражданской войны исключительно с точки зрения голого психологизма, в эпоху 1917 года были по ту сторону баррикад рабочего класса, а пролетарские писатели в большинстве своем не прошли через горнило жестоких битв нашей партии того периода.

Счастливое исключение в этом отношении представляет Михаил Алексеев. Старый большевик (член партии с 1914 года), проведший годы войны в царской армии рядовым пулеметчиком, активный участник Февральской и Октябрьской революций, деятель Красной армии — Алексеев имеет за своими плечами богатейший опыт, и потому совершенно естественна попытка его дать большой роман, охватывающий исключительную эпоху двух наших революций 1917 года. Нужно сказать, что попытка эта увенчалась успехом. Роман получился значительный и весьма нужный для широкой читательской массы, особенно же для нашей молодежи.

Алексеев не новичок в литературе. Уже до выхода «Девятьсот семнадцатого» им были выпущены два других романа: «Большевики» и «Зеленая радуга». Несомненная ценность этих произведений в том, что Алексеев дает в них отображение массовой борьбы, тесно увязывая ее с борьбой партии. Пролетарский писатель Д. Фурманов хотя и находил в романе «Большевики» немало недостатков, так отзывался о нем в целом:

«Сила книги… в богатстве материала, в захватывающем его изложении, в социальной значимости. Это не книжка для легкого чтения, это — учебник, показывающий и обучающий, как надо по-настоящему бороться за дело человеческого раскрепощения».

Этот отзыв Фурманова в общем применим и к «Девятьсот семнадцатому».

Если в «Большевиках», первом детище Алексеева, мы находим ряд значительных недостатков в виде нехудожественных агитационных приемов, встречаем шаблонные по стилю места и некоторую «сухость и трафаретность языка», то в «Девятьсот семнадцатом» автор уже далеко шагнул вперед, как в смысле разработки фабулы и огромнейшего бытового материала, так и в смысле улучшения стиля.

Главное действующее лицо этого романа, посвященного десятилетию Октябрьской революции, — солдатская масса. Ее показ автор начинает еще с последних месяцев мировой войны, когда по всей бывшей Российской империи уже прокатились февральские громы, когда самодержавие «от финских хладных берегов до пламенной Колхиды», от Петрограда до Баку было уже свергнуто. Далекий кавказский фронт был оторван от бурлившей революционной страны, где рабочий класс и авангард его — большевистская партия — выбросили лозунги: «Долой войну» и «Вся власть советам!» Контрреволюционное кадровое офицерство, штабы и вся организация старой армии выставили рогатки и заслоны от бушующей революционной современности, и на кавказском фронте продолжал еще свое существование уже канувший в вечность самодержавный строй. Ненавистью к войне, порожденной смертельной усталостью и пробуждающимся сознанием ненужности для широких народных масс этой бойни, дышат страницы романа. Чувствуется — взят кусок подлинной фронтовой жизни. Мы знаем очень немного правдивых страниц, посвященных империалистической войне. Совсем нет художественных произведений, отображающих большевистскую, партийную точку зрения на войну, то настроение широких народных масс, которые со страшной ненавистью к пославшим сидели в окопах, то, как постепенно прояснялось их понимание целей войны, как зрело у них классовое самосознание, приведшее в конечном счете к тому, что они вышли из окопов, повернув винтовки против угнетателей и превратив империалистическую войну в войну гражданскую. Алексеев заполнил этот пробел. Замысел самого романа не позволил ему широко развить эту тему, но на страницах, посвященных войне, ясно отражена растущая тяга солдатской массы к миру, окончанию войны, тоска по земле. Становится понятной и обоснованной дальнейшая борьба солдат, большевизация их, активное участие в захвате власти, героической защите советов в гражданской войне с российской и международной контрреволюцией. Алексеев дает ряд живых типов солдат — Гончаренко, Нефедов и другие, показывает тот путь, которым пришли они к партии и стали верными и надежными членами ее. Солдат Удойкин, эсер по формальной своей принадлежности к этой партии, инстинктом чувствует, что подлинная правда, освобождение трудящихся не в его, эсеровской партии, а в той организации, которая борется с ней, и он идет рука об руку с большевиками.

Армия в своем громадном большинстве была крестьянской. И правдивый бытописатель не мог пройти мимо освещения роли крестьянства в революции, если он поставил себе целью дать большое полотно, отображающее эпоху. У Алексеева солдат Хомутов делегирован солдатским комитетом для связи с деревней. Он приезжает сюда и видит картину полного разрушения: хозяйство его расстроено; жена умирает в больнице от сифилиса. Хомутов переживает личную драму; он ищет спасения в борьбе общественной. Под его руководством бедняк организует совет, изгоняет кулаков, захватывает помещичью землю. Но лишенная настоящего политического руководства беднота и сам Хомутов попадают под влияние фантазера интеллигента и объявляют свою волостную республику. Однако классовый инстинкт этой юмористической республики оказывается верен. «Земля крестьянам, заводы рабочим» — вот программа деревенской бедноты. И отложившись от государства Российского господ Керенских, Милюковых и Гучковых, президент волостной республики Хомутов наносит свой удар господству буржуазии. Таких примеров история 1917 года в действительности знает немало. Точно с натуры списаны эти страницы романа. Хомутовы — вожди крестьянской бедноты в деревне. Они слабы, пока действуют отдельно от пролетариата. Но когда приходит к ним подлинное пролетарское руководство, они идут под его знаменами и становятся верными и надежными проводниками союза рабочего класса и крестьянства.

Это руководство мы видим в романе в лице партийного комитета крупного рабочего города в Закавказье и в лице отдельных большевиков. Старый подпольщик Драгин, прошедший долгую школу тюрьмы и каторги, энтузиаст революции Абрам, спокойный и бесстрашный Васяткин, рабочий Обуховского завода, Тегран, девушка-большевичка — все они взяты из самой гущи партии такими, какими были тысячи им подобных. Где бы они ни были — на фронте, в советах, где они борются с меньшевиками и дашнаками, у власти, в подполье, в безводной пустынной степи, — всюду интересы партии и рабочего класса для них прежде и выше всего. Не часто удаются нашим писателям фигуры коммунистов. Большей частью это голые схемы, почти автоматы. Происходит это обыкновенно от незнакомства с психологией членов партии, оттого, что пишущий наблюдал их со стороны и судил о них через призму своего внутреннего представления о коммунистах, большей частью весьма далекого от истины. Алексеев — сам коммунист, сам прошел школу подпольной борьбы, этот тип для него родной, он изображает в нем и самого себя, и потому все фигуры коммунистов ему хорошо удались. Его коммунисты — живые люди, с человеческими слабостями и недостатками. Только они умеют их побороть и подчинить свое личное общему благу. Подлинным трагизмом веет на нас, когда Драгина удерживают от непреодолимого желания пойти взглянуть на убитых дашнаками жену и дочь. Обманув товарищей наружным спокойствием, он идет к дорогим трупам и попадает в ловушку. Раненый Драгин едва спасается, чтобы вновь затем броситься в борьбу.

Все эти люди — Драгин, Абрам, Тегран, Гончаренко, Нефедов, Хомутов и другие — действуют вместе с массами, которые, пожалуй, и являются главным действующим лицом в романе. Мы можем проследить эволюцию их, рост революционного самосознания от первых робких шагов солдатского протеста через «суверенную» волостную республику до высшей точки — захвата власти и защиты ее от врага трудящихся.

Октябрьская революция дана в московском восстании. Здесь историческая точность соблюдена Алексеевым в полной мере, слегка только изменены имена руководителей. Для романиста такая пунктуальность далеко не обязательна, она связывает ему руки и мешает облечь исторический костяк мясом, кровью и нервами. В этом отношении классическим и непревзойденным примером может служить «Война и мир» Толстого. Для непосредственного участника событий, конечно, трудно полностью пойти толстовским путем в изображении эпохи и исторических людей, но некоторого схематизма и сухости в описании одного из наиболее ярких моментов захвата власти в Октябре 1917 года все же можно было бы избежать. Тем не менее описание октябрьского восстания в Москве читается легко и с интересом, а для молодежи и тех, кто не был непосредственным участником его на московских улицах и баррикадах, оно полезно и нужно.