В глухом углу - Сергей Снегов

4

Катер оправдывал свое название — он лихо пер на волну, зарываясь носом и подпрыгивая. Две его машины тяжело стучали, винты выкручивали воду, как белье, — пенистые жгуты тянулись за кормой. Но всех усилий машин хватало лишь на то, чтобы противостоять напору реки. Чем выше поднимался катер, тем становилось труднее. В одном месте берега так близко сошлись, что полуденное солнце пропало за жесткой щетиной тайги, стало холодно и сыро. Древние зеленовато-рыжие диабазы мрачно поблескивали по бокам, тонкая водяная пыль пеленой стлалась над волнами. В этом ущелье река два раза пересиливала катер. Заваливаясь, он начинал беспорядочно покачиваться на клокочущей воде, берега уходили вперед. И оба раза старшина, не стесняясь женщин, сквернословил и стучал кулаком по перилам. В сопении машин появлялся надрыв, они неистовствовали, как старшина, берега останавливались у бортов, потом опять ползли назад.

А затем стены раздвинулись, и скорость возросла — впереди открылась широкая гладь.

— Первые «щеки» проскочили, — сказал старшина стоявшему рядом Дмитрию. — Серьезный шиверок, однако. Знаешь, как его зовут? Лесной орешек. Напорешься на такой орешек — амба!

— Дальше — Бородач?

— Бородач. Тот еще похлеще. Говорил, проспали бы ночку в Боровом, пока спадет вода. Ладно, проскочим, не раз проскакивали!

После получасового сравнительно спокойного плавания катер приблизился ко вторым «щекам» — такому же древнему сужению реки. Тут диабазы берегов сходились еще ближе, река с ревом прорывалась сквозь узкие ворота. Все кругом носило знаки многовековой борьбы камня и воды. Ни деревцо, ни травка не оживляли почти Отвесные стены, отполированные волнами, ветрами и ледоходами. Белая вода мчалась по каменному ложу, образуя пороги — «шивера». Старшина направил свое суденышко вдоль правого берега — здесь пролегала более спокойная полоска.

Пассажиры столпились у перил, чтоб не пропустить захватывающего зрелища. Но некоторым оно вышло не по нервам, они, взглянув на клокочущую, как на огне, воду, с содроганием отворачивались. Вася с тремя приятелями устроился на носу, чтобы лучше видеть.

— Первозданная природа у себя дома! — восторгался Вася. — Дичайший пейзаж мезозойской эры, перенесенный в эпоху строительства коммунизма! Братцы, а что если на той скале покажется динозавр?

Игорь, досадуя, что опухоли не спадают, пальцами раздвигал щелки глаз. Его одолевало сложное чувство, ближе всего похожее на ожесточенное ликование. Мир был таков, каким Игорь вымечтал его для себя — суровый, величественный и непроторенный. В этот мир врубаются топором, защищаются от него кострами, каждый шаг поливают потом — приспосабливают мир для себя. Игорю хотелось перепрыгнуть с катера на берег, вызвать на отчаянную битву надменно замкнувшуюся в себе природу. «Нет, хорошо, удивительно хорошо!» — шептал он, почесывая опухоли. У него начинался жар, ветер обдувал холодом кожу, это тоже было приятно.

Катер ожесточенно боролся с течением. Тяжелое содрогание пробегало по корпусу. Старшина ошибся на повороте и слишком близко вывел судно к середине. Берега снова остановились, потом стали уходить вперед. Пытаясь исправить ошибку, старшина переложил руль, нос катера занесло. Клокочущая река погнала судно назад, как струсившую собачонку. С мостика понесся дикий рев. Покорившись силе, старшина совсем повернул руль — катер со скоростью курьерского поезда удирал из «щек».

Очутившись в спокойной воде, суденышко проделало эволюцию и опять устремилось в сужение. На этот раз оно только что не садилось дном на прибрежные скалы. Течение было слабее, чем на середине, но и здесь вода ошалело неслась мимо скал и кипела, взбрызгиваясь на ходу. Падавшие с берега сухие ветки затягивало в глубину, и они мчались там, не выбиваясь наружу.

— Километров двадцать в час у самого берега, — сказал Дмитрий, останавливаясь около Вали. — Речушка скачет, как на бегах.

— Вот бы очутиться за бортом! Нет, правда! Боюсь, без спасательного круга не вытянуть. Честное слово, интересно! Никто не составит компанию? — сказал Семен и рассмеялся.

Желание его скорее возмутило, чем удивило девушек. Солдат был чуть ли не на голову выше других парней, все в нем дышало спокойной уверенностью в себе — он был нетороплив, как все сильные люди, и так же, как все они, не понимал, что его сила не правило, а исключение: он, не желая, часто обижал других предложениями делать то, что им было явно не по плечу, а ему казалось чуть ли не пустяком. Валя со страхом глядела на реку. У Светланы закружилась голова. Она побелела и вцепилась в руку подруги. Семен предложил уйти в салон, там можно спокойненько посидеть на чемоданах. Светлана на каждом шагу останавливалась, Семен поддерживал ее. Дмитрий покачал головой.

— Неженка! Неудивительно, что ее не хотели в Норильск. Боюсь, и для нас это не приобретение.

Валя вспыхнула.

— Вы ее не знаете, Дмитрий! Мне грустно, что вы о ней так нехорошо…

Дмитрий возвратился на мостик, отметив для себя, что не следует ругать Светлану в присутствии Вали.

На этот раз реке не удалось осилить суденышка. Катер упрямо продирался к верхнему выходу из «щек». Сужение раздвинулось, берега понизились, на воде заиграло солнце. Впереди показался мысок, заросший цветущим кипреем. Вася вдруг сорвался с места.

— Медведь! Медведь! Честное слово, медведь!

Игорь в смятении ловил руку прыгавшего у якорной цепи Васи.

— Где медведь, где? Покажи же, Вася!

Пассажиры кинулись на нос. Старшина с мостика грозил и уговаривал уйти на корму, пока катер не перевернулся, но его не слушали.

Теперь уже не один Вася видел зверя. Медведь лежал в ложбинке, на ковре из кипрея. Его темное тело, освещенное солнцем, ясно выделялось среди цветущих трав. Казалось, он спал — передние лапы были протянуты, морда лежала на лапах. Но когда судно стало подползать к мыску, медведь неторопливо скрылся в лесу.

— Храбрый какой! — ликовал Вася. — Человека не боится!

Георгий одобрительно сказал:

— Настоящий медведь, как в цирке. Неплохой трюк природы.

Лицо Саши последовательно выразило радость, жадность и тоску.

— Пульнуть бы в него! — воскликнул он.

— Сашок, — ласково сказал Георгий. — Может, вы объясните почтенной публике, какого дьявола вам в медведе? По мясопоставкам у тебя задолженности вроде не имеется.

Саша насупился.

— А что? Шкуру с него… И вообще. Медведей надо бить!

— Обещали удобства, а везут в медвежий край, — сказала Надя. — Глухое место!

— Глухое место — неточно, — заметил Георгий. — Наука ненавидит неопределенности. Вокруг нас девственный лес. Согласно последним научным открытиям девственный лес — это такой лес, куда всеразрушающая рука человека нe ступала своей ногой. Неплохо, правда?

Когда катер проскочил мысок, пассажиры услыхали, наконец, вопли старшины и разбрелись по судну. Солнце садилось. На клочьях облаков кипело золото. Четыре цвета местности — сероватая белизна воды, ржавая зелень диабаза, розовые пламена кипрея и густая синева тайги — понемногу сливались в один темный фон. С реки потянуло холодом. Новоселы доставали одеяла и теплые вещи, чтоб под защитой встретить вторую ночь на открытом воздухе. Вася побежал за пальто, один Игорь наотрез отказался от верхней одежды. Его знобило, он знал, что повышается температура, еще недавно — у мамы — пришлось бы при таком жаре лезть под ватные одеяла и глотать микстуры. Но он не мог начать свою новую жизнь оханьем. «Надо закаляться!» — твердил он себе и нарочно обращал пылающее лицо на ветер.

5

На корме, укрывшись за сваленными горкой вещами, Чударыч и Лена беседовали о важных вопросах жизни. Это был не первый их разговор, девушку еще в Красноярске потянуло к незлобивому старику, она сказала ему тогда: «Ох, многим мне надо с вами поделиться!» Он хорошо слушал, этот всегда посмеивающийся Чударыч, понимал с полуслова любое горе. Жизнь Лены шла не гладко, ей иногда казалось, что выхода нет, просто хоть утопись! Чударыч не находил, что пришло время утопиться, девятнадцать лет — это всего лишь два-три года самостоятельного существования: впереди целая жизнь!

— Нет, топиться я не собиралась, — поправилась девушка. — Но злюсь, правда, часто.

— А что вас огорчает?

— Боже мой, да мало ли что? Скажем, наши отношения с мужчинами. На словах — равноправие, а что на деле? В институте, например, если девушка сдаст экзамен точно, как парень, обязательно зачислят его, а ей откажут.

— Приемные комиссии отдают предпочтение парням, это верно.

— Или отделы кадров! Никакой мужчина не скажет: «Жену посылают туда-то, я хочу с ней». А если скажет, его инспектора засмеют. У них одно: «Езжайте, куда посылают, и переводите жену к себе». Переводите — словно посылку по почте! Жена тащится за мужем — это нормально, а какой муж следует за женой? Чему вы смеетесь, Иннокентий Парфеныч?